– Вы так смотрите, как будто впервые видите это здание, – сказал я, хотя прекрасно понимал их состояние.

– На него всегда смотришь, как в первый раз, – сказала Света. – Всё-таки, как же тут замечательно! Какая энергия! Как будто всё это напрямую соприкасается с Космосом.

– Точно, – согласился я с ней. – Здесь я тоже об этом думаю. Даже сейчас мне кажется, что вон из того рупора на столбе мы услышим голос диктора: «Ключ на старт», «Протяжка 1», «Продувка», Протяжка 2», «Ключ на дренаж» … «Подъем» и мы увидим, как главное здание взлетит; от него отвалится первая ступень, потом вторая…

– Здорово, – с восторгом, но не без грусти сказала Света.

– А еще, – уловив её минор, сказал я – не знаю, почему, но каждый раз, когда я бываю здесь, мне представляется, что вот эта вот самая роща – идеальное место для дуэли. Особенно зимой.

– А мне, – сказал Ленский, – постоянно представляется, как я здесь нормативы по лыжам сдаю. Особенно зимой.

На какое-то время мы замолчали. Каждый думал о чем‑то своем.

– А знаешь, Фил, – вдруг сказал Володька. – Твоя мысль о дуэли мне определенно нравится. Вот что, голубчик, сделай одолжение, наступи мне на ногу.

– С удовольствием, – сказал я и, поняв, к чему он клонит, с усилием надавил на его ботинок.

Вслед за этим молниеносно последовала сцена, в которой с энтузиазмом приняли участие все действующие лица.

Владимир. Ты наступил мне на ногу, подлец, и даже извиниться не подумал!

Фил. За «подлеца» ответишь ты!

Владимир. К услугам вашим.

Света. Безумцы, стойте!

Владимир. Нет! Всё уж решено. Мы будем драться!

Фил. Определим условия.

Владимир. Стреляемся из двадцати шагов.

Фил. Что ж так – из двадцати?

Владимир. Тогда пятнадцати.

Фил. Ну, то-то же.

Света. Нет, точно мир сошёл с ума! Товарища два верных из‑за пустяка друг другу кровь пустить готовы шутки ради.

Владимир. Сударыня, какие шутки? Честь моя задета.

Фил. Моя не меньше.

Владимир. Ах, как не терпится мне этому болвану залить свинец в его трепещущее сердце!

Фил. А мне – укоротить язык болтливый твой!

Владимир. Так что ж мы медлим? К делу! Оружия остался выбор за тобой.

Ленский вытянул перед собою полусогнутые в локтях руки и изобразил так, будто держит открытый футляр с двумя пистолетами. Я стал почесывать затылок, делая вид, что озадачен выбором.

– Не сомневайся, бери правый, – предложил Володька. – Я его чаще смазываю.

Разгадав хитрость Ленского, очевидно, играющего на противоречиях, я так и поступил – взял правый; но, на всякий случай, не поленился осмотреть канал ствола. Ствол был, действительно, чист.

Мы свернули в рощу на первую попавшуюся просеку; немного углубившись вперед, отыскали подходящее и во всех отношениях живописное место: это была небольшая поляна, ярко подсвечиваемая лунным светом.

Вдвоем вместе с Ленским мы стали отмерять расстояние и набрасывать ветки на барьер. Света в этом время спокойно стояла в стороне, прислонившись к березе и отщипывая лепестки с полевых ромашек. Меня поразило её самообладание. Сильная женщина!

Меж тем, окончив все приготовления, мы с Володькой заняли свои позиции. Начали сходиться. Каждый из нас выставил правую руку вперед, оттопырив большой палец вверх, а средний и указательный превратив в дуло пистолета. Легкое волнение охватило меня. Оно продолжалось недолго. Ленский, не дойдя трех шагов до барьера, выстрелил первым. Одновременно с этим он произнес: «Бах!» и тут же, как эхо, добавил: «бабах!».

Ухватившись левой рукой за правый бок, я рухнул на землю.

– Je suis blessé5, – произнес я с усилием, немного приподнявшись на локте.

Света бросилась ко мне. Ленский тоже сделал шаг вперед.

– Не двигайтесь! Я сделаю свой выстрел, – сказал я, поправив покосившиеся от падения очки.

Света остановилась. Ленский вернулся обратно и приложил руку к сердцу. Глаза его светились лунным блеском, на щеке образовалась тень от ямочки; он улыбался. Я стал прицеливаться в золотую запонку на манжете той руки, в которой он держал пистолет, то есть ровно в солнечное сплетение. Моя рука покачивалась из стороны в сторону. Наконец я глубоко вдохнул и, задержав дыхание, надавил на воображаемый спусковой крючок. Раздался громкий хлопок; я потерял сознание.

