Лёха остолбенело слушал сына, изливавшего свою горечь, обиду и разочарование, и впервые в жизни ему стало стыдно.

***

Придя за полчаса до назначенного времени, Макс сидел на тёплой скамейке в тенистой алее парка и ждал Элю. Всю дорогу в самолёте он старался продумать, что сделает, что скажет, когда увидит её. Но вот она появилась – быстро приближавшаяся фигура в деловом брючном костюме и туфлях на каблуке – и он позабыл все подготовленные заранее слова.

Эля села рядом с ним на скамейку, и Макс передал ей кольцо. Она не надела его на палец, а просто положила в карман.

– Спасибо, Макс. Извини, тебе столько пришлось из-за меня мотаться.

– Ерунда, если надо, могу ещё разок съездить.

Они некоторое время сидели молча, едва касаясь друг друга. В аллее быстро темнело.

– Оленьке ещё только восемь, она такая нежная и чувствительная, я даже не знаю, как ей объяснить, что не могу больше жить с её любимым папочкой, – Эле необходимо было поделиться с кем-нибудь своими мыслями. – Как я ей открою, что хочу уехать в другой город, к чужому для неё человеку? Я так боюсь, что ей будет тяжело.

– Эля, – Максу хотелось сказать что-то доброе, успокаивающее, чтобы она не мучилась. – Ты сделаешь свой выбор, какой бы он ни был, и Оля всё равно будет любить тебя больше всего на свете. Ты же её мама.

– Ты такой славный парень, – Эля погладила его по щеке, и Макс, не выдержав, заключил её в порывистые объятия. На несколько долгих мгновений, их губы соединились, и ему стало жарко, но Эля первая разомкнула поцелуй и опустила голову, хотя он всё ещё прижимал её к себе.

– Я должен тебе объяснить… – в темноте, он едва различал её лицо, так близко, что оно почти касалось его футболки.

– Макс, пожалуйста, – тихо произнесла Эля, стараясь отогнать наваждение – он был так похож на Лёшека, того, давнего. – Я не хочу, чтобы ты сказал что-то, о чём потом пожалеешь.

– Мне показалось, тебе понравилось со мной.

– Конечно, мне понравилось. Что в тебе может не

понравиться? – Эля опять слегка дотронулась пальцами до его лица. – Но то, что между нами произошло той ночью, не повторится никогда. Я люблю твоего отца, хочу быть с ним вместе, и это совсем другое. Скоро ты сам полюбишь и поймёшь, почувствуешь, о чём я говорю.

– Надеюсь, что нет. Мне неохота ни в кого влюбляться. Пустая трата времени. Пока, Эль. Ты мой номер знаешь, звони, если что понадобится.

Макс поднялся и пошёл к выходу. Эля смотрела ему вслед, пока он не исчез за воротами парка, но он не обернулся.

Брак – это святое.

Шло время, а Эля так и не могла найти в себе смелость поговорить с мужем. Её затянули повседневные дела, дом, работа. Каждый день похожий на предыдущий: завтрак, отвезти Олю в школу, подъехать на работу, купить продукты, забрать Олю от родителей, ужин, спать. Дни сливались в неразличимую серую череду, и всё, что произошло между ней и Лёшеком, начинало казаться сном или игрой воображения. Иногда она закрывала за собой дверь в прачечную комнату, доставала из порошка кольцо и любовалась им, надевала на палец, проводила по нему губами. Кольцо было реальным, оно связывало их жизни вместе. Хотя на сколько его хватит при таком раскладе? Иллюзий у Эли не было – в прошлый раз он нашёл кого-то меньше, чем за месяц. В душу закрадывались сомнения, и она зябко ёжилась от охватывавшей сердце тоски.

Каждую ночь, осторожно спустившись на первый этаж, она звонила Лёшеку и погружалась в его мир: развод с Машкой продвигался быстро; на работе намечалась огромная сделка, которая, если всё пройдёт удачно, принесёт ему кучу бабок и, возможно, директорство; пить он стал гораздо меньше; Макс заезжал несколько раз, они разговаривают, и то хорошо. Эля не спрашивала его, спит он с кем-то или нет. Она была не уверена, хочет ли услышать ответ. Несколько раз они пробовали заняться сексом по телефону, но Эля никак не могла расслабиться. Поначалу Лёшек каждый день теребил её, почему не сказала мужу, но потом перестал. Наверно не хотел давить на неё, смирился, что она сделает всё в своё время. Отец тоже больше о Лёшеке не заговаривал, но иногда Эля ловила на себе его суровый осуждающий взгляд.

