— Ходят слухи… правда, неподтвержденные… будто король пригрозил сыну, что повторно выдаст Изабеллу замуж, только уже не за немощного, ни на что не способного старика, а за крепкого мужчину в расцвете сил и возможностей, и отправит в еще какую-нибудь не менее отдаленную провинцию, если Александр не смирится с женитьбой на принцессе-иностранке, — добавила Эллина.

— И что будет, если он смирится? — спросила я еле слышно, нанося новые штрихи к сказанному Александром накануне. — Что будет с Изабеллой?

— Если они будут вести себя… кхм, достаточно осмотрительно, то Изабелла станет первой официальной фавориткой принца.

— А когда… король умрет? Что будет тогда?

Эллина посмотрела на меня искоса, с настороженным удивлением.

— Вы станете королевой. Не думаете же вы, что Александр найдет способ избавиться от вас, едва взойдя на престол?

Не знаю. Я уже ни в чем не уверена. Недавно я только и мечтала, чтобы поскорее добраться до Афаллии, чтобы это изнурительное путешествие в неизвестность наконец-то завершилось. Теперь я вижу, что все куда хуже, чем казалось раньше, чем представлялось по словам отца.

— Не следует брать в качестве примера Эллорийскую империю, — Эллина догадалась, о чем я подумала. Несколько лет назад император объявил свою супругу бесплодной, не способной дать ему и империи долгожданного наследника, аннулировал многолетний брак, а саму бедную женщину сослал в уединенный храм, где она вскоре и умерла по неизвестным причинам.

Тот случай скандальный, беспрецедентный. Глубоко возмутительный, дикий по меркам Шиана и многих наших соседей. Но он показывает возможность и, что бы ни говорила Эллина, подает не лучший пример.

Дверь приоткрылась и в спальню заглянула малютка Винсия.

— Принцесса, лорд Ориони с подарком от Его высочества.

Я кивнула и в сопровождении Эллины и Айянны вышла в гостиную, где Винсия и Ядира занимались остальными сундуками. Мои спутницы постепенно привыкали ходить с открытыми лицами, не отворачиваться от посторонних мужчин, держаться в обществе с достоинством, подобающим свободной девушке знатного рода.

— Ваше высочество, — при виде меня Мартен склонился.

— Лорд Ориони, — я старалась говорить холодно, равнодушно. Нельзя выдавать охватившего меня волнения, нельзя показывать радости, что всколыхнулась, едва Винсия назвала его имя.

— Его высочество принц Александр желает Вашему высочеству доброго утра и хорошего дня и смиренно просит принять его скромный дар, — произнес Мартен. Не выпрямился, так и стоял, согнувшись в поклоне, опустив низко голову, будто не смея смотреть мне в глаза, будто не видел меня нагой, как в день моего рождения. Протянул небольшую шкатулку темного дерева и я, шагнув к мужчине, взяла ее.

И чуть не вздрогнула, ощутив прикосновение его пальцев к моим, почувствовав, как он вкладывает мне в ладонь бумажный клочок. Все смотрели — Эллина и Айянна позади меня, Винсия и Ядира не торопились вернуться к своим делам, рядом и дворцовые служанки. Я прижала ладонь с бумажкой ко дну шкатулки, больше всего на свете боясь выронить случайно записку, свободной рукой открыла гладкую крышку. Внутри, на черном бархате покоилось великолепное жемчужное ожерелье в три нити. Сам ли Александр выбирал его, видел ли хотя бы перед тем, как, вне всякого сомнения, дорогой подарок уложили в шкатулку? Или сделал то, что положено, то, что велел отец, едва ли довольный вчерашним вечером?

Я закрыла шкатулку и отдала Айянне, зажав бумажку в кулаке.

— Передайте Его высочеству, что его подарок прекрасен и что я благодарю принца за столь чудесный дар. Я также желаю Его высочеству доброго утра и хорошего дня, пусть пребудет с принцем благословение богов.

— Я в точности передам слова Вашего высочества, — Мартен бросил на меня быстрый взгляд исподлобья и попятился к двери.

Я же вернулась в спальню, встала перед очагом, делая вид, будто хочу немного погреться у огня. Жестом отослала Зайру, шагнувшую было ко мне с вопросом, не принести ли принцессе теплую накидку, и, только убедившись, что рядом никого нет, что никто не подсматривает из-за плеча, осторожно развернула записку. Неровные буквы кое-как уместились на крошечном измятом клочке бумаги.

