Павел Петрович верно обрисовал приметы товарища Захара. Лоб у него был чистый, высокий, нос большой, немного крючковатый, волосы светлые и даже слегка рыжеватые, а шея, действительно, журавлиная — длинная и тонкая.

— Вот из города... К вам посланец! — представил слесарь.

— Чудесно! Как вас звать, молодой человек?

— Петрик.

— Хорошее имя. Очень рад познакомиться.

И тут Петрик обратил внимание на кадык, о котором упоминал Батенин. Его трудно было не заметить: при разговоре он все время шевелился и словно норовил выпрыгнуть из воротника косоворотки. И Петрик, очень довольный, что попал именно к нужному человеку, уверенно сказал:

— Вы товарищ Захар?

— Совершенно верно, я товарищ Захар.

Слесарь переступил с ноги на ногу, поправил очки и сказал нерешительно:

— Так я пойду?

— Идите, идите, товарищ! Большое вам спасибо.

Слесарь закрыл за собой дверь. Захар спросил:

— Ну что, дорогой, скажешь? Не стесняйся, говори, это товарищ Дуня. Свой человек, у меня от нее нет тайн.

Тут женщина повернулась, и Петрик увидел миловидное лицо с большими серыми глазами.

— Старик вам велел немедленно ехать в Усть-Каменогорск, — сказал он хорошо заученную фразу. — А Дуне оставаться здесь.

— Вот это мне нравится! — воскликнула женщина таким тоном, что Петрик понял: ей совсем не понравился приказ Павла Петровича. — Я поеду с тобой.

— Дуня! — укоризненно произнес Захар.

— Мы поедем вместе!

— Дуня! — с еще большим укором сказал Захар. — Ты не имеешь права оставить здесь работу.

Дуня сердито загремела кастрюлей и занялась снова печкой, а Захар повернулся к Петрику.

— Когда же ты едешь назад?

— С первым поездом.

— Он отправится завтра утром. Тебе придется переночевать у меня. А поедем мы вместе. Чувствуй себя, как дома. Только на улицу выходить не надо. Там тебя могут сглазить. А чтобы не скучно было, почитай.

Он взял со стола книгу и полистал страницы.

— Пожалуй, это еще рановато. Подождем, когда у тебя усы вырастут... Хотя, если ты помогаешь делу революции, можно считать тебя за взрослого. Как скажешь? Можно?

— Можно! — с удовольствием разрешил Петрик.

— Поди, куришь уже?

— Нет.

— Что так?

— Пробовал. Тошнит.

— Вот это замечательно! И никогда не кури, смотри. Табак — страшнейший яд! Страшнейший! — повторил Захар и закурил папиросу.

— А вы сами?

— А мы сами с усами! — весело ответил Захар, ловко пуская затейливые колечки дыма.

Петрик взял книжку, начал читать, но на второй странице почувствовал, что его неудержимо клонит ко сну. Он заклевал носом.

— Спит! — тихо сказала женщина. — Должно быть, сильно устал.

Но Петрик еще не спал, он боролся со сном. Ему казалось, что он лежит в лодочке, а лодочку слегка покачивает на волнах. И в полусне он слышал, как Дуня разговаривала с Захаром. Голос ее звучал, как весенний ручеек.

— Захар! Я не могу отпустить тебя одного. У меня плохое предчувствие. Если бы ты знал, какой тяжелый камень давит мне сердце.

— Я не узнаю тебя, Дуня!

— Захар! Умоляю... Как приедешь, скажи Старику, чтобы вызвал меня немедленно.

— Хорошо, хорошо... Только не надо напрасно нервничать.

Тихо покачивается лодочка и баюкает Петрика. Он уже ничего не слышит. Весенний ручеек перестал журчать. Уронив голову на плечо, Петрик спит. Проходит час, другой, он открывает глаза и не может понять: он лежит на полу, на мягкой кошме, под головой у него большая подушка в ситцевой цветной наволочке. В избе полумрак.

— Петрик, пора ужинать! — ласково сказала Дуня.

А на столе уже стояли три тарелки, и товарищ Захар мыл руки под старинным медным умывальником.

Мальчик тоже умылся холодной водой. Усталость как рукой сняло. Он с аппетитом ел борщ и не отказался от второй тарелки. За ужином Петрик рассказал про бритого толстяка в коричневых крагах.

