Но вот где-то недалеко от Петрика и Володи раздался отчаянный крик:

— Братцы, помираю!..

— Убили! — зашептал толстый пассажир, и Володя почувствовал, как задрожало жирное тело непрошенного гостя. — Ребятишки, пустите-ка меня скорее вниз... Я ведь очень тяжелый! — умоляюще сказал толстяк.

— Ишь вы, какой хитрый! — возразил Петрик, а Володя еще ближе придвинулся к брату.

Через минуту пробежали санитары с носилками, раненого снесли вниз, и бой продолжался.

Сколько времени тянулась перестрелка, понять было трудно. Володю мутило от страха, и он чувствовал тошноту. Мальчик боялся пошевелиться, чтобы не сдвинуть с места спасительный тюк шерсти. Он боялся произнести слово, лишь бы не привлечь внимания солдат, хотя никакая опасность с их стороны как будто и не угрожала.

Володя вспомнил Самару и будочку в сквере, оклеенную разноцветными афишами. Тогда тоже было страшно, но ведь из будочки можно было убежать. А куда убежишь с парохода?

Страшно было в Куломзино, в жаркой избе, где атаман Красильников лежал на кровати. Но там можно было заплакать и вымолить прощение. А тут хоть обревись, никто на тебя не обратит внимания.

— Володька! — прошептал Петрик, когда стихли выстрелы. — Трусишь?

— Н-нет!

— А я боюсь! — сознался Петрик. — Страшно!

— Не вертитесь вы!.. — проворчал толстяк. — Лежите спокойно!

Он совсем обнаглел, этот дядя с огромным мягким животом.

— Это наше место! — огрызнулся Петрик. — Мы вас сюда не звали.

— Ну-ну! — примиряюще сказал толстяк, но в эту секунду неожиданный взрыв заставил вздрогнуть пароход. Машина перестала работать.

— Это что такое? — зашептал Володя.

— Не знаю.

А по палубе уже бежал длинноусый офицер с наганом в руке и кричал капитану:

— Всю команду расстреляю! Измена!

Толстяк, лежавший на мальчиках, задрожал еще сильнее и начал креститься.

— Спустить якорь!

— Есть!

Капитан парохода убежал выполнять приказание. К длинноусому подошел поручик, затянутый в ремни.

— Между прочим, дело табак! — сказал поручик. — Взорван котел.

— Расстреляли машиниста?

— Сбежал вместе с кочегарами. Я думаю, все это подстроено. Машинист, конечно, большевик. Ночь темная... Черт его знает, как он прыгнул в воду... Не уследили. Да и пассажиры ненадежные. Я думаю, пока не поздно, надо уносить ноги.

— Как настроены солдаты? — спросил длинноусый.

— Трусят. И патронов маловато. Вообще, это не война, а самоубийство. — Поручик помолчал и нерешительно сказал: — По-моему, надо уходить от этих проклятых гор подальше... Пока не поздно.

— Но как же без машины?

— А по течению. Попадет встречный пароход, и перейдем на него.

Длинноусый ответил не сразу:

— Ну, что же, давайте тогда так.

Поручик, затянутый в ремни, приложил руку к козырьку и исчез в темноте. И в ту же минуту яркое пламя охватило корму парохода и золото искр рассыпалось по реке.

— Пожар! Горим! — закричали внизу.

Среди пассажиров и команды началась паника. Матросы спускали лодку, а наиболее храбрые пассажиры, надев спасательные круги, бросались в воду.

— А мы куда? — чуть не плача, закричал Володя.

Растерявшийся Петрик не знал, что предпринять. Ему ясно было одно: каждая минута промедления грозила гибелью. На «Меркурии» нельзя было оставаться: пожара никто не тушил, и огонь быстро распространялся по всему пароходу. Если бы Петрик был сейчас один, он не задумываясь прыгнул бы в воду без спасательного пояса. Плавал он отлично, как рыба. Но что будет делать Володя? Разве он доплывет до берега? Никогда. А кроме того, на берегу находились партизаны. Сейчас они, правда, прекратили стрельбу, но каждую секунду могут ее возобновить. И тогда от шальной пули легче погибнуть, чем от огня.

— Тикай на нос! — крикнул Петрик, дергая Володю за рукав.

Но в эту минуту над рекой раздался могучий голос:

— Солдаты! Смирно! Слушай мою команду!

