— Да ладно, не драматизируй, я тебя сегодня еще даже не касался, так что вряд ли братец твой разлюбезный почует на тебе какие-либо компрометирующие запахи, — Клеон сбрасывает скорость, сворачивает с дороги на тупичок небольшой стоянки. — Что до остального, то ты давно уже взрослая, совершеннолетняя волчица и не обязана отчитываться перед старшими о своих действиях. Честно говоря, я уже не понимаю, как ты вообще встречаешься с Арсенио и Байроном, если боишься и шаг лишний сделать без позволения Эвана, да что там, чихнуть без его высочайшего одобрения. Кстати, когда ты намереваешься сообщить любимому родственничку, что мужей у тебя будет чуть больше, чем принято обычно? — мобиль останавливается, инкуб глушит мотор и приглашающим жестом указывает на дверь с моей стороны. — Приехали, можешь выйти, если так желаешь.

Разумеется, меня не приходится просить дважды. Хлопаю дверцей, осматриваюсь, пытаясь сориентироваться. Рядом со стоянкой зеленая гряда сквера, за ним поднимается ажурный пешеходный мост через широкую, оживленную трассу — я не вижу ее за деревьями, но четко слышу ровный гул заполняющего дорогу транспорта. Поодаль пятиэтажные дома, кирпичные, однотипные, частные владения остались в другой части Верхнего города. На самой стоянке всего пара-тройка мобилей и на узких аллеях сквера мало прохожих. За моей спиной хлопает вторая дверь, Клеон потягивается, щурится на ярком солнце.

— Здесь есть какой-то скрытый смысл, о котором я должна догадаться? — дует ветер, пронизывающий, зябкий, несмотря на теплый полдень, и я обхватываю себя руками.

— Я живу в одном из во-он тех домов, — взмах руки в сторону пятиэтажек. — По-моему, твой почти что бывший жених тоже живет где-то поблизости.

— Мне должно быть какое-то дело до места вашего проживания? — пожалуй, помимо умеренного удивления, что Клеон снимает квартиру в не самом дорогом и престижном районе.

Не секрет, что Клеон несколько стеснен в средствах, иначе не было бы его помолвки с леди Валентиной, но прежде мне и в голову не приходило, на сколько именно.

— Никакого, полагаю, — инкуб небрежно пожимает плечами. — Как и мне до твоего брата.

— Тогда, с твоего позволения, я пойду.

— Куда?

— Домой.

— Пешком?

— Конечно, пешком, — у меня нет с собой кошелька с деньгами и я в домашнем платье, в карманах которого не завалялось и мелкой монеты, чтобы оплатить такси или, на худой конец, билет на автобус.

— Успокойся, отвезу я сейчас тебя обратно.

— Не утруждайся, — отворачиваюсь и иду к выходу со стоянки.

Слышу торопливые шаги позади и успеваю развернуться лицом к оказавшемуся рядом инкубу. Он обнимает меня, притягивает к себе, я вздрагиваю, упираюсь ладонями в его грудь, пытаясь вырваться.

— Рианн, — шепот звучит возле моего уха, и я замираю. — Мне этого мало.

— Мало? — повторяю эхом.

— Мало, Рианн, мало. И знаешь, почему? Я инкуб.

— Я о том и не забываю.

Как можно забыть о его происхождении? О происхождении всех троих? Если бы не оно, если бы не эти растреклятые видовые особенности, все могло сложиться совершенно иначе.

Как? Лишь рыжехвостой Каро и ведомы все судьбы и другие, невыбранные тропинки, возможности, варианты. Но наверняка более… нормально.

— Мне нужно ощущать не только твое физическое возбуждение и оргазм, но каждую эмоцию, каждый твой вздох, чувствовать всю их палитру, каждый цвет, каждый оттенок, — Клеон держит крепко, хотя я не пытаюсь пока освободиться, лишь стою в горячем кольце мужских рук, удивленная его словами. — Я хочу впитывать твои чувства, твою страсть, видеть и ощущать ответную реакцию, настоящую живую реакцию, фонтан красок. Во время секса мы не просто поглощаем энергию партнерши, наше восприятие обостряется во много крат, превращая нас на некоторый срок в эмпатов. После насыщения восприятие постепенно нормализуется, возвращается к прежнему, но до того мы чувствуем почти все, что чувствует партнерша. Поэтому твои эмоции, они для меня как… как трава для человека, абсолютно безвкусны. Ими не насытишься в полной мере, и удовлетворения они приносят все меньше.

