Степан все шел рядом с Владимиром, они уже прошли Садовое кольцо, ему следовало бы возвращаться. Он не смел сказать прямо, почему не идет в ночлежку. Это значило бы навязаться товарищу. К счастью, Володя уже и без того догадался, что не из простой вежливости Степан так далеко провожает его.

— Хочешь, пойдем сегодня к нам? — предложил он. — Посидишь у нас немного.

Он не приглашал его ночевать, так как не знал, как на это посмотрят родители. Во всяком случае, решил он, там видно будет. Может, они сами его оставят до утра.

— А отец с матерью не заругают?

— Из-за чего ругать? Они сами не раз говорили, чтобы я пригласил тебя в гости. Я им о тебе рассказывал. Отец даже как-то спросил, не согласишься ли ты поработать у нас. Все равно ведь слоняешься по случайным заработкам.

Степан знал из рассказов товарища, что вся их семья работает на хозяина, который торгует куклами; он их снабжает материалом, оплачивает труд, а готовый товар забирает.

— Я сейчас, Володя, готов сортиры чистить, только опасаюсь, вонять от меня будет, в училище не пустят. И без того никто не хочет сидеть со мной за одним столом, вроде и не пахнет от меня ничем. А может, пахнет? — спросил он, поворачиваясь к товарищу. — Ведь сам человек никогда не чувствует собственного запаха.

— Да нет, не пахнет, если только немножко потом. Ты, наверно, давно не мылся в бане? Помоешься, и не останется никаких запахов! — весело заключил Володя.

Он жил дальше, чем предполагал Степан. Они уже давно миновали Бутырки, а все шли и шли. Здесь, на окраине, улиц и дорог никто не чистил, идти приходилось тропами, а то и прямо по сугробам. Окраинная Москва того времени ничем не отличалась от сельской местности. Кучки деревянных домиков, окруженные яблоневыми садами, огромные пустыри, овраги, массивы рощ и парков. Кругом тишина, пустынность. И лишь стройные колонны старинных дворцов, смутно белеющие сквозь оголенные деревья, да отсвет городских огней на низко плывущих тучах напоминали о близости столицы.

Отец Володи имел собственный деревянный домик с задней и передней избой, какие Степан привык видеть у себя в Алатыре. Семья небольшая: всего четверо. Мать, отец и сестра Володи старше его года на два. С приходом брата с товарищем девушка обрадованно засуетилась, подала Степану стул, предварительно смахнув сиденье концом передника, хотя до этого на нем сидела сама. Володя разделся и позвал мать в переднюю избу. Степан чувствовал себя неловко наедине с незнакомыми людьми, тем более, что отец и дочь удивленно и внимательно разглядывали его. Хозяину было не более сорока пяти лет, да и хозяйке, как успел заметить Степан, примерно столько же. Борода у него черная, короткая, слегка курчавится. Он сидел за столом в одной рубахе-косоворотке с расстегнутым воротом. На столе перед ним в тазике густой раствор папье-маше. Тут же рядом лежали несколько половинчатых форм для игрушечных лошадок, зайчиков, кукол. Перед этим он занимался формовкой игрушек. А мать с дочерью покрывали лаком и краской уже готовые, высушенные и склеенные фигурки. Приход сына и гостя прервал их работу. Воспользовавшись перерывом, хозяин зажег самодельную папиросу и закурил. Предложил папиросу и Степану. Тот отказался, сказав, что не курит.

— Вы, случаем, не монах? — спросил затем хозяин.

Девушка прыснула от смеха и убежала в переднюю. Невольно улыбнулся и Степан.

— А что, разве я похож на монаха?

— Похож не похож, а волосы длинные, не курите, вот я и подумал.

Из передней с шумом вывалились брат с сестрой, а за ними вышла и мать. Степан не заметил, как хозяйка подала знак мужу, и тот, будто за делом, ушел в переднюю. Володя положил руку на плечо сестры и сказал, обращаясь к Степану:

— Познакомься с моей сестрой, она у нас красавица!

— Ой, Володька, ты с ума сошел! Разве так представляют? — воскликнула она, вся зардевшись.

— Не правда, что ли? Скажи, Степан, ведь она у нас красивая?

