– Иди, – поддержал я её порыв.
– Я тебе пойду! Я тебя теперь вообще никуда не отпущу! – воскликнул Володька и подозвал официанта к нашему столику. – Желание дамы для меня закон. Меняем тему!
К нам подошел молодой человек. Ленский начал объяснять ему свою просьбу, совершая какие-то кругообразные движения руками над столом. «Дружище, сделай-ка нам вот это…» – сказал он. Однако ничего внятного из этого у него не получилось и, закончив махать руками, он добавил: «Ну, в общем, ты сам всё знаешь».
Я почувствовал, что «вот это» до добра не доведет. Бабочки мои напугано притаились, уловив подозрительную сейсмоактивность в манипуляциях Володькиных рук. И оказались правы, потому что я совсем не помню, чем закончились «поминки парашютиста» и как мы покинули столик под навесом.
* * *
– Володя, по-моему, Филу не хорошо. Фил, are you Ok1? – сказала Света и, как белокрылый мотылек, замахал на меня своими крылышками.
– Oui, Madame, je suis en forme2. Я в порядке.
– Фил, не ругайся при дамах.
– Зачем ты меня напоил?
– Э, нет! Я тебе предложил выпить всего один раз. Дальше ты уже сам. У меня и свидетель имеется, – сказал Ленский и лукаво добавил. – Уверяю тебя, ты даже не догадываешься, как я могу напоить… Ладно, старичок, не кисни. Мы уже близко.
«Близко? Близко к чему? – подумал я. – К превращению бесчувственного тела в безжизненное?»
Мы, оказывается, уже куда-то шли. Я постарался оглядеться, но ничего не получилось. Что за ерунда? Ничего не вижу. Я ослеп! А, вот оно что: это Света, когда о чём‑то там спрашивала и потряхивала меня как градусник, надышала мне в очки и теперь они запотели. Ну, слава богу, не всё так безнадежно. Я снял очки, убрал их в карман и движением рыцаря, опускающего забрало на своём шлеме, с усилием провёл ладонью ото лба вниз к подбородку. После этого я посмотрел по сторонам и догадался, куда мы идём: в троллейбусный парк.
Я знал про Володькину страсть к троллейбусам. В неё он вкладывал даже какую-то философию. Дескать, в отличие от трамвая троллейбус имеет свободу выбора, может маневрировать и изменять траекторию движения. Но, вместе с тем, если сравнивать его с автобусом, эта свобода все же была ограничена благодаря его связи с некой высшей силой через посредство рогов троллейбуса, подключенных к электропроводке. Пока мы шли, он мучил этими витиеватыми баснями несчастную Свету.
– А известно ли тебе, Света, что один из потомков Достоевского был водителем троллейбуса? И не кажется ли тебе, как лингвисту и просто умной женщине, что в этом есть какой-то глубокий смысл? Я бы даже сказал – символ.
Меня подташнивало. Слова Ленского мелкой дробью колотили мне по черепной коробке и сотрясали мозг на уровне нейронов. Слушать эту болтовню по десятому кругу становилось просто невыносимо, поэтому я решил резко вклиниться: «Автобус он водил, а не троллейбус».
– Да ладо?! Откуда знаешь? – со всей серьезностью спросил Володька.
– Нет, трамвай, – хитро улыбаясь, предложила свой вариант Света.
Завязалась дискуссия. Володя уловил нашу иронию и начал злиться; сказал, что повода для шуток не видит, что управлять троллейбусом – его чистая детская мечта, издеваться над которой не позволит ни трезвому, ни пьяному, ни другу, ни врагу, ни мужчине, ни женщине, будь она даже самой красивой представительницей Москвы и Московской области. Я же ему сказал, что хобби не может быть мечтой, что он не способен ради мечты на жертву, что его легкому увлечению грош цена: мол, нравится девушка – женись, а не ухаживай за всеми подряд. И так далее в том же духе.
– Так, всё – тишина! Пришли, – резко оборвал он наши прения.
Мы остановились около проходной в депо. Володя достал телефон, набрал номер и в течение минуты слушал длинные гудки. После того, как они прекратились, он заговорил: «Саня, привет, это Ленский… Что?… Ленский… Каково лешего ты спишь, Саня?»
– Кому это он звонит? – спросила меня Света.
– Это же очевидно, Светочка. Сейчас сюда явится Харон-паромщик и перевезет нас на другой берег Москва-реки прямо в ад, – ответил я.
