— Разумеется, на решение относительно брака это никак не повлияет.

— О, я и в этом не сомневаюсь.

— Мне бы все равно хотелось, чтобы ты о том помнила.

Поднимаю лицо к Байрону, улыбаюсь, чувствуя, как волнение сменяется теплом, — знал бы Эван, что в вопросах брака инкубы настроены решительнее, тверже, нежели можно ожидать от представителей их народа, нежели я, да и сам брат мой.

Тесса как ни в чем не бывало ходит на работу, встречается с Шериль и ведет себя, словно мы живем так уже продолжительное время и будем жить впредь еще долго-долго.

Эван как ни в чем не бывало общается с Тессой совершенно по-дружески и если бы не замеченные мною взгляды украдкой, которыми брат порою одаривает Тессу, трудно было бы заподозрить его в желании сделать ее парой. Время идет, а он не предпринимает ровным счетом ничего, чтобы внести ясность в свои намерения.

— И еще кое-что, — Байрон мельком осматривает короткую дорожку перед подъездом и улицу за моей спиной, понижает голос. — Понимаю, Арсенио только волю дай… и полнолуние уже скоро, что лишь обострит твои инстинкты… однако дальше мы торопиться не будем. В силу твоего не совсем человеческого происхождения долго ждать не придется, через неделю-другую станет ясно, но если нет, то лучше пока не рисковать и потерпеть до свадьбы.

— Прости? — не уверена, что правильно улавливаю смысл сказанного.

Что Байрон имеет в виду?

— Что, уже без меня начали? — Арсенио приближается бесшумно, усмехается добродушно в ответ на мою недовольную гримасу и идет к подъезду. Набирает код и после тихого пиканья распахивает перед нами массивную железную дверь. — После вас.

Я так давно не была в многоквартирных домах, что не могу сдержаться и с любопытством оглядываю выкрашенный бежевой краской стены, почтовые ящики рядами в закутке под лестницей, сплошь железные двери квартир, подмигивающих кристаллами, укрепленными возле рам. Консьержа нет и общий вид подъезда внутри какой-то неуютный, обезличенный.

— И ты тут живешь? — уточняю я недоверчиво.

— Последние года четыре, — признается Арсенио безмятежно. — Когда мои дела резко пошли на лад, я первым делом приобрел мобиль подороже и хоромы в фешенебельном районе.

Нанял приходящую прислугу и зажил, купаясь в роскоши, как положено высокородному мальчику из богатенькой семьи. И все было хорошо, пока в делах, как оно иногда бывает у свободных специалистов, не случился небольшой спад… а откладывать тогда я не считал нужным, это, мол, для бедняков и стариков… в результате глазом моргнуть не успел, как оказался в долгах. Вот так мне и пришлось пересмотреть взгляды на собственный бюджет и заодно поменять мобиль и квартиру. Позже Лео говорил, что этим страдают многие приехавшие в Лилат за исправлением финансового состояния — провернут пару-тройку удачных сделок, деньжат отхватят и начинают ими сорить в полной уверенности, что Хитрец выдал им бесконечный денежный запас…

Мы поднимаемся на пятый этаж, где Арсенио открывает одну из четырех выходящих на площадку дверей. Пропускает нас внутрь, закрывает створку. Байрон включает верхний свет, и я понимаю, что мы находимся даже не в маленьком холле — в тесном коридоре, наполовину заставленном коробками разного размера, создающими ощущение скорого переезда хозяина. В квартире есть кухня, небольшая гостиная, спальня и еще одна комната, дверь в которую, в отличие от остальных, распахнутых настежь, плотно закрыта.

— Там рабочий кабинет, ничего интересного, — отмахивается Арсенио, заметив, как я осторожно изучаю обстановку каждого помещения из коридора.

— Куча кристаллов, контактов и всякого металлолома, — добавляет Байрон и провожает меня в гостиную.

Обставлена она просто — обитые коричневой кожей диван и кресло, кофейный столик между ними, книжный шкаф у стены и стол с кристаллизатором и стулом подле окна с незадернутыми темно-зелеными шторами. На полу два чемодана друг на друге — и гадать не надо, кто владелец.

