Едва Магда выговорилась, Клементина закатила глаза, словно от восторга:

— Не свой ли это? Ключ нам скажет. А как поступите со злодеем, Магда?

— Своего вышвырну на улицу, к чужому пойду с полицией.

Корзинку, наполненную доверху, Клементина все время не упускала из виду, но, когда Магда подняла ее и подошла к столу, притворилась, будто впервые заметила приношение.

— Напрасно вы пришли с корзинкой, Магда. Я и без даров готова служить людям. О, гарнец крупы? Какая беленькая! Здесь, в деревне, обрушали? Хороша. Хватит на целую неделю, по щепоточке в день. Если бы еще к этому и кочанчик капусты, был бы у меня настоящий пир.

— Хорошо, Клементина, получите от меня и капусты.

— Не вводите себя в расход, ведь я и без этого стремлюсь служить людям. Но если уж вам так хочется прислать мне капустки, господь вас вознаградит. Впрочем, лучше не присылайте. К чему вам утруждать себя? Я сама схожу на ваше поле и срежу головку. Хорошо?

Магда ответила как-то сухо, отчужденно:

— Хорошо, только поле наше далековато.

— Ноженьки у меня здоровые, Магда, здоровые. А теперь пора собираться, ведь каждая минута — дар божий, это дорогие минуты, Магда.

И Клементина начала собираться в дорогу.

Первым делом достала из сундучка молитвенник, огромный, черный, в довольно потертом переплете, с обтрепанными углами. Заворачивать его не полагалось. Клементина всегда носила молитвенник напоказ. Следом за книгой извлекла большую заплатанную косынку и снова заперла сундучок, положив ключ на переплет молитвенника.

— Пойдемте, Магда!

III

Михал скорее мог ожидать грома с ясного неба, нежели того, что уже произошло и еще должно было произойти. Никогда он не предполагал, что из-за этого зерна будет столько шума. Клементина! Как он забыл о ней? Ведь от нее еще ничего не укрылось. И ей-то не найти вора!

Взгляд его померк, и ко всему он сделался слеп и глух. Да и о чем было ему теперь раздумывать? Чем заняться? Ведь мамаша как пить дать выгонит его, проклянет, а может, и в полицию сдаст? В прошлом году старый Бугай выдал своего сына полиции за то, что тащил из дому, — вот и мамаша выдаст. Выдаст в два счета!

Это горькое раздумье прервал вдруг мамашин голос:

— Ты что, спишь? Позови мне Ягну и Франека!

Клементина, отложив принесенный молитвенник и ключ, сплела пальцы и с полуприщуренными глазами забормотала себе под нос какие-то слова. Потом сказала:

— Магда, помолимся господу, чтобы он благословил нас. Во имя отца и сына…

Магда вторила ей, взволнованная назревающими событиями, и строго поглядывала на вошедших. Прочтя молитву, Клементина взяла священную книгу и обмотала ее снятыми с шеи костяными четками. Крестик от четок положила сверху, посреди толстого, массивного переплета, на том самом месте, где был вытиснен крест. Один из витков слегка провисал, и Клементина нацепила на него ключ, а потом обратилась к Магде:

— Протяните мне руку, Магда. Вот так, хорошо, пусть книга лежит на ваших и моих пальцах. Повторяйте теперь все за мной: пресвятая дева, помилуй нас… — И тут Клементина невзначай глянула на Михала.

Михал съежился, словно его хлестнули по спине, весь покрылся испариной и затрепетал.

«Боже мой, боже мой, что со мной будет? Зачем же я это сделал! Клементина смотрит на меня неспроста. Не пасть ли сейчас матери в ноги, авось простит?»

— Господи Иисусе, царь небесный, принявший за нас муки на кресте, — произносила приглушенным голосом Клементина, пристально уставясь на крестик, — отпусти нам грехи наши, и молим тебя, во имя отца и сына и духа святого, не откажи нам в своей благостыне.