— Это управляющий рудниками Карл Лессиг. Скотина первой гильдии! — сказал Захар. — Когда мы выкурим отсюда колчаковцев, его обязательно поставим к стенке. Кровопийца. Сейчас ему немного подрезали крылья, а до революции он здесь летал коршуном.

И Захар стал рассказывать Петрику про англичан. Они сейчас владеют Риддерским рудником, им принадлежат несметные сокровища, скрытые в горах. Сколько здесь золота, серебра, свинца, цинка, олова! Ленин отобрал все эти богатства в пользу народа, а Колчак снова отдал их английскому миллионеру Лесли Уркварту... Конечно, не даром. Англичане содержат анненковскую армию, дают оружие и снаряжение...

Захар говорил, а Петрик слушал и следил, как шевелился у него огромный кадык. Ему казалось, что в горле у товарища Захара спрятано куриное яйцо.

Дуня убрала со стола и прервала рассказ мужа:

— Уже поздно, ложитесь спать, а то к поезду опоздаете. Завтра вставать чуть свет.

Совесть коммуниста

Петрик и Захар ехали в одном вагоне. Всю дорогу до самого Усть-Каменогорска они разговаривали, как старые знакомые. Петрик рассказал про Борю и Володю, про бесконечные скитания в поисках пропавшего брата. Захар слушал, задавал вопросы. О себе он не говорил, но зато знал много смешных загадок и задачек-головоломок. Человек он был нескучный. Длинную дорогу скоротали незаметно.

Приехав в Усть-Каменогорск, они направились в Долгую деревню к Карпу Семеновичу разными улицами. Петрик пришел первым.

Батенин сидел на низкой скамеечке возле самых дверей и задумчиво курил маленькую трубочку.

— Почему один? — с недоумением поднял на мальчика глаза Павел Петрович.

— Он сейчас придет.

Прошло немного времени, и Захар, приоткрыв дверь, заглянул с порога в комнату.

— Принимаете гостя?

— Да-да... — приподнялся Батенин. — Заходите, товарищ Захар. С нетерпением ждем вас. Знакомьтесь, это хозяин, товарищ Чайкин. Ваш петроградский земляк. Приехал на Алтай с Обуховской коммуной, а сейчас стал сибиряком.

Гость снял тужурку, неторопливо повесил на гвоздик и пододвинул к себе табуретку. Все с любопытством смотрели на него.

— Товарищ Дуня, вероятно, рвалась сюда тоже? — спросил Павел Петрович.

— Да, рвалась.

— Свой человек нужен в Риддере. Пусть потерпит.

Захар стал рассказывать, как ему пришлось добираться с Бухтармы до Риддера горными тропами, и только после его рассказа постепенно завязался деловой разговор.

Поглаживая пышную русую бороду, Павел Петрович говорил тихим голосом, глядя в глаза приезжему гостю:

— Обстановка на фронте вам, вероятно, тоже известна. Судя по газетам, колчаковские войска отступают на всех участках. Полный разгром белой армии, вероятно, последует через месяц-другой. Я только опасаюсь, что для Усть-Каменогорска это радостное событие может обернуться трагедией. Здесь у нас крепостная тюрьма, в ней сидят политические заключенные. Когда белым придется бежать, они попытаются учинить расправу. Так бывало в уральских тюрьмах, так может получиться и у нас.

Павел Петрович замолчал. Захар спросил:

— Какой нашли вы здесь партийную организацию?

Батенин ответил не сразу.

— При разгроме советской власти она понесла тяжелый урон. Кого постреляли, кого запрятали в тюрьму, многие ушли к партизанам, были и такие, что в кусты попрятались. Теперь вот собираем силы.

— Сколько сейчас коммунистов в городе?

— Человек двадцать. Почти половина из них — обуховские коммунары. Петроградские рабочие.

— Не густо.

— Наши коммунисты сидят в крепостной тюрьме, — словно оправдываясь, сказал Павел Петрович. — Там их густо.

— Связь с тюрьмой существует?

— Слабая и случайная. Знаем, что там готовится массовый побег. Но кто готовит, пока не установили. Люди разные сидят. А главное — чувствуется, что там нет настоящего вожака.

— Свидания с арестованными дают?

— С большим трудом. Усть-Каменогорскую тюрьму сейчас не зря называют сибирским Шлиссельбургом. Режим — сугубо крепостной.

— А в городе много солдат расквартировано?