— Мы собрались здесь по крайне печальному для меня происшествию, — начал эла, изображая неподдельную скорбь на лице. Роар с трудом удержался от пренебрежительной ухмылки. — Мои самые верные слуги предали меня и моё доверие к ним.

По галерее прошёл недовольный гул.

— Падальщики, — прохрипел митар так, чтобы услышал его только Рэтар.

— И это предательство наносит мне страшную рану, которая не заживёт, потому что многие знают, — вздохнул с деланным сожалением эла. — Горанов я считаю своей второй семьёй.

Он взял паузу, чтобы порадоваться шёпоту, вновь оживившему галерею.

— Но я справедлив и великодушен, — в очередной раз напомнил правитель, — я не могу не дать возможность достопочтенным и уважаемым всеми мужам из дома Горан, которых я люблю, как своих братьев, оправдаться и повиниться. Ведь, в этом случае, я готов простить им их неблагоразумие, связанное, скорее всего с обычными ведьмовскими заговорами.

— Не хотел бы я быть его братом, — снова едва слышно отозвался Роар. — Рваш, я стал как Тёрк, да?

И он потупил взгляд, хотя по его разбитому лицу было бы сложно определить его чувства. Рэтар же кажется едва заметно ухмыльнулся в бороду, но для окружающих остался так же хладнокровен, как и был. Он стоял с прямой спиной, смотрел, митар был в этом уверен, прямо в глаза правителю. А тот видимо ждал, что они изменят своё решение об отказе передавать ведьм элату, а точнее непосредственно самому великому эла.

— Достопочтенный Рэтар Горан, — обратился правитель, так и не дождавшись никакого ответа. — Вы не хотите изменить своё решение? Я всё ещё могу закрыть глаза на вашу дерзость. Что до вашего достопочтенного тана, то ему повезёт немного меньше, но он может уйти отсюда живым, несмотря на то, что попытался напасть на своего правителя.

На этом вся галерея не просто зашепталась, она пошла недовольными волнами возгласов — от “не щадить” до “убить немедля”. Просто прекрасно!

— Плохой из меня сирг, — буркнул Роар.

— Вы знаете меня, великий эла, очень хорошо, — спокойно ответил на это Рэтар, — вы называете меня другом и даже братом, а значит мне незачем отвечать на ваш вопрос, потому как я не изменю своего решения и мой ответ всё ещё “нет” — я не отдам элату своих ведьм. Ни чёрную, ни белую.

Гул стал неровным и рваным. Видимо причины так называемого предательства присутствующие здесь не знали. И уж как бы они не относились к Горанам, но каждый разумный знатный понимал вклад Изарии в элат, каждый понимал мощь изарийского войска, а ещё они знали о непоколебимой верности этого войска своему ферану.

И обращать на себя гнев такой силы, казня Рэтара Горана по причине его отказа отдать то, что по праву магического призыва крови принадлежит его фернату, было откровенно глупо.

Конечно были и глупцы, поддерживающие великого эла, но скорее всего их были единицы. Происходящее перерастало в полный цинизма торг, за которым могли прийти кровавые непоправимые последствия для эла и элата. Феранам это не нравилось.

Внутри Роара вертелась мысль о том, что великий стал так же безумен, как и его отец. Митар глянул на своего ферана.

— Ты приговариваешь с собой и своего тана, Рэтар, — произнёс правитель и стало понятно, что он теряет своё терпение.

Роар перевёл взгляд на стоявшего за спиной великого Джэлта Дэялга. Военный советник был как всегда полон надменности и непомерной важности. Роар пытался понять действительно ли великий сказал правду. Эта неизвестность доводила его до безумия и он не верил, что Рэтару было всё равно. Единственно — может тан держался за то, что хуже умирать, зная, что любимая женщина в беде, а он ничего не может сделать, чтобы спасти её.

Феран повёл плечом:

— Нет, великий, — возразил он. — Нас обоих приговариваешь ты. И лишь ты здесь сейчас решаешь вынесут отсюда наши мёртвые обезглавленные тела или мы уйдём своими ногами, живые. Моей власти над твоим решением нет.

— Просто повинись, склони свою голову и отдай мне своих ведьм, — с нажимом проговорил эла.

