– Фрау Гретта! – произнес профессор по-немецки и также по-немецки спросил, – Есть кто?

В дверном проеме, прямо перед профессором, в ту же секунду, невесть откуда, вырос высокий парень в форме гитлерюгенда.

Находясь от профессора в нескольких метрах, я лишь успел крикнуть, – ложись!

Очередь из МР-40 прошила входную дверь надо мной и я, падая, несколько раз, не целясь, выстрелил в дверной проем.

Немец скрылся за дверью, и я услышал звон разбивающегося оконного стекла и следом за этим очередь из ППШ и окрик на всю улицу, – А ну стой! Фриц!

После первой очереди раздалась вторая, более звонкая, из ППС и я, вбежав в комнату, подошел к разбитому окну.

Картина, разворачивающаяся на улице, была в завершении. Сержант Черный держал на мушке неудачного стрелка, пока лейтенант обыскивал его.

– Захомутали, – гордо ответил сержант, глядя на меня.

– Перевяжите его, – кивнул я, – а мы тут посмотрим еще.

– Слушаюсь, товарищ майор, – ответил лейтенант.

Профессора я нашел в соседней комнате возле кресла-каталки на котором сидела очень старая женщина, закутанная в несколько разноцветных шалей.

Профессор, говоря по-немецки и повторяя одни и те же слова, пытался у нее что-то узнать, но женщина в силу своего возраста лишь смотрела на покосившийся портрет Гитлера, висящий на стене и, тыча в него своей сухой рукой, повторяла: – Капут, капут!

Чтобы прервать этот бесполезный разговор, я подошел к портрету и, сняв его, перевернул и бросил на пол.

Женщина на секунду замолчала, и ее взгляд переключился на меня.

И в следующее мгновение она завела новую пластинку, – нихт СС, нихт СС!

– Это фрау Гретта, – разогнулся профессор, – весь этот дом когда-то принадлежал ее отцу.

– Сколько ей? – спросил я.

– Должно быть, не меньше восьмидесяти лет, – ответил профессор.

– И что вы у нее хотели узнать? – удивился я его наивности, – она, похоже, давно уже не в себе.

– Я надеялся узнать, что стало с мамой, – ответил профессор.

В этот момент в дверях появился генерал, – какого хрена у вас тут происходит!

– Вы охренели, гражданин Миллер?! – кипел генерал. – Хотите меня под трибунал подвести?

За генералом в комнату вошел лейтенант, которому тоже досталось на пироги, – а ты, лейтенант! Что у вас там за немец?

– Виноват, товарищ генерал-майор, – повел бровями Капитонов, – так он отсюда из окошка сиганул.

– Разрешите, я все объясню, – загородил я профессора.

Генерал, тяжело вздохнув и вытирая со лба пот, молча махнул мне следовать за ним, а я в свою очередь кивком головы приказал лейтенанту охранять профессора.

– Есть! – с полтычка понял меня Капитонов и закрыл за нами с генералом двери на кухню.

Понимая важность нашей миссии и не желая терять профессора из-за его глупой ностальгии, я пошел на должностное преступление и просто соврал генералу. Я наговорил кучу бреда о том, что профессор заметил немчуренка, который целился в грузовик и, желая обезвредить его, выскочил из грузовика и загнал его в этот дом. Ну а дальше уже подоспел и я с пластунами.

Поверил ли генерал-майор в мое сочинение или нет, я не знаю, только он слегка улыбнулся и приказал мне сдать немчуренка патрулю и возвращаться обратно в машину.

Когда мы с генералом вышли с кухни, я встретился взглядом с профессором, и он понял, что всей правды генералу я не рассказал.

С тех пор, как мне кажется, он стал мне доверять гораздо больше.

А я больше нигде не упоминал, что случилось по дороге на Темпельхоф, да и пластунам приказал рот не раскрывать.

На аэродроме нас уже ждали. Студ затормозил возле дальних ангаров и генерал, как заправский парашютист, зависнув на подножке, спрыгнул на бетон, не дожидаясь полной остановки грузовика.

– За мной, – приказал он, и мы, подчиняясь, пошли за ним в сторону большого ангара, над которым была натянута маскировочная сеть.

Сержант, находившийся в охранении, поприветствовал его и, пропустив нас всех во внутрь, закрыл дверь.

