– Я все! – ответил профессор и отодвинул от себя пачку прочитанных документов.
– А вы что думаете обо всем этом? – спросил его полковник.
– Лев Александрович прав, эта болезнь это что-то новое, и она невозможна. У нее слишком короткий инкубационный период и высокая летальность. Генерализация инфекции напоминает чуму или туляремию, хотя второе вряд ли. Тут необходимо провести полевые и лабораторные исследования.
Он на секунду остановился, понимая, что его чисто научное объяснение никого не интересует.
– Но у меня тоже есть ряд вопросов, если позволите?
Профессор просверлил меня взглядом: – В вашей теории, молодой человек, кое-что не сходится.
– Если предположить, что носители болезни прибыли на территорию красной армии извне, то почему вспышка произошла в трех разных местах сразу? У всех разный иммунный ответ, как правило, кто-то заболевает раньше, кто-то позже, а кто-то вообще не болеет.
– Потом, почему сразу не заразились солдаты-разведчики и солдаты, контактировавшие с военнопленными?
– Здесь надо разобраться, – пожал плечами профессор.
– И откуда вы все такие умные на мою голову? – вздохнул полковник, – идите собирайтесь.
Генерал, глядя на него, замахал рукой и тихо произнес: – Давайте, давайте.
– Машина ждет, – выпроводил он нас с профессором за двери.
Спустя минуту он вышел вслед за нами и быстрым шагом повел нас на выход.
– Я там тебе пару ребят уже нашел, – обернулся генерал, – остальные прибудут на аэродром.
Во дворе нас уже ждал студебекер, накрытый тентом.
Генерал с одного прыжка запрыгнул в кабину, а нам велел лезть в кузов.
– Давай, – произнес он, – на аэродром.
Я закинул свой вещмешок в кузов и помог забраться профессору на приступок.
В кузове послышался шорох, и профессора за руку ухватил молодой парень в маскировочной куртке и кубанке набекрень.
– Степа, а тут штатские, – произнес он, оборачиваясь к кому-то в глубине кузова.
– Посторонись, – произнес я, – где ты тут штатских увидел?
Казачок немного опешил и, затащив профессора в кузов, извинился, – Простите, товарищ капитан, сразу не разглядел.
Я забрался в кузов и уселся напротив двух крепких молодых казачков.
– Вообще-то майор СМЕРШ, – поправил я.
Оба пластуна изобразили стойку смирно, насколько это можно было сделать в кузове грузовика и, дождавшись моей команды, сели на место.
– Кто такие, откуда? – спросил я.
– 1-й Украинский фронт, 28 стрелковый корпус, 9-я пластунская дивизия. Сержант Дмитрий Черный, лейтенант Степан Капитонов, – ответил второй, – находимся при выполнении секретного задания.
– Болтун – находка для шпиона, – ответил я, – секретное задание они выполняют. Вы видели мои документы?
– Никак нет, – ответил лейтенант с усиками.
– А что тогда разговорчивые такие? Вдруг я шпион?
– Так победа, товарищ майор, – произнес сержант, – вроде как немцу-то капут. А кругом все свои.
– Победа. Все свои. Месяц назад я бы тебя под трибунал отдал, – закончил я.
Переварив мои слова, казачки пришли в себя и стали посерьезнее, чем показалось на первый взгляд.
– То-то! – произнес я и вскользь посмотрел на профессора.
Грузовик тем временем выехал за ворота штаба и, прибавив газ, помчался на аэродром Темпельхоф.
Профессор молча, сложив руки между ног, смотрел сквозь прорезь тента на дорогу и дома, проносившиеся снаружи. Казалось, что город и улицы, по которым мчался наш грузовик, были ему знакомы. По крайней мере, так мне показалось на первый взгляд.
– Почему вас арестовали? – спросил я его.
Он вздрогнул и обернулся в мою сторону: – Почему что?
– Почему вас арестовали? – повторил я вопрос.
– Разве это имеет значение? – спросил он в ответ, но видя мой интерес к нему, все же ответил.
– Я немец, – вздохнул он, – но в тридцать седьмом на меня донесли в органы, что я английский шпион. Хотя это, наверное, лучше, чем быть сейчас немцем.