– Неужели тот самый Харон? Если так, то я не хочу ехать с могильщиком, – запротестовала она.
– Всё нормально, это водитель троллейбуса, – попытался я её успокоить.
Володя, услышав наш разговор, закрыл рукой телефон и сказал: «Не переживай, Света, троллейбус поведу я».
– Теперь серьезно начала переживать. Беру свои слова обратно! Пусть уж лучше нас везет Харон.
Между тем Володька вернулся к общению по телефону: «Нет, Саня, у меня-то как раз всё тикает… Ах, так… А ты спускайся сюда и посмотрим, кто из нас не трезв… Ты же взрослый мужик, Саня. Взрослый мужик в два часа ночи не спит… Ты меня знаешь, за мной не заржавеет… Вопрос жизни и смерти… Моя честь на кону…» В таком духе он продолжал давить на болевые точки своего приятеля, и преуспел в этом деле. После короткого «Жду!», он отключил телефон.
Через пятнадцать минут к нам подошел Харон. Был это, правда, не мрачный служитель Аида в рубище со свирепым взглядом, а долговязый парень с взъерошенной головой, заспанными глазами, в шлепанцах, майке и чуть ли не в пижамных штанах. Подавляя зевоту и потирая глаза, он пожал всем нам руки, сказал Ленскому: «идём со мной», и они вдвоем скрылись за дверьми проходной. Мы со Светой остались стоять снаружи.
«Не пущу, – услышали мы голос охранника. – Сколько можно, в самом деле? Это уже свинство».
Дальше пошли переговоры. Охранник ожесточенно сопротивлялся. Володя поначалу был напорист, потом сменил тактику и стал исключительно вежлив. Спор постепенно затухал. Начался торг. Наконец дверь победно распахнулась, и Володя пригласил нас внутрь.
– Друзья мои, проходим. Не шумим. Спасибо, Митрич, – сказал Ленский, показав открытую ладонь мрачному охраннику, который был похож на подвыпившего пирата Билли Бонса.
– Как ты его уговорил? – спросила Света, пока мы проходили мимо длинного ряда из троллейбусов.
Володька молча и не без сожаления стукнул пальцем по запястью левой руки – в том месте, где должны были быть часы, осталась лишь белая полоска, не тронутая загаром.
«Что ж, всё справедливо, – проскользнуло у меня в голове. – Если верить мифологии, одна монета идёт перевозчику, другая – привратнику адовых чертогов».
Тем временем Саня Харон подвел нас к своему троллейбусу.
– Ну, здравствуй. Скучал? – сказал трепетным голосом Володька и похлопал троллейбус по крупу.
Обойдя троллейбус сзади, он взялся двумя руками за свисавший с крыши толстый плетеный канат. Взмахнув им так, будто взнуздывает жеребца, он ловко высвободил две штанги и зацепил их за контактные провода. После этого мы все вместе вошли в троллейбус. Володька сел за руль. Послышался гул электромотора. Началось движение. Мы подъехали к высоким металлическим воротам депо; они откатились в сторону и наш экипаж отправился навстречу новым… (рука не поднимается назвать происходящее «приключениями»).
* * *
Я сидел в троллейбусе на переднем пассажирском сидении, уткнувшись виском в холодное стекло. Бабочки мои, судя по всему, разлетелись окончательно. Вместо них затрещали цикады и замерцал мириад светлячков. Цветочная поляна преобразилась и стала похожа на озеро, в котором отражается звездное небо. Близоруким взглядом (очки до сих пор лежали в кармане) я погружался в расплывчатую иллюминацию ночного города за окном. Тусклые огни фонарей, желтые мигающие сигналы светофоров, разноцветные вывески магазинов и подсвеченные рекламные плакаты на фоне пустынных улиц проникали в меня в каком-то футуристическом преломлении. В голове самопроизвольно рисовались межгалактические перелеты и заход крейсера звездного десанта на посадочную полосу. Однако стоило перевести взгляд в салон троллейбуса, как я возвращался к реальности. Она, впрочем, была ничуть не хуже. За штурвалом сидел Хан Соло, рядом с ним стояли принцесса Лея и Чубакка; «Сокол тысячелетия» прокладывал путь сквозь метеоритный дождь … Фу ты чёрт! Нужно все-таки надеть очки.
