Тяжело быть ребенком, который живет словно божья коровка, насильно загнанная в спичечный коробок. Наверное, еще тяжелее было родителям, на плечи которых упал тяжкий груз объяснить нам причину того, что мы практически не выходим из дома (мне иногда разрешали выходить во двор, а походы за калитку ближе к холму становились для меня настоящим праздником и глотком свободы). Зато семья была моим настоящим домом, во всех возможных смыслах. И ничто не могло разрушить наше маленькое, но уютное гнездышко. В детстве я много мечтал о том, чтобы поскорее улететь из него и стать свободной птицей, а сейчас отдал бы все, чтобы снова вернуться в свой дом. Чтобы все как в детстве: чай с мятой, камин, шалаш на холме, папино ворчание и мамин пирог с вишнями. В отражении зеркала на меня снова посмотрел светловолосый мальчишка. Я начинаю лучше познавать себя: я – альбинос. И мой брат тоже альбинос. Возможно, поэтому мы и особенные. Мы родились под луной, как говорят нам наши родители. Это кажется мне таким необычным, ведь мне очень нравится луна и в принципе, ночь. Потому что только ночью окна нашего дома сбрасывают шторы, и я могу насладиться тихим шуршанием листьев. Днем я, конечно, тоже пытаюсь подглядывать за окружающей средой, что транслирует мое окно в жизнь. Но делаю это крайне редко, потому что я родился под луной, а солнце, как выяснилось, мой настоящий враг. На моей коже могут появиться ожоги, если я буду долго смотреть на солнце, так уж устроена жизнь альбиноса. Я стою на табуретке, чищу зубы и рассматриваю свои волосы и серо-голубые глаза. Мне все больше становится ясно, что я отличаюсь от своих родителей. Я не такой как все, но стоит ли мне этого стыдиться? В ванную постучалась мама, перемешав мои мысли в кучу.

– Сынок, ты чего так долго?

– Мам, а быть альбиносом не стыдно? – неожиданно спросил я, сам не понимая, зачем вообще начал этот разговор.

Мама подошла ко мне ближе, слегка приобняла мои плечи и вместе со мной уставилась в зеркало.

– Что ты видишь в зеркале?

– Тебя… и себя, – добавил я.

– А я вижу прекрасного и светлого мальчика, который отличается от других только отсутствием меланина.

С непонимающим взглядом и вопросительными знаками в глазах я переглянулся с ней, но мама тут же продолжила и позвала к нам Тима.

– Посмотри на своего брата. Тебе кажется, что он какой-то «не такой»?

– Нет, – неуверенно сказал я.

– А сейчас, мальчишки, оба посмотрите на себя в зеркало, – сказала нам мама, поднимая Тима в воздух и сажая его себе на колени.

Мы, улыбаясь, переглядываемся с братом и послушно выполняем просьбу матери.

– Меланин – это такой природный пигмент, который защищает кожу от солнышка. В вашем организме его недостаточно, поэтому яркое и очень теплое солнце может случайно обжечь вас. Примерно так же, как меня обжигает плита, когда я готовлю вам блинчики. А еще вот этот самый меланин отвечает за цвет глаз, кожи и волос. Поэтому вы у меня такие белоснежные. Вот и все, что отличает вас от других. Анри, малыш, я надеюсь, ты же не стыдишься своего брата?

– Нет, мам.

– Тогда почему же тебе нужно стыдиться себя самого? Ты не «не такой, как все». Ты как брат. И это, поверь мне, звучит гордо.

Мама посмотрела на нас в отражении своей лучезарной улыбкой и нежно поцеловала нас по очереди в нос. Кажется, пора на кухню кушать самые вкусные блины с малиновым вареньем. Не зря же маму обжигала плита. За завтраком все были какие-то загадочные, как будто каждый витал в своих мыслях. Папа увлеченно читал свежую газету, попивая остывший кофе, мама задумчиво носилась по кухне за банками варенья и очередной партией блинов. Тим, как обычно, ел, уставившись в одну точку, и постукивал пальцем по столу. Я смотрел на него и вспоминал рисунок, который нашел на папин день рождения и спрятал к себе в карман. Сегодня день размышлений и анализа. Себя, своих мыслей и всего вокруг. И эти мысли накладывались на мою голову одна за одной настолько быстро, что я не успеваю за них ухватиться. Я, брат, мама, папа. Кто мы такие? Почему мы такие? Действительно ли мы любим друг друга и должны этим гордиться, или все это пустое вранье? Или просто маме очень хочется, чтобы так было на самом деле? И почему, наконец, я думаю об этом в пять лет? После завтрака мама ушла на работу, Тим отправился в комнату складывать паззлы, а я еще на какое-то время застрял на кухне. Солнце стремительно пытается просочиться в комнату через темные шторы, но его лучи лишь маленьким кончиком касаются края стола. А значит, я по-прежнему в безопасности.

– Сказать честно, все эти воспоминания из детства застревают в моем горле комом. Каждое сказанное мной слово вытягивается и отдирается прямо от сердца. В голове звучат нотки французских мотивов, проигрываемые с нашего старого потертого проигрывателя, а на душе уют и покой. Пока не догоняет сознание. Будто тяжелой каменной глыбой по моей больной голове. Проговаривая это вслух, я чувствую себя на сеансе терапии, и это действительно работает как успокоительный эффект. Важно не держать все в себе. Это я уже понял за все эти годы. Но, черт возьми, я все же надеюсь, что все это задумано не только ради моего спокойствия и вашего интереса. И как бы мне удостовериться, что время действительно остановилось? – я сам не верю, что сказал это вслух.