Петрик повернул голову. К пароходу подходила маленькая лодочка, освещенная заревом пожара. Два гребца сидели на веслах, а двое военных стояли. Один из них держал в руке медный рупор.

— Солдаты! Клади оружье... Сдавайся! — кричал человек в рупор. — Я — Артем Избышев... Обещаю всем полное прощение. Сдавайся!..

Длинноусый командир выхватил у солдата винтовку, прицелился и выстрелил в лодку. Медный рупор выскочил из рук Артема Избышева, но партизанский вождь стоял невредим.

И в ту же минуту солдат вырвал винтовку у командира и со всего размаху ударил его прикладом по голове.

— Сдаемся! — закричал он во все горло. — Сдаемся! Сдаемся!

Этот крик был поддержан на нижней палубе. Поручик, затянутый в ремни, присел у тюков с шерстью и начал срезать с плеч погоны. А лодочка подошла к самому пароходу, и коренастый человек в фуражке крикнул повелительным голосом:

— Дураки! Пожар тушить надо! Где капитан? Капитана сюда!

Властный окрик тотчас прекратил панику. Солдаты, матросы и пассажиры, почувствовав, что партизан опасаться теперь не приходится, принялись тушить огонь. Артемий Избышев вместе с человеком в фуражке поднялись на пароход и кинулись осматривать пулеметы.

Борьба с пожаром была упорной и длительной. Только к рассвету удалось залить огонь, и тогда началась перевозка пассажиров и солдат на берег.

Петрик и Володя впервые увидели партизан и сильно разочаровались. Обыкновенные мужики, только с ружьями, а некоторые даже босиком или в лаптях. Только один человек носил хорошую военную шинель — это помощник Артема Избышева, тот самый человек в фуражке, который прекратил панику на пароходе. Он был низок ростом, коренаст, широк в плечах. Густые черные брови, сросшиеся на переносице, придавали ему грозный вид. Партизаны называли его товарищем Антоном.

Всех пленников с «Меркурия» товарищ Антон велел выстроить на берегу в две шеренги, солдат и пассажиров отдельно.

— Офицеры! Выходи вперед! — крикнул товарищ Антон.

Никто не вышел.

— Я еще раз говорю: офицерам выйти вперед!

Тогда из строя вышел молодой солдат и сказал:

— Господин комиссар, начальника отряда я укокошил, когда он в лодку стрельнул, а поручик, должно быть, сбежал. Среди нас его не видно. А более офицеров не было!

Но поручика неожиданно обнаружили среди пассажиров парохода. Во время суматохи, когда на пароходе тушили пожар, он переоделся в штатское платье. Теперь поручик стоял рядом с толстяком, прятавшимся во время боя около Петрика и Володи.

— Офицер? — крикнул товарищ Антон, поднимая наган.

— Так точно! — сказал поручик, и лицо его покрыла пепельная бледность.

— Отвести в сторону! — скомандовал начальник штаба.

— Есть! — отозвался партизан с красным бантом на груди.

Офицера повели расстреливать за бугорок, а товарищ Антон стал просматривать документы у пассажиров. Петрик приготовил свою справку, но начальник штаба не посмотрел ее.

— Этих шестерых и всех солдат отправить в Медведку, остальные пусть остаются здесь! — приказал он.

Товарищ Антон, Избышев и еще два партизана сели верхом на коней и уехали. Из соседней деревни пригнали подводы, и пленников стали рассаживать по шесть человек на каждую. Петрик, успевший узнать у партизана, что Медведка находится в той же стороне, где и Маралиха, шепнул Володе:

— А нам надо с ними ехать. Что мы тут будем сидеть? Оттуда до Маралихи ближе.

— Прогонят! — неуверенно протянул Володя.

— Если прогонят, тут останемся.

Но дело повернулось так удачно, что с подводы ребят никто не прогнал. Правда, партизан с красным бантом хотел было турнуть их, но Петрик закричал:

— Нам тоже велели ехать. Не троньте нас!

— А вам зачем?

Но тут подводчик ударил по коням, и дело устроилось само собой.

...Целые сутки шел обоз с пленными под охраной партизан. В деревнях на белых солдат смотрели враждебно, и если бы не конвой, вряд ли пленники благополучно добрались бы до Медведки.

На вторые сутки, к концу дня, партия пленных вошла в большое алтайское село, где находился главный штаб повстанцев.