Foederis memor!

Я помнил о союзе. Я знал, что будет день и час, когда придут к нам на помощь союзники. Я знал, что им нужно иметь прочный плацдарм, откуда они могли бы начать свое освободительное триумфальное шествие. И в эту грозную минуту я оперся на единственную руку помощи, которая была мне протянута, руку бывшего врага – германца, и с его помощью я получил патроны и снаряды, я выправил фронт и дал Войску Донскому свободу.

Пускай близорукие политики осуждают и клеймят меня, я чувствую себя правым, потому что, если бы я этого не сделал, тогда я не имел бы удовольствия видеть вас, а Добровольческой армии пришлось бы вести войну на все фронты.

…Не донской народ и не донские казаки сделали это, а сделал я один, потому что вся полнота власти была у меня – и если я сделал спасением Дона преступление, я один и виноват, потому что я ни у кого не искал совета.

Не ищу его и теперь…

…Перед нами громадная задача – спасти Россию. А сил уже нет. И кто нам поможет?! Пойдут с нами кубанские казаки, пойдет с нами Добровольческая армия, но и с ними вместе нас мало. Так мало для громадной России. Время не терпит. Ждать до весны, раскачиваться, устраиваться, формироваться невозможно.

Промедление времени смерти безвозвратной подобно.

Сейчас Россия ждет вас. Сейчас она падет к вам, как падает зрелый плод. Сейчас поход к сердцу России – Москве – обратится в триумфальное шествие… Все будет сдаваться вам, отдавать оружие и идти с вами, воодушевленное, опьяненное тем запахом великой победы, который вы несете с собой.

На фронте ждут вас страстно и нетерпеливо. Ждут те, братья которых умерли в Восточной Пруссии, чтобы дать французам победу на Марне, ждут те, кости сыновей которых покоятся в болотах Польши. Они умерли, спасая Верден.

Foederis memor!

Помню о союзе. Там, в холодной степи, верят в то, что долг платежом красен. Там ждут вас для того, чтобы вместе с вами нести свободу и право в холодную Москву.

Страшно сказать – право жить!!!

Господа! Там, на севере, этого права, права на жизнь, нет. Там каждый день расстреливают сотни невинных людей, там умирают с голода, и совестно теперь пировать, зная, что там гибнут братья.

Вижу ее!.. Вижу прекрасную родину, мать мою Россию… Как обнищала, как исхудала она. Ввалились и стали огромными ее прекрасные глаза, худые, покрытые ранами бичеваний руки протягивает она на юг и молит о пощаде.

Ужели не спасем?! Весною поздно будет! Ее добьют к весне мучители и насильники!..

Уже в темноте разошлись по своим вагонам генерал Пуль и атаман, и поезда пошли один на восток, другой на запад.

Атаман приобрел себе союзника в лице генерала Пуля и ехал с глубокою верою в то, что англичане и французы на этих же днях прочно займут Украину и, может быть, двинутся и к Царицыну…

Как результат свидания с генералом Пулем должно было последовать соглашение с генералом Деникиным, и отношения между Доном и Добровольческой армией должны были вылиться в строго определенные формы.

16 декабря в той же Кущевке атаман съехался с С.Д. Сазоновым и Нератовым и представил им генерал-лейтенанта Свечина, генерал-майора Герасимова, члена Большого войскового Круга Георгия Ивановича Карева и господина Павлова, назначенных атаманом как Донская совещательная комиссия при С.Д. Сазонове, отправлявшемся в Париж как представитель Дона и Добровольческой армии. Атаман настаивал на признании за Доном прав на управление своим Кругом и атаманом и на праве содержать свою армию. Со стороны С.Д. Сазонова это возражений не встретило.

