За посадкой в вагоны наблюдали Большие Пальцы. Ребята разместились, прикрыли дверь и сразу же ощутили нестерпимую скуку. Скорее бы ехать. Песни петь Шишечка не разрешала, про войну говорить тоже. И зачем так рано в вагоны забрались? Отлично можно было бы еще раз выкупаться. Но и купаться Шишечка не пустила.

Три часа в душных вагонах просидели. Вот уже и солнце садиться стало и жара спала. Небо посинело за степью. Большинство ребят заснули, но Боря не спал. Он радовался, что увидит скоро Петроград. Гришка Рифмач пообещал ему сходить к мачехе и узнать точный адрес тети Горпины. А будет адрес, можно телеграмму отправить. Гришка пробойный парень, все знает. Только бы, говорит, до Питера добраться, а оттуда нетрудно проехать к Володе. Эти Гришкины слова Боря хорошо запомнил.

Повернулся Боря на другой бок. Что это, никак поезд идет? Зашумели ребята, высунули головы в щель. В самом деле, два желтых глаза засверкали в вечернем сумраке.

— Из Уфы! — закричал Гришка. — Наш, ребята, наш!

Пока шла прицепка теплушек к составу, дети ликовали от радости.

— Едем! Едем!

Вокзальный колокол гулко прозвонил три раза. Вот и поехали.

Тра-та-та-та! Тра-та-та-та! Тра-та-та-та! — грохотали колеса, а Боре казалось, что они выстукивают: «Скоро Питер! Скоро Питер! Скоро Питер!»

Под этот равномерный стук Боря незаметно уснул. А утром, когда проснулся, понял, что поезд стоит. В щель пробивались яркие солнечные лучи. Ребята протирали заспанные глаза.

— Почему стоим?

Гришка отодвинул засов. Здравствуй, утро! Здравствуй, солнце! Степь расстилалась необъятным зеленым ковром, а над ней сверкало прозрачное лазурное небо. Боря выглянул и у вагона увидел пожилую воспитательницу.

— Ребята, Нина Михайловна здесь? Разбудите скорее.

— Нина Михайловна! Вас спрашивают.

— Ну, что надо? — подняла голову Шишечка.

— Сейчас узнала ужасную новость: нас повернули обратно. Никакого обмена не будет.

— Почему?

— Не знаю. Уже перецепили паровоз. Бегу.

Паровоз дал продолжительный свисток, зашипел, запыхтел — и поезд тронулся в обратный путь.

В полдень проехали Аксаково-Белебей, еще через полчаса Глуховскую. Ребята взглянули в последний раз на белый дом деткоммуны под высокой зеленой крышей.

Ошибка

Володя и Петрик, обескураженные неудачей, отошли от калитки. Что теперь делать? Где дальше искать Борю? Как узнать, куда его увезли?

Братья прилегли на траву. Посовещавшись, они решили отправиться на станцию. Здесь Петрику удалось разговориться со станционным сторожем и узнать неожиданную новость: детский эшелон, отправленный вначале в Самару, вернулся обратно и восемь дней назад прошел на Сибирь.

— Как на Сибирь! — вскричал Володя, чуть не плача.

Сибирь ему представлялась очень страшной. Туда посылают на каторгу преступников. Там очень холодно. Там люди ходят в звериных шкурах и работают в рудниках.

— Да, — подтвердил сторож. — Это я хорошо знаю! У нас на станции много разговоров было тогда. Толковали, куда же ребятишек так далеко загоняют. Был слушок, что их на пленных кадетов менять станут. А тут вот на... За тридевять земель отправили!

Сторож оказался очень словоохотливым и хорошим человеком. Петрик это подметил и решил действовать.

— Дядя! Наш братишка там едет! — сказал он. — А мы его догоняем. У нас даже документ есть.

Петрик показал справку.

— Такую дальнюю дорогу одни едете, — потряс старик бородой. — Вы что ж, сироты?

— Сироты!

— Сиротская жизнь, она не сладкая, — вздохнул сторож, и мальчики увидели прозрачную, как роса, слезинку, скатившуюся по морщинистой щеке старика.

Сторож пообещал достать билеты до Челябинска. Петрик вынул из записной книжки деньги, подаренные капитаншей. Старик принес билеты, около тридцати рублей сдачи и помог ребятам сесть в вагон.

— На станциях проверяйте номер эшелона... 153/462. Это вам вроде как звезда будет. Не собьетесь.