Так прошёл почти месяц, когда Эля, в очередной раз поговорив с Лёшеком, часа в два ночи поднялась в спальню.

– Мне это надоело, – Гена встретил её у двери. – Я не хочу знать, с кем ты разговариваешь каждую ночь и что у тебя в голове, но это прекращается сегодня. Ты закончишь свой liaison.

«Вечно он выражается, будто на сцене!» – Эля невольно выпрямила спину, сбрасывая с себя невидимую тяжесть.

– Это не то, что ты думаешь – не случайная, ничего не значащая, связь. Я хочу развода.

– Я не собираюсь, чтобы мою жизнь протащили сквозь грязь. Ты останешься моей женой и будешь вести себя подобающе.

Гена говорил, как всегда, не повышая голоса, но по тому, как покраснело его лицо, и взбухла и пульсировала жилка на левом виске, Эля знала, что сдерживался он с трудом. Что, если он взорвется? Пусть, будь, что будет!

– Мы уже давно не муж и жена, так, два человека живущие под одной крышей. Я не согласна на это! Я ухожу от тебя!

Муж покраснел ещё больше и подошёл к ней вплотную. Он нависал над Элей, тяжело дыша от гнева, и ей стало страшно.

– Не муж, говоришь? Не жена? Ты хочешь разрушить всё, что мы построили вместе? Перемыть грязное бельё в газетах? Очернить мою репутацию, моё наследие?

– Мне наплевать на твоё наследие! Это моя жизнь, моё счастье, и я не люблю тебя! Я люблю другого!

– Шлюха! – Геннадий схватил Элю за руки и потащил к кровати. Она отчаянно сопротивлялась, но муж был гораздо сильнее.

– Я никогда не любила тебя! Мне больно! Отпусти меня!

Он швырнул её на постель и навалился сверху, прижал своим телом. Эля попыталась вывернуться, выползти из-под него, укусила за руку, старалась ударить ногами, брыкнуться. Всё было напрасно. Затрещала порванная пижама, и она перестала биться. Он овладевал ею зло, жестоко, хрипел ей в шею, а она лежала неподвижно, с открытыми глазами, закусив губу, чтобы не закричать.

– Вот и всё: ты – моя жена, я – твой муж. Так было и так останется, выкинь дурь из головы. Поняла меня? Отвечай!

– Я всё поняла, – выдавила из себя Эля.

Она так пролежала, неподвижно, пока он не захрапел. Потом осторожно сползла с кровати и на четвереньках, придерживая разорванную ткань пижамы, поползла к выходу. За дверью она наконец встала на ноги, но мысли разбегались, и трясущееся тело не слушалось её. «Ты должна… На тебя рассчитывают!». Эля не знала, кому она должна, и кто на неё рассчитывает, но она так часто в жизни говорила себе эти слова, что и сейчас они сделали своё дело. Действие, она должна действовать.

Сбежав по лестнице, она вошла в прачечную. Первым делом, вытащила кольцо и надела – обручальное осталось на тумбочке у кровати, но оно ей больше не понадобится. Потом она натянула брошенную в корзинку в ожидании стирки грязную одежду; нашла Олину и запихнула в школьный рюкзачок.

Теперь предстояло самое главное – Эля бесшумно поднялась на второй этаж, замерла на мгновение у двери спальни, и прошла в комнату дочери. Оленька не проснулась – только обвила шею мамы руками и, не открывая глаз, положила головку ей на плечо. Эля опять спустилась, подхватила рюкзак с вещами и выскочила во двор, даже не закрыв за собой дверь дома. Когда она, пристегнув спящую Олю на заднем сиденье, села за руль, руки сильно дрожали, но нельзя было терять время. Хорошо, что ехать недалеко, и в это время ночи машин на дороге почти не было.

Припарковавшись у дома родителей, Эля наконец-то дала волю приглушённым рыданиям. Она ожидала от мужа многого, но не насилия. Теперь она знала, на что он способен, но, как ни странно, это придало ей сил. Оттерев слёзы и успокоив трясущиеся руки, она, неся дочь и рюкзак, позвонила в квартиру.

Дверь открыл отец и сразу всё понял.