impediment to the contrary, to be the trumpet of his

own virtues, as I am to myself. So much for

praising myself, who, I myself will bear witness, is

praiseworthy: and now tell me, how doth your cousin?

William Shakespeare «Much Ado About Nothing» Act V, Scene II, line 2465—2490.

Акт 5. Сцена 2. Сад ЛЕОНАТО.

Входят БЕНЕДИКТ и МАРГАРЕТ, встречаются

БЕАТРИС

Для них всех вместе; которые столь поддерживали политическое положение зла,

что они не допустят, чтобы какая-либо добрая часть смешалась с ними.

Но за какую из добрых моих сторон впервые ты испытал ко мне любовь?

БЕНЕДИКТ

Терпи, любовь! До чего хороший эпитет! Я на самом деле страдаю от любви, ибо я люблю тебя против моей воли.

БЕАТРИС

Несмотря на твоё сердце Я подумала; увы, бедное сердце!

Если, ты будешь злиться на это для моей пользы, то Я буду злиться на это же ради вашей;

ибо Я никогда не полюблю такого, которого мой друг ненавидит.

БЕНЕДИКТ

Ты и Я тоже мудрые настолько, чтобы уговаривать миролюбиво.

БЕАТРИС

Это не выглядит в таком признании: средь двадцати мудрецов нет ни одного из них, который будет нахваливать самого себя.

БЕНЕДИКТ

Один из старых, неких обычаев древних, Беатрис, будто проживала под кровом соседей добрых.

Если человек не возведёт по сей срок его собственную могилу, прежде чем он умрёт, он проживёт

не дольше в памятнике, чем колокол зазвонит или вдова заплачет.

БЕАТРИС

И насколько долго будет это, как вы, полагаете?

БЕНЕДИКТ

Вопрос: почему, один час в шуме и с четвертью при

насморке: следовательно, наиболее целесообразнее для

мудрого, если Дон Уорм, его сознание, не обнаружит

препятствия для обратного, будучи звуком трубы его

собственных добродетелей, как, например, Я сам о себе.

Итак, множество восхвалений самого себя, какие Я должен сам вытерпеть,

как свидетель, достойный похвалы: а теперь расскажите мне, как поживает ваш кузен?

        Уильям Шекспир «Много шума из ничего» акт 5, сцена 2, 2465—2490. 

        (Литературный перевод Свами Ранинанда 17.12.2022).

При прочтении комедии Шекспира «Много шума из ничего» дух захватывает, словно на качелях, при этом покоряет воображения ярким великолепием и остроумием персонажей. Впрочем, чего стоит, только одна фраза: «…his conscience, find no impediment to the contrary, to be the trumpet of his own virtues, as I am to myself», «…его сознание, не обнаружит препятствия для обратного, будучи звуком трубы его собственных добродетелей, как например, Я сам о себе»!

Краткий критический обзор сонета 54 представителями от академической науки.

Сонет 54 Уильяма Шекспира разделён на три четверостишия и одно заключительное двустишие. Первые два четверостишия работают вместе, иллюстрируя как цветение «червоточины» без запаха, так и ароматную розу. В первых двух строках первого четверостишия он говорит, что красота кажется более прекрасной в результате истины. В следующих двух он приводит пример розы. Он говорит, что помимо внешнего вида, мы ценим розу за её аромат. Этот аромат — его «истина», или сущность. Во втором четверостишии Шекспир сравнивает розу с цветением дикого шиповника. Они похожи не только по запаху. Использование Шекспиром слов «играть» и «распутно» вместе подразумевает, что «игра» имеет сексуальный оттенок. В третьем четверостишии автор сравнивает смерть двух цветов. Цветок дикого шиповника умирает в одиночестве и живёт без ухода, «unrespected fade» «незамеченными увядая», в то время как розы не умирают в одиночестве, ибо «of their sweet deaths are sweetest odours made», «от их сладостных смертей исходят самые сладчайшие ароматы». Последнее двустишие указывает на то, что молодой человек или, возможно то, что красиво и прелестно, будет наслаждаться второй жизнью в стихах, в то время как то, что бессмысленное и поверхностное, будет позабыто.

 Эту метафору дистилляции можно сравнить с сонетом 5, где брак был дистиллятором, а красота дистиллировалась. В любом сонете от процесса дистилляции получается один и тот же результат, а именно красота. Однако в сонете 5 процесс дистилляции происходит через брак, а в сонете 54 — через стихи. «Vade» в последней строке часто используется в смысле, сходном с «fade», но «vade» имеет более сильные коннотации распада.

В 1768 году критик Эдвард Капелл (Edward Capell) изменил последнюю строку, заменив «by» в Quarto 1609 года на «my». Этому изменению, как правило, следовали на протяжении всего 19-го века. Более поздние редакторы не одобряют это изменение, поскольку оно сужает смысл по сравнению с более широкими принципами сонета.

(Hammond. «The Reader and the Young Man Sonnets». Barnes & Noble. 1981. pp. 69—70. ISBN 978-1-349-05443-5).

Критики об символизме «шекспировской» розы в сонете 54.

Это стихотворение представляет собой сравнение двух цветов, которые олицетворяют красоту юноши. Шекспир сравнивает эти цветы, которые сильно различаются по своему внешнему виду, хотя, по сути, это один и тот же сорт цветов, «червоточные цветы» или «дикий шиповник», по словам Кэтрин Данкан-Джонс, менее желанны, чем, предположительно, дамасская или малиновая бархатная роза. Поскольку дикие розы не продлевают свою красоту после смерти, они не похожи на юность, которая даже после смерти будет увековечена в словах автора сонета.

Критик Кэтрин Данкан-Джонс (Katherine Duncan-Jones) предложила следующее: «Существует дополнительная проблема, связанная с контрастом Шекспира между «Розой» и «Цветением червоточины». Настоятельно подразумевается, что последние не имеют запаха и не могут быть перегнаны в розовую воду: ибо их достоинство только в том, что они выставлены напоказ». «Они живут без присмотра и, не будучи замеченными, увядают, умирают сами по себе. Сладкие розы не так...». И все же ясно, что «...некоторые дикие розы, особенно шиповник или эглантин, обладали сладким, хотя и не сильным ароматом, и их можно было отбирать для дистилляции и коллекций гербариев, когда лучшие, красные дамасские, розы были недоступны: их «достоинства» были «идентичны» в понимании людей».