Но мой новый приятель Кронос, как самый настоящий психолог со стажем, попросил меня не беспокоиться и не отвлекаться от моего рассказа. Каждая деталь, которую я вспомню, может быть очень важна в дальнейшем. И что, как ни странно, но все проблемы идут с детства. Пока все еще ничего не понятно. Я кажусь сам себе сумасшедшим, но этот высокий парень с умным видом и серьезным лицом дал мне небольшую зацепку. Теперь я точно уверен, что он знает моего брата. Похоже, мне следует играть по его правилам. Это даст мне хоть малейшую надежду на спасение. Ключевые моменты. КЛЮЧЕВЫЕ моменты. Я снова погружаюсь в свое сознание, вспоминая свои мысли и ощущения. Будто бы мне снова пять, и я снова сижу на маминой кухне. Пытаясь найти те самые ключи из детства, которые помогут мне отворить двери моего загадочного будущего.

Руки моей заботливой мамы снова сделали что-то волшебное – блинчики со сгущенкой. Я и мой брат с удовольствием уплетаем один за другим, опустошая только что заполненную до верха тарелку. Капли сгущенки стекают по щекам Тима, он пытается вытереть лицо, тем самым размазывая их еще больше. Белоснежный мальчик превратился в чертенка. С коричневым носом, щеками и ртом. Мне показалось это очень забавным, и я попросту не сдерживаю свой смех.

– Мам, посмотри, наш Тим – хрюшка! – едва не подавившись блинчиком, произношу я.

– Не правда, – с ровной интонацией отвечает брат, уставившись на меня, как на предателя.

– Посмотри на себя в зеркало: ты – хрюшка!

– Не правда! Я человек!!! – после небольшой паузы хнычет Тим.

Вот так я и стал непослушным обидчиком для мамы и главным обманщиком в глазах у брата. Я столько раз пытался звать его с собой, и даже этой нелепой шуткой я всего лишь хотел привлечь его внимание очередной раз. Я хотел знать, что он нуждается во мне так же, как и я в нем. Но он всегда отталкивает меня. Как будто я чужой. Таким образом сложилось, что я стал ненавидеть Тима. Все внимание было его, хоть он этого вовсе и не желал. Я перестал и практически полностью разучился шутить. Потому что почти каждая шутка могла жестко его обидеть. Все мое детство родители пытались приучить меня к мысли, что Тим «немного другой», и к нему нужен «особенный» подход. Их проблема заключалась в том, что пока они мне не объясняли, о чем именно идет речь, я продолжал видеть только то, что хотел видеть. Я выбирал эгоистично верить в то, что мой брат меня не любит, и что родители часто забывают обо мне. Тем самым не замечая, что на самом деле они буквально на все готовы ради меня. Ради нас и нашей безопасности.

Мы братья, но сейчас это только на словах. Мы похожи как две капли воды: одинаковая внешность и одежда. Но это единственное, что нас связывает (не считая общих родителей). Мне кажется, я искренне хотел понять его, но мне не хватало его ответных шагов навстречу мне. Или же я себя просто оправдываю? Ну, и конечно, нельзя не отметить тот факт, что сейчас я вспоминаю только обрывки прошлого. Пытаясь их склеить воедино, чтобы собрать общую картинку из паззлов. Но чем дольше я думаю и хватаюсь за свои мысли, тем больше вспоминаю каких-то мелочей. Так было не всегда. Мое сознание отчетливо запоминает лишь яркие, как молния, вспышки. И, я думаю, ни для кого не секрет, что зачастую это отрицательные эмоции: боль, обида, гнев. Но если покопаться где-то там, в глубине сознания, я уверен, что найдется место, где таятся те самые, хоть и недолгие, разговоры. Смех и улыбки. Общие уроки. Телевизор. И все это было с братом. Но наше недопонимание к друг другу росло из-за резких перепадов настроения Тима, от общительного до замкнутого, и от моего непонимания происходящей ситуации. Если такое поведение равно особенный, то почему бы мне тоже не быть таким и не вести себя так же странно, как он? Может быть, тогда и родители будут относиться ко мне по-другому? Но мои попытки быть «особенным» с самого начала не увенчались успехом. Взгляд папы, уместивший в себе строгость всех учителей мира дал мне понять, что мне следует прекратить паясничать. Тогда я впервые понял, что нельзя стать особенным. Таким можно только родиться. И я завидовал своему брату, сам не зная почему, и чем это вскоре обернется для нас обоих. Несмотря на мои детские обиды, я, конечно же, люблю своих родителей. Особенно, когда мама увлеченно рассказывает веселые истории с работы, а папа скидывает с себя серьезный рассудительный взгляд. Отец на самом деле очень добрый, и я всегда это знал. Только вот его стратегия «вырастить и воспитать достойных парней» и жуткая боязнь нас разбаловать, часто делала его в наших глазах чересчур строгим. Пока мы его не раскусили и не заметили трепет в его голосе, когда в новогоднюю ночь он раскрывал свои подарки, в которых хранились наши рисунки. Или когда десятый раз за месяц ему приходилось чинить нашу игрушечную железную дорогу, а он и слова нам не сказал. Но мы продолжали делать вид, что мы верим, что наш отец строгий. И нам так не хватало его поддержки двадцать четыре на семь.