И подстегивают желание обладать мною в полной мере.

Я не суккуба, но очевидно, что подобная энергетическая диета, как и диета настоящая, только усиливает стремление сорваться и покончить с ней поскорее, наевшись до отвала.

Волчицу охватывает восторг — вот оно, самый непонятный, несговорчивый ее мужчина фактически созрел, он на правильном пути, еще немного, и он поймет, что желает меня не только как возможность перекусить в отсутствие иных доступных блюд, но и как любимую женщину, постоянную спутницу жизни, мать его будущих детей. Я же испытываю ужас, растерянность — что мне делать с то ли просьбой его, то ли требованием? Куда я его дену? Понятно ведь, что если Клеона тянет ко мне сейчас, то будет тянуть и завтра, и через неделю, и через год. Ничего не изменится, привязка продолжит приводить его ко мне снова и снова, как и звериное влечение никуда не исчезнет, лишь усилится с течением времени, пока человек не покорится волку.

И однажды Арсенио и Байрон обо всем догадаются.

Быть может, уже догадались, но ждут, когда я признаюсь сама.

— Пусти.

Он отпускает сразу, отступает на шаг, смотрит мрачно исподлобья. Я провожу ладонями по платью, расправляя складки.

— Отвези меня домой, пожалуйста.

Клеон садится в мобиль, я тоже. Обратно едем молча. На нашей улице Клеон останавливает мобиль там же, где и обычно, но мотор не глушит.

— Так не может продолжаться, — напоминаю я.

— Не может, — соглашается Клеон и, потянувшись ко мне, касается подбородка, поворачивая мое лицо к своему, целует вдруг.

И неожиданно для самой себя я отвечаю на поцелуй, однако не так, как недавно на пикнике, без страсти, сводящей с ума, превращающей в обезумевшую от голода суккубу, нет, мой ответ осторожен, полон неуверенности, подозрения. Клеон, в свою очередь, не настаивает, не пытается подчинить себе, он нежен, бережен, и, к новому моему удивлению, такой поцелуй нравится мне больше. Волчица и вовсе не может нарадоваться маленькой своей победе, она не возражает, когда пальцы инкуба опускаются с подбородка на шею, медленно скользят по коже, обводят ключицу.

— Рианн… — прервав поцелуй, Клеон чуть отстраняется, смотрит на меня с выражением, растолковать которое в сумятице ощущений я не могу, и я мгновенно пользуюсь возможностью.

Отодвигаюсь сама, а там и выскакиваю спешно из салона и едва ли не бегом возвращаюсь в дом, смущенная и раздосадованная собственной реакцией.

Глава 8

Музыкальные вечера в светском обществе Лилата — мероприятие не самое популярное, редко когда они вызывают сколько-нибудь искренний интерес и действительное желание посетить их. Гораздо чаще приглашенные норовят под тем или иным благовидным предлогом уклониться от посещения, придумывают причины для отказа и всячески избегают появляться на вечере, если только в присутствии нет жесткой необходимости.

Потому небольшой зал для приемов в особняке лорда и леди Мару едва ли наполовину заполнен гостями, многие стулья, расставленные полукругом в несколько рядов перед музыкальными инструментами, пустуют. Леди Мару, женщина уже немолодая, сухощавая, оглядывает помещение и неспешно рассаживающихся гостей и, недовольно поджав губы, знаком велит лакеям перенести к стене часть стульев, дабы уменьшить ощущение пустого зала театра, дающего спектакль, на который никто не пришел.

Мы предусмотрительно занимаем места в последнем ряду, подальше от почетных гостей и неугомонных сплетниц — и чтобы попытки Арсенио вздремнуть во время концерта не бросались слишком явно в глаза хозяевам и приглашенным. Разумеется, я улавливаю ровное, умиротворенное сопение Арсенио уже через пять минут после объявления о начале, гляжу искоса на инкуба, убеждаясь, что он и впрямь заснул, вытянув длинные ноги поперек прохода, скрестив руки на груди и уронив голову на грудь. Перевожу вопросительный взгляд на сидящего по другую руку от меня Байрона, показываю глазами на Арсенио, но Байрон лишь головой едва заметно качает, призывая не трогать друга хотя бы до перерыва.