– Это лейтенант Коршунов из моей воздушно-десантной дивизии и его ребята, – показал генерал на человека в маскировочном халате, стоящего возле стола, поверх которого была расстелена огромная карта Австрии.

– Восемь человек! – акцентировал генерал, – все, что осталось от моей воздушно-десантной дивизии.

Он остановился и, глядя мне в глаза, добавил, – за всю войну я не потерял столько людей, сколько за последние две недели от этой заразы! Ты понимаешь, майор, почему это задание для меня так важно и важно для них?

– У них тоже иммунитет? – спросил профессор.

– Да, – ответил генерал, – или вы думаете, я пошлю людей на верную смерть?

Он достал из кармана портсигар и закурил, – одно дело против врага, там все понятно. Но здесь! Только тех, кто не боится этой дряни.

– Коршунов! – окрикнул он лейтенанта.

– Стройся! – прокричал лейтенант, и со всех углов ангара тут же собрались семеро десантников, которые выстроились перед нами в шеренгу.

– Это майор Мезенцев из СМЕРШа, – представил меня генерал-майор, – с этой минуты ты, Коршунов, и твои хлопцы поступаете в его полное распоряжение.

– Есть! – ответил лейтенант.

Казачки, стоящие позади меня, в то же время с довольным расслабленным видом наблюдали, как генерал строит своих десантников. Заметив это, я обернулся и кивнул им: – Встать в строй!

– Есть встать в строй, – вздохнул Капитонов, и они с сержантом заняли места в конце шеренги.

– А я, простите? – тихо спросил профессор.

– Стойте уже здесь, – успокоил я его.

Генерал осмотрел своих бойцов и повел меня вдоль строя, – лейтенант Коршунов, войну встретил под Брестом, три месяца в окружении. Пробился к своим, участвовал в самых тяжелых боях, и за все время ни одной царапины.

– Старшина Гаврилов, – представил генерал второго.

– Не смотри, что ему за пятьдесят. Фору даст любому двадцатилетнему. До войны был инструктором Осоавиахима. Управляется с любой техникой, ездит она или летает.

– Так точно! – ответил старшина.

– Сержант Куртаметов, до войны работал в цирке. Виртуозно владеет холодным оружием.

– Ефрейтор Радищев, радист, работает на ключе, что твой пианист.

– Ефрейтор Иванов, – остановился генерал возле довольно улыбающегося якута, – и что ты все время улыбаешься, Иванов?

– Так война конец, товарищ генерал, – радостно ответил ефрейтор.

– Конец, конец, да не для нас, – вздохнул генерал, – фамилию Иванов в детдоме дали. Снайпер он. Из тайги. На его счету больше двухсот гитлеровцев.

Генерал подошел к следующему, – в прошлом лейтенант. А сейчас рядовой Приходько, взрывотехник от Бога. Самоучка. Может взрывчатку сделать практически из дерьма! Да, Приходько?

Генерал повысил голос, – под Будапештом подорвал пять пантер одним зарядом, вместе с мостом, который я велел не трогать, твою мать! Задержал наступление нашей армии на шесть часов. Генерал Трофименко его чуть на месте не расстрелял.

Рядовой потупил взгляд: – Виновен, товарищ генерал-майор. Селітра німецька боляче якісна виявилася.

– Селитра у него качественная! – недовольно произнес генерал, – тебе нашей взрывчатки мало?

– Ну и рядовой Михайлов, пулеметчик, – развернулся генерал, – из трофейного МГ-42 может на лбу немецкого офицера через смотровую щель танка розочку нарисовать. Шучу. Но пулеметчик он классный.

– А этих ты уже знаешь, – махнул генерал на пластунов, – что один, что второй. Пошли на разведку средь бела дня, хотя идти должны были ночью, как понимаешь. Прошли к фрицам в тыл, стянули у немецкого полковника планшет с картами, а на обратном пути еще забежали в чешскую пивную, и с их бабами на брудершафт выпили за нашу победу.

– Так ведь, Капитонов? – обернулся генерал.

– Отрицать не буду, товарищ генерал-майор, – ответил лейтенант, – зашли, ну и угостились, не смогли удержаться, уж больно смачно.

– Что смачно, лейтенант? Бабы или пиво? – переспросил генерал.