— Уютно, — делаю я комплимент в попытке скрыть удивление от скромности жилья. Видит Лаэ, по сравнению с местами, где нам с братом приходилось жить в Нижнем городе, квартира эта — настоящие роскошные апартаменты, но мне нынешней, привыкшей к простору и сдержанной элегантности собственного дома, все вокруг кажется простым чересчур, ужатым, будто множество предметов разом запихнули в тесную клетушку.

— Потому что я успел навести хоть какое-то подобие порядке, — отзывается Байрон.

— Да какая разница. Пойду поищу… чего-нибудь освежающего, — Арсенио снимает фрак, бросает на спинку кресла, нетерпеливым жестом дергает за бабочку и выходит.

Я вдруг замечаю возле кристаллизатора рамку, присматриваюсь и узнаю под стеклом собственное изображение. Вернее, вырезку из журнала, из «Светской хроники», вероятно. Отороченное кружевом платье, выпущенный из прически темный локон оттеняет белизну кожи, на лице вежливо-доброжелательное выражение без тени улыбки. Не помню, когда и где был сделан снимок, фоторепортерам вход на большую часть светских мероприятий строго воспрещен. Снимать разрешено лишь иногда и по предварительному договору хозяев с изданием, непременно серьезным, солидным, какую-нибудь сомнительную газетенку, торгующую дешевыми сенсациями на развес, не допустят никогда…

Наверное, меня спросили, можно ли сделать снимок, я разрешила — отчего нет? — и забыла за ненадобностью.

— Я даже не знала, что попала в «Хронику», — приблизившись к столу, касаюсь рамки, поворачиваю ее, разглядывая собственное черно-белое изображение.

— Только один снимок в прошлом году, — Байрон тоже подходит к столу, но смотрит на меня живую, не на плоскую равнодушную фотографию. — Арсенио сохранил.

Вырезал и в рамку вставил.

Выравниваю рамку, возвращая в прежнее положение, и неожиданно бросаю взгляд в окно. Вижу, как черный мобиль останавливается перед третьим подъездом дома напротив, гасит фары, слышу через приоткрытую створку окна, как затихает мотор. Я поворачиваюсь к окну, жду, но из мобиля никто не торопится выходить и, несмотря на свет фонарей, затемненные стекла не позволяют разглядеть водителя.

— Что такое, Рианн? — Байрон встает рядом, осматривает дом и улицу, однако, похоже, не замечает ничего подозрительного.

Неужели в преддверии полнолуния вместе с прочими чувствами стала обостряться мнительность?

— Все в порядке, — я откладываю ридикюль на край стола и решительно задергиваю шторы.

Сколько черных легковых мобилей в Лилате?

Великое множество и это в одном только Верхнем городе. У Арсенио похожий и у Эвана тоже.

И чего я не намерена делать наверняка, так это пестовать паранойю, воображать то, чего, может статься, на самом деле нет, и сомневаться.

Отворачиваюсь от окна, улыбаюсь безмятежно Байрону, настороженно наблюдающему за мной.

— Если ты все же не уверена, то…

— Я уверена. Более чем.

В гостиную возвращается Арсенио с початой бутылкой белого вина и тремя бокалами для шампанского. Расставляет все на столике под неодобрительный взгляд Байрона, сразу отметившего неподходящие для напитка бокалы.

— Что нашел, — оправдывается Арсенио, разливая вино.

— Хорошо хоть пиво не притащил, — ворчит Байрон.

— Я бы и от пива не отказалась, — замечаю я примирительно, чем заслуживаю вспышку неподдельного удивления с обеих сторон.

Мужчины полагают, что я за всю свою жизнь не пила ничего, кроме исключительно дорогих благородных напитков, разрешенных добродетельной даме высокого происхождения?

Я сажусь на диван, принимаю поданный Арсенио бокал и жду, пока инкубы устроятся рядом, по обеим сторонам от меня. Отмечаю, что Арсенио успел избавиться и от бабочки, и от жилета, расстегнуть воротничок рубашки, и ощущаю нетерпеливое воодушевление инкуба почти как свое, как если бы сама была эмпатом.

— За решение! — провозглашает Арсенио торжественно, и мы чокаемся.

Я делаю глоток вина. Затем еще, неспешно, смакуя тонкий ягодный вкус.