Рэтар слегка повёл головой и даже не удостоил правителя своим “нет”.

— Не хотите спасти себя, достопочтенный Роар Горан? — обратился к изарийскому митару правитель.

— Спасти себя, предав своего тана? Свой дом? Свою совесть? Свою честь? — с трудом проговорил он. — Нет.

Великий хмыкнул, лицо его преобразилось и стало мерзко снисходительным.

— Даже если напомню, что ведьмы уже у меня? Ваше согласие нужно, чтобы не применять магию для разрыва связи крови. Своим отказом, вы обрекаете их на страдания, — он выдержал паузу, дав им возможность осознать свои беспомощность и глупость. — Но что если я дам тебе, достопочтенный Роар Горан, сейчас сделать правильный выбор? Что если тогда, ты заберёшь одну и уйдёшь отсюда живым?

И митар дрогнул и почувствовал, как дрогнул тан. Это было наверное самое отвратительное, мерзкое…

Роар может забрать Милену, если предаст Рэтара… и предаст Хэлу? Обменять двоих дорогих ему людей на себя и свою любимую женщину?

Феран, продолжая смотреть на великого, рыкнул едва уловимо:

— Согласись.

Это был беспрекословный приказ. Сделай так и будь счастлив. Всё.

— Прости, — с трудом мотнул головой Роар, надеясь, что уж сейчас сознание останется с ним. — Я не верю, что ведьмы у тебя, великий.

— Что? — взвился правитель, потеряв контроль. — Как ты смеешь?

Роар увидел, как на мгновение Рэтар перевёл на него взгляд, полный обвинения в сущем безумии. Тан словно пытался врезать ему, призывая к тому самому проклятому благоразумию. Но было поздно. Он сказал то, что может теперь уже точно будет стоить ему жизни.

Но признаться себе и быть честным — такой, как Роар, был не нужен великому эла живым. Он не ушёл бы отсюда. Это такая призрачная, невесомая надежда, что хвататься за неё можно только безумцу. А вот сейчас голова митара Изарии была трезва, как никогда.

Но тем временем двор пришёл в движение и оно испугало так сильно, как не пугали сотни врагов с оскаленными озверевшими лицами, несущиеся на него в пылу сражения, с обнажёнными мечами.

Стражники вывели во двор Милену. И Роар словно умер в этот момент. Взгляд девушки обратился к нему, полный непередаваемого страха, истерики, она была в слезах и, увидев его, содрогнулась, кажется потеряла способность идти.

Роару отчаянно хотелось отбить её от всех них, чтобы никто не трогал, защитить от всех здесь, спрятать. Кажется Рэтар даже попытался сделать жест, чтобы остановить своего тана от опрометчивого порывистого и уж теперь точно смертельного поступка.

Белая ведьма была растрёпанной и грязной, волосы кое-как собраны сзади. На ней было грязное, но слава богам, целое платье. Однако багровые разводы на нём приводили в леденящий ужас. И Роар чувствовал, как ужас сковал и ферана, стоящего рядом.

Милена была одна.

Жуткие мысли вихрем закружились в голове одна за другой.

Великий сказал, что у него обе ведьмы, а им показали только одну. В платье, на котором было очень много крови. Явно не крови белой ведьмы. Она шла сама, была заплакана и испугана, но цела. А значит… Роар словно задыхался.

Где Хэла? Неужели это её кровь? Она бы не могла сдаться просто так. Она бы сражалась. И если её не убили, схватили, то жестоко отомстили за сопротивление. Крови очень много и он, как опытный воин, понимал, если это кровь одного человека — то он не жилец.

Роар не мог оторвать взгляда от девушки, хотя ему отчаянно хотелось взглянуть на Рэтара, но казалось, что тогда Милена пропадёт. Её не будет, как и Хэлы. Бессилие душило, сводило с ума.

— Где вторая? — спросил эла, кажется громче, чем хотел.

Митар Изарии с трудом перевёл взгляд на правителя. Тот был недоволен и лицо его скривилось от раздражения. К нему нагнулся Дэялг и что-то тихо сказал. Мужчина был словно тоже озадачен, он казалось даже испытывал вину. Выслушав объяснения, правитель презрительно цыкнул и сделал жест рукой, чтобы советник встал обратно.