Петрик записал номер эшелона в записную книжку. Сторож похлопал мальчиков по плечам.

— Езжайте, езжайте! — сказал он. — Не бойтесь!

Как плохо ехать в поезде «зайцем» и как хорошо полноправным плацкартным пассажиром! На каждой остановке можно безбоязненно выскочить из вагона, купить молока, ягод, подсолнухов или съесть ватрушку. А когда на разъезде поезд долго ожидает встречного, даже выкупаться под мостом в ближайшей речушке. Хорошо потолкаться также среди пассажиров и послушать, о чем говорят люди.

— Большевиков в Самаре перебили! — рассказывала молодая женщина, торопливо щелкая подсолнухи. — Ужас сколько!

— А из Белебея почти все утекли. Хватились — и нет никого.

— Говорят, Пирожников первый пятки салом намазал! — с явным сожалением сказал почтовый чиновник.

— Это комиссар совдепа? Бывший каторжник?

— Нет. Он столичный студент. В голубых штанах ходил и в тужурке с золотыми пуговицами. Сам его видел.

— Кого видели?

— Пирожникова.

— Где? Где? — вдруг подскочил к чиновнику подвыпивший мужчина с бакенбардами.

— Кто?

— Белебеевский Пирожников.

— А белебеевский пирожник в нашем поезде едет, — сказала невесть откуда вынырнувшая словоохотливая женщина. — Только в каком вагоне, не знаю.

— Не может быть! — ахнул человек с бакенбардами и, оставив почтового чиновника, бросился к женщине.

— Почему не может быть? Вот человек своими глазами его видел. Сейчас говорил.

— Разыскать! Разыскать!

Тут подошла хромая старушка и, заикаясь, прошамкала:

— Белебеевский пирожник со мной в одном вагоне едет. Кому он нужен? Вон в сером пиджаке на солнышке греется.

Тут толпу словно вихрем закрутило.

— Пирожник! Комиссар! — завопили на разные голоса.

— Большевик! Большевик!

— Держи его! Держи!

Человека в сером пиджаке окружили плотным кольцом.

— Комиссара поймали! Комиссара!

— Никакой я не комиссар! — отбивался задержанный, стараясь вырваться из крепких рук подвыпившего человека с бакенбардами.

Чешские солдаты подошли и полюбопытствовали:

— Это есть большевик?

— Он самый! Главный белебеевский комиссар Пирожников! — задыхаясь от радостного волнения, ответил старик в дорогой поддевке. — Берите его на свой суд, господа чехи.

— Граждане! — плакал задержанный. — Вовсе я не комиссар... Вот крест святой... Товарищи...

— Ага, проговорился... Дай ему за товарищей по уху!

Чехи взяли пойманного под руки, поставили к телеграфному столбу и подняли револьверы. «Комиссар» побледнел, задрожал и защелкал зубами.

— Да что вы, подлые, да я...

И, упав на колени, «комиссар» закричал вдруг таким страшным голосом, что все отвернулись. Володя увидел перекошенное от страха лицо и тоже отвернулся. Он искал глазами брата. Он не знал, что ему делать. Надо было кричать, и Петрик, конечно бы, закричал. Петрик подбежал бы к солдатам и схватил их за рукава. Но пока Володя думал, как ему лучше поступить, чехи дружно бабахнули из пяти наганов, и «комиссар», взмахнув руками, свалился, уткнувшись лицом в траву.

В эту же минуту раздался крик, и молодая женщина в розовой косынке спрыгнула с площадки вагона.

— Это муж мой! Не троньте его!

Увидя труп, женщина еще раз вскрикнула и упала на землю. Ее окружили любопытные, а один из пассажиров, седой старичок, ехавший на скамейке против Петрика, подошел к солдатам и вежливо объяснил:

— Я сам из Белебея и комиссара Пирожникова видел неоднократно. А только тот человек, которого вы, господа чехи, угробили сейчас, вовсе не большевик Пирожников, а простой пирожник Клюквин. Тут маленькая ошибочка произошла, фамилию с ремеслом перепутали...

Нашлись еще свидетели, подтвердившие то же самое, а три человека определенно опознали в убитом знакомого пирожника.

— Вчера плюшки нам продавал в Белебее.

— Помилуйте, очень даже хорошо знаем. Это Иван Сергеевич Клюквин! Никогда он большевиком не был.

В кармане убитого нашли бумажник с документами на имя Клюквина, и тогда выяснилось окончательно, что вместо комиссара Пирожникова чехи расстреляли белебеевского пирожника.