***

Услышав громкий хлопок, я открыл глаза. Оказалось, это Ленский пробрался без стука ко мне в номер и хлопнул дверью. Я стал за ним наблюдать исподлобья. Он снял куртку, повесил её на вешалку, потом, по-хозяйски, приблизился к окну и распахнул его, затем подошел к чайнику и налил из него воды в большую чашку. В конце концов, он присел в кресло напротив моей кровати, поставил чашку на прикроватную тумбочку и замер, сложив замочком руки на колене. Какое‑то время он сидел молча, вглядываясь в меня. Прошло минут пятнадцать.

– Как тебе не стыдно, Фил. Я надеялся застать тебя за столом. После вчерашнего, я был убежден, что «грязевые ванны» пошли тебе на пользу, и ты поставил финальную точку в своей работе. Неужели ты посмел проспать вдохновение? На – пей!

Я приподнялся и, положив за спину подушку, уселся на кровати. Выпив предложенную воду, я вернул ему чашку.

– Володь, ты серьезно продолжаешь верить во всю эту чушь? Послушай меня, несмотря на красоту твоей теории, реализм оказался сильнее. Я чувствую головную боль, тошноту, резь в животе. У меня возникают провалы в памяти, галлюцинации, спорадические желания тебя убить и жениться на Свете. Могу продолжить дальше, если хочешь, но ничего нового в себе я не наблюдаю, кроме деградации.

– Как же так? Неужели ты ничего не помнишь?

– Что я должен помнить?

– Что случилось в цирке.

– В цирке!?

– Да, представь себе. Уже забрезжил рассвет, когда мы пересекли дорогу от первого ГУМа и вошли в цирк. Зоотехник нас ждал; с ним торговаться не пришлось, я его таксу знаю. Всё честь по чести: сели, неформально и не культурно обсудили диспозицию. Однако после «обсуждения» мы натолкнулись на парадокс – наша веселая компания ни с того ни с сего загрустила. Делать нечего, нужно было как-то спасать ситуацию. Мы спустились в зверинец. Я предложил взять с собой медведя Стёпу, найти полицейского, связать их вместе и бросить в Москва-реку. Ты на это сказал, что, несмотря на глубокое уважение к творчеству Толстого, всё же являешься сторонником оригинальных идей. Причем сам никаких свежих мыслей на сей счет не высказал, а начал кормить сонного мишку яблоками. Он же вместо этого лизнул тебе руку и протянул ветку зеленого бамбука. И вот тут ты взял эту палочку, повертел её в руках и, стукнув ею себя по лбу, сказал: «Ну, конечно же, оно и не могло быть иначе!» Вслед за этим здесь же у Стёпы в вольере ты разровнял ногой песок, присел на корточки и стал вычерчивать какие-то схемы и формулы, при этом объясняя Свете что к чему. Света тебе кивала, задавала уточняющие вопросы, искренне силясь вникнуть в то, что ты там городишь. В общем, проявляла самое живейшее участие. Ты же разгорячился, сказал, что шельф нужно бурить не иначе как со стороны Шпицбергена, потому что если заходить от нас, то ничего не сработает: мол, у нас из-за орбитальной кривизны на такие погружения имеется от силы всего два дня в году, чего крайне не достаточно. «Ну, как ты этого не понимаешь, Светочка? Это же элементарно. Никто не пойдет на такой риск, потому что оно хоть и престижно, но колоссально затратно. А у норвежцев для нас будет аж целых 14 дней». При этом ты отчаянно убеждал Свету, что, если постараться, хватит и десяти, максимум двенадцати дней; она и не думала возражать, но ты всё равно настаивал, и ей ничего другого не оставалось, как согласиться с тобой. И пока ты всё это втолковывал Свете, Стёпа дважды кувыркнулся по твоим записям. Но ты на него не обиделся, сказал, что утром всё вспомнишь. Вспомнил?

Я таращил на Ленского глаза.

– Врешь!– возмущенно сказал я.

– Какой там! Ты с таким азартом излагал, что не то что Света, даже я в какой-то момент стал во все это верить. Это было гениально! Но когда ты в свою схему с двух сторон вместо широкополосных датчиков решил воткнуть зайцев – не удивляйся, натуральных зайцев с ушами – и сказал, что теперь один из них будет выполнять функцию диффузного преобразователя, а другой заменит резонатор Гемгольца, тут уж, извини, я за тебя перепугался и подумал, что, наверное, переборщил и пора сворачивать эксперимент. Света тоже молодец, – отдельное ей спасибо – подлила масло в огонь, предложив замкнуть систему не зайцами, а оберткой от шоколада. За эту идею ты на неё посмотрел такими глазами, будто бы во всей вселенной никого умнее и прекраснее не существует, кроме неё (можешь ничего не объяснять, старик, мне знаком такой взгляд). Хорошо ещё, что Стёпа решил отработать свой номер на твоих выкладках и все стер, а то ты черт его знает до чего дошел бы. В общем, экспериментально доказано, что моя теория на тебе даёт сбои; ей требуются корректировки. Я их внесу и на следующей неделе мы с тобой всё повторим, но уже по новой схеме.