Девушка рассердилась на это, скинула с плеча руку брата и быстро скрылась за ситцевым занавесом, отделяющим предпечье от остальной части комнаты.

— У нас ночуешь, я с матерью поговорил, она разрешила, — сказал Володя, дотрагиваясь рукой до Степана.

Тот облегченно вздохнул, и у него сразу сделалось несказанно тепло на душе, как будто он очутился у себя в Алатыре в кругу родной семьи.

На следующий день после обеда хозяйка — Елена Дмитриевна — всех мужчин погнала в баню. От сына она уже знала, что Степан обитает в ночлежке, и сунула ему старое, залатанное, но чистое белье мужа. До обеда Степан вместе с хозяином — Петром Владимировичем — и Володей формовал из раствора папье-маше фигурки кукол и различных зверьков. Его сноровка сразу понравилась хозяину, тем более, что Степан несколько упростил формовку. До этого хозяин каждую формочку, наполнив ее раствором, клал под небольшой пресс, чтобы масса фигурки получалась плотнее. А Степан всю эту операцию проделывал простым надавливанием пальцев. Он несколько фигурок сделал без форм, слепил на глаз, и они получились лучше формованных.

— Да ты, парень, я вижу, настоящий мастер в нашем деле! — восхищался Петр Владимирович, окончательно покоренный им. — Бросай свое пустое ученье, давай откроем дело. Ты станешь моим компаньоном!

По дороге в баню Володя, улучив момент, шепнул Степану:

— Он на этом помешан, только и мечтает об открытии своего дела. Ты поддакивай, ему это нравится...

Степан не умел обманывать людей даже при явной для себя выгоде. Бесполезно было бы доказывать отцу Владимира, что он, Степан, в своей жизни желает лишь одного — стать настоящим художником. Этого он бы все равно не понял, как не понял его сын, когда Степан поделился с ним своими думами.

В бане Степан впервые заметил, как сильно похудел. Его грудная клетка с выступающими во все стороны ребрами была похожа на пустую корзину, а ноги стали, точно сухие жерди. Куда подевались полнота плеч, связки мускулов на руках... «Москва меня здорово изъездила», — подумал он с грустью. С грустью потому, что не предвидел пока для себя никаких изменений в лучшую сторону. Работу, которую он мог бы совместить с учебой, найти трудно, если не сказать невозможно. В этом состояла вся беда. В то старое время человеку приходилось работать не менее двенадцати-четырнадцати часов в сутки, а то и больше. По окончании любой работы он не смог бы успеть на занятия в вечерние классы.

На обратном пути домой Петр Владимирович мимоходом забежал в винную лавку и купил полбутылки водки. Перед ужином он выпил. Во время еды беспрестанно говорил насчет открытия своего дела. Степан должен был согласиться с давешним замечанием Володи, высказанным по дороге в баню: его отец действительно помешан на этом. Ему никто не перечил — ни жена, ни сын с дочерью. Может быть, и они разделяли его красивую мечту и лелеяли ее каждый по-своему, а может, просто привыкли и не придавали его болтовне никакого значения.

На этот раз Степана положили вместе с Володей. Вчера он спал в задней избе на полу. Так захотел сам, опасаясь наградить гостеприимных хозяев насекомыми, принесенными из ночлежки. Вечером Елена Дмитриевна привела в порядок его пиджак и брюки, хотела выстирать снятое после бани белье, но его нигде не оказалось.

— Я его выбросил, — сказал Степан, когда она спросила его об этом. — Оно было грязное и рваное.

— Постирала бы, залатала, — проговорила она, несколько удивленная его поведением. — В следующий раз опять пойдешь в баню, чего оденешь?

Степан неопределенно шевельнул плечами. Он об этом как-то не подумал.

После завтрака, когда они с Володей собрались пойти в город, в дом вошел опрятно одетый молодой человек в длинном, на манер полупальто, суконном пиджаке, с косыми карманами на боках, беличьей шапке и валенках. «Танин жених!» — шепнул Степану товарищ. Об этом нетрудно было догадаться и без предупреждения. Со смущенной улыбкой на припухлых губах девушка быстро пересекла комнату и скрылась в передней.