«Сегодня в полночь. Скажи своим дамам, что будешь спать одна. Ничего не бойся».

Он с ума сошел, назначать тайное свидание невесте наследника, его господина, да еще и ночью, в ее же спальне?! О чем он думал, если кто-то узнает или нас застанут, разразится страшный скандал… Во имя Серебряной, разве Мартен не понимает, насколько подобное опасно, насколько недопустимо?!

Еще раз перечитав три коротких отрывистых предложения, я протянула руку к огню и, разжав пальцы, выпустила записку. Пламя охотно поглотило свидетельство безумия Мартена.

Мне не надо предупреждать девушек, что я буду спать одна — у нас принято, чтобы служанка или личная горничная спала в соседней, отведенной ей комнате, а совместная ночевка подразумевается только во время путешествий или в гостях. В Афаллии я продолжаю следовать привычному порядку, хотя и понимаю, что когда-нибудь мне придется смириться с тем, что даже ночами в собственной постели я не смогу остаться одна. До той поры же мы решили, что девушки по очереди будут спать на раскладной кровати в гостиной на случай, если мне что-то потребуется посреди ночи.

Едва девушки, пожелав мне доброй ночи, покинули спальню и голоса и шаги их стихли за толстой двустворчатой дверью, как я переоделась из строгой ночной сорочки в алый шелк, невесомый, холодный, расплела косу и заново расчесала волосы. После некоторого размышления решила все же не краситься, в конце концов, я не одалиска. Странное, новое для меня желание понравиться Мартену, чтобы он увидел меня не только закутанной в слои ткани по самый подбородок, но и красивой, соблазнительной. В таком открытом, откровенном одеянии благочестивой женщине надлежит встречать супруга, однако никак не постороннего мужчину, пообещавшего явиться тайком в ее покои, могущего замыслить недоброе, скомпрометировать даму лишь фактом нахождения в ее спальне. И все же я не боялась Мартена, не боялась того, что он может сделать. Он предназначен мне, а я — ему, и он никогда не причинит мне вреда. Соединенное богами людям не разорвать.

Стрелки на часах сошлись на двенадцати. Я замерла под одеялом, прислушиваясь напряженно к каждому звуку. Один из гобеленов, с танцующими веночком нимфами, шевельнулся в полумраке, разбавленном только светом огня в камине. Затем тяжелая ткань словно сама собой отодвинулась, пропуская мужскую фигуру в одной рубахе с распущенным воротом и штанах. Должно быть, за гобеленом скрыта очередная потайная дверца, о которой меня не предупредили, о которой я не догадывалась, зато, похоже, знали все остальные обитатели дворца.

Мартен одернул гобелен, повернулся лицом ко мне, глядя пристально, изучающе, и в полумраке его глаза казались осколками льда. Я заметила вдруг, что он бос — наверное, часть пути до моих покоев проделал в ипостаси зверя и лишь потом перекинулся и оделся. Я села осторожно, ощутив неожиданно неуместность шелкового наряда, едва прикрывающего мое тело, мужчина же шагнул к кровати, опустился на край, потянулся ко мне. Умом я понимала, что нельзя допускать ничего подобного, что если он пожелает большего, то я не смогу его остановить и не потому, что я всего-навсего слабая девушка, не способная оказать сопротивление сильному мужчине и оборотню, а потому, что сама не захочу его останавливать. Мартен привлек меня к себе, обнял, поцеловал. Иначе, чем в первый раз, увереннее, настойчивее, я почувствовала, как его шершавая немного ладонь скользнула вверх по моей спине, открытой легким ночным платьем, по шее под распущенными волосами. Я пыталась ответить на поцелуй, неловко, неумело, с трудом соединяя теорию, то, о чем нам рассказывала наставница, с практикой, с происходящим здесь и сейчас. Поза не совсем удобна, одеяло мешалось, и я не возразила, когда Мартен, привстав, откинул его, обнажая мои ноги. Промолчала, когда мужчина аккуратно опустил меня на подушку, навис надо мной, удерживая вес тела на руках. Наклонился, коснулся сначала моих губ нежным поцелуем, затем щеки, подбородка, снова губ, кончика носа. Я обняла Мартена за шею, запустила пальцы в длинные мягкие волосы.