21 декабря в Новочеркасск прибыл генерал от инфантерии Щербачев. Цель его поездки была примирить и согласовать деятельность генерала Деникина и атамана и устроить единое командование, без чего союзники отказывались чем бы то ни было помогать. Атаман в длинной беседе с генералом Щербачевым высказал о всем том, что он думал о Деникине, в доказательство работы своего командующего армией атаман показал генералу Щербачеву все учреждения войскового штаба и провел мимо него находившийся в Новочеркасске 4-й Донской казачий полк, вызванный по тревоге. Атаман доказывал, что теперь не время объявлять войну, что подчинение генералу Деникину не понравится офицерам и старшим начальникам, которые будут бояться, что от них отнимут все высшие командные должности и заменят их лицами, угодными Деникину, и не казаками, и это может вызвать упадок их энергии в самые решительные минуты борьбы. Пропаганда о подчинении казаков «регулярным», об отдаче их под офицерскую палку уже ведется на фронте, приказ о едином командовании усилит эту пропаганду.

Но иного выхода не было, и было решено между генералом Щербачевым и атаманом, что в ближайшие дни атаман съедется и сговорится с генералом Деникиным о формах осуществления единого командования.

В тот же день вечером генерал Щербачев уехал из Новочеркасска в Екатеринодар.

26 декабря атаман свиделся с генералом Деникиным на станции Торговой. В поезде у генерала Деникина состоялось под его председательством совещание, в котором приняли участие генерал от инфантерии Щербачев, генерал-лейтенант Драгомиров, начальник штаба Добровольческой армии генерал-лейтенант Романовский, атаман Донского войска, командующий Донской армией генерал-лейтенант Денисов, начальник штаба армии генерал-майор Поляков, представитель Донского войска при Добровольческой армии генерал от кавалерии Смагин, начальник снабжения Добровольческой армии и интендант Донской армии. От Кубанского войска не было допущено никаких представителей.

Заседание открыл генерал Деникин, который сказал, что с приходом союзников борьба с большевиками принимает более планомерный характер и что необходимо столковаться и прийти к сознанию необходимости единой воли и единого управления в делах внешних сношений, устроить единую общую сеть железных дорог, одну банковскую систему, общий почтовый союз, общий суд и, наконец, гласно признать единое командование.

Донская армия и Донской флот должны быть наравне с прочими вооруженными силами подчинены главнокомандующему. Донская конница должна быть передана на те участки, которые ей укажет главнокомандующий с тем, что Добровольческая армия компенсирует ее пехотой, свободный резерв Дона должен быть передан в полное распоряжение главнокомандующего, в Донской армии не могут быть на командных должностях только донские казаки, но должны находиться также и начальники от Добровольческой армии. Воронежский, Саратовский и Астраханский корпуса должны быть переданы в распоряжение Добровольческой армии, должны быть напечатаны общие уставы и установлены общие правила чинопроизводства во всех армиях, действующих на юге России. Назначения на должности командиров корпусов и выше делаются главнокомандующим в Донской армии по соглашению с донским атаманом. Все офицеры генерального штаба подчиняются главнокомандующему, минуя донского атамана, в Донской и Добровольческой армиях устанавливаются одинаковые нормы содержания и пенсий. Право мобилизации принадлежит главнокомандующему, все снабжение, откуда бы оно ни шло, принадлежит главнокомандующему, который распоряжается также и хлебом, и углем, беря и то и другое на учет.

Первые вопросы возражений со стороны атамана не встретили. Он доложил генералу Деникину, что все внешние сношения им поручены С.Д. Сазонову и что люди, назначенные к нему, даны ему лишь для консультации и для отстаивания перед ним, но не непосредственно перед союзниками интересов Донского войска. Относительно железных дорог атаман уже договорился с инженером Кригер-Войновским, и в этом отношении ни у него, ни у управляющего отделом путей сообщения Войска Донского инженера Карелина разногласий нет. Точно так же и относительно финансов атаман идет впереди желаний генерала Деникина. Так, по его распоряжению особые донские отличия на ассигнациях заменены общерусскими, и новые сторублевки, несмотря на популярность старых на Дону, прозванных «Ермаками», печатаются уже не с портретом Ермака Тимофеевича, а с общерусскими эмблемами, пятисотрублевые ассигнации будут отпечатаны на бумаге сине-бело-красных тонов, цветов русского флага, ни на одном знаке не говорится о том, что он выпущен Донским войском, но всюду говорится о том, что они выпущены Ростовскою конторою Государственного (Российского) банка.