– Откуда вы? – задал я другой вопрос.
– Отсюда, – показал он кивком головы на мелькающие снаружи развалины Берлина.
– Отец был известным врачом. В семнадцатом, когда большевики пришли к власти, наша семья бежала из Петрограда в Германию на историческую Родину. Но когда в тридцать третьем к власти в Германии пришел Гитлер, отец понял, что будет дальше, и решил вернуться и принять советское подданство.
– Почему же вы сказали отсюда? – уточнил я.
– Моя мама, урожденная Эльза Занге, гостила у родителей в Берлине, когда я родился.
– В тридцать третьем она не захотела возвращаться в советскую Россию и осталась здесь. С тех пор мы не общались. И я не знаю, что с ней стало.
– Зачем вы так подробно мне это рассказываете? – удивился я его откровенности.
– Вы занятой человек, – ответил он, – я не хочу тратить ваше время впустую, если вам вдруг придется читать мое личное дело.
– Академик Зильбер оказал мне очень высокое доверие, поручившись за меня и я намереваюсь, оправдать его, поэтому я хочу, чтобы вы знали. Я не собираюсь бежать и буду исполнять все ваши приказы. Но сейчас мне это просто необходимо.
– Необходимо что? – произнес я и в следующую секунду профессор, как заправский диверсант, сиганул из кузова грузовика, который притормозил на повороте.
– Э! Стой! – вскрикнул я, и по привычке, выхватив из кобуры ТТ, выскочил вслед за ним.
Профессор что есть сил рванул через небольшую площадь с разрушенным фонтаном в центре. Со стороны было видно, что он хорошо знаком с городом и бежит целенаправленно.
Я хотел выстрелить в воздух, но передумал и, спрятав оружие, побежал следом.
Сзади раздался скрип тормозов, и оба казачка, выпрыгнув из кузова, побежали за нами.
Профессор, который опережал меня на пару сотен метров, пересек площадь и, пробежав вдоль проезжей части, возле разрушенного дома, свернул в переулок.
В этот момент я побоялся, что упущу его и мне достанется за это, но когда я повернул следом, то увидел, как он молча стоит возле другого разрушенного здания.
Со стороны переулка от пятиэтажного кирпичного здания остался лишь парадный фасад, который мог обвалиться в любую минуту. Но как же странно было смотреть на эти зияющие пустые окна, в некоторых из которых по-прежнему мирно висели занавески, а на первом этаже, за чудом уцелевшими стеклами, на деревянном подоконнике, стояли горшки с зацветающими розами.
Часто дыша, я подошел к профессору и спросил: – Вы хотите, чтобы вас пристрелили при попытке к бегству?
– Это наш дом, – показал он.
– Мы жили на четвертом этаже в квартире с номером тринадцать. Отец очень не любил нашу парадную лестницу, потому что на ней были очень высокие ступени и он часто оступался. Один раз он так сильно ушиб колено, что целую неделю сидел дома. И эта травма потом очень долго беспокоила его.
– А еще у нас долго работала кухарка Марта, – улыбнулся профессор.
– Она была очень красивая, но ей никак не везло с женихами. А мама говорила, что все красивые женщины слабохарактерные и гулящие, поэтому от Марты и сбегали женихи.
На развалинах послышался какой-то грохот, и я снова достал ТТ.
Профессор подошел к перекошенной двери парадной и, с усилием оттолкнув ее, вошел во внутрь дома, вернее в то, что от него осталось.
В этот момент в переулок свернули два казачка и я, не боясь за тыл, последовал за ним.
Как оказалось при осмотре, часть парадной и первого этажа все же уцелела. Может, поэтому оставшаяся стена дома, имея хоть какую-то опору, устояла.
Из трех квартир целы оказались две.
Где-то снова послышался грохот, и профессор, поднявшись по лестнице, усланной битым кирпичом, аккуратно открыл дверь квартиры слева.
Я пошел следом. Аккуратно ступая по лестнице, я увидел зияющую пустоту лестничного пролета второго этажа и яркий уличный свет за покосившимися дверьми второй квартиры, прямо перед собой.
В первой квартире, находившейся слева, почти все было цело.