Ягна и Франек, ее муж, были спокойны. Они верили в волхованье, а значит, верили и в ключ. Вера эта, очевидно, и внушала то спокойствие, с каким они взирали теперь на бородку ключа. Без божьей воли ничего еще ни с кем не случалось, стало быть, не случится и сейчас. Но почему же Ягна и Франек вздрогнули, когда услыхали вопрос Клементины:

— Может, это кто из Баранов?

На Ягну напал страх. И от этого страха она уже не могла отделаться. Между тем Клементина продолжала задавать вопросы:

— А может, Каня?

Ключ свисал грузно, неподвижно, приковывая к своей бородке взоры всех присутствующих.

— Гура? — вопрошала Клементина без передышки. — Гиль с подола? Глинка?

Магда не видала всего ключа. Только часть бородки с выемкой — и этого было ей достаточно. Длинный перечень фамилий, произносимых проникновенным, воистину пастырским голосом, утомил ее, рука уже начинала деревенеть. К счастью, ворожба подходила к концу, уже были перечислены чуть не все посторонние. Когда был упомянут Михал, Магда плотно сжала губы и слегка откинула голову, чтобы лучше видеть ключ — повернется ли?

Взор ее просветлел, и она вдруг обрадовалась:

— Михал — хороший сын.

Неподвижность ключа начала уже утомлять собравшихся и притуплять внимание. После Михала Клементина снова назвала двоих соседей.

— Рука отнимается, — испугалась Магда, непривычная к подобным трудам, а книга была огромная, ее тяжесть с каждой минутой становилась все беспощаднее. — Господи, помоги мне!..

Тут Клементина чуть повернула голову и молвила:

— Так, может, мешок украли Ягна с Франеком, свои?

Магду при звуке этих имен вдруг всю передернуло, по немеющей руке побежали мурашки. И ключ, соскальзывая с одной бусины четок на другую, дрогнул, повернулся и уставился бородкой против молодой пары.

Клементина грозно и властно воздела руку.

— В другой и в третий раз спрашиваю, Ягна ли с Франеком, сродственники, украли у бедной вдовы зерно?

Магду трясло как на морозе, а из-за этого, разумеется, качался и дрожал ключ, неизменно указуя на виновных.

Клементина вдруг опустила глаза и, помогая себе свободной рукой, положила молитвенник на стол, а затем принялась распутывать четки. Магда, несмотря на одеревеневшую руку, бросилась к дочери, но, прежде чем успела ударить Ягну, та уже распростерлась у ее ног.

— Матушка, клянусь вам, что я и мой Франек не брали вашего зерна!

Она прижималась к материнским ногам, обвивала их руками, а Магда, грозно склонившись над ней, выкрикивала:

— Прочь с глаз моих, воровка! Убирайся, видеть тебя не желаю! Язва, змея подколодная! За мою-то доброту? За то, что тебя пригрела? Убирайся, чтоб духу твоего не было, мерзавка!..

— Матушка, это не я! Куда же мы с дитем малым на руках денемся, если вы нас прогоните? На улицу, побираться?

— С глаз моих долой! И ты! — Магда ткнула пальцем в сторону зятя, и Франек, который стоял до сих пор с разинутым ртом, словно громом пораженный, затрясся, уронив голову.

— Это не мы, не возводите напраслину, — захлюпал он… — Это не мы…

— Не вы? Ворюги! — гремела Магда. — Креста на вас нет, еще отпираетесь. Михал, в полицию!

К Михалу вернулась прежняя удаль. Ничто ему не грозило, так чего же бояться? Его даже смех разбирал. Вот так Ягна! Бедняга! Он встрепенулся и выступил на шаг вперед.

— Мамаша, не надо в полицию… Оставьте…

— Не надо в полицию? Жуликов хочешь завести в доме? Вступаешься за них?

— Не вступаюсь, но, может, это не Ягна? — И в глазах у него заиграли озорные огоньки. — А если ключ ошибся?

— Что, ключ ошибся? Его сам господь направил! Понятно тебе? Сам господь! Сейчас же ступай в полицию! Идешь?

— Нет! — Михал чуть повысил голос.

— Не идешь? Тогда сама управлюсь!

Вдруг Михал подскочил к ней. Растопырил руки, голову вскинул и закричал:

— Куда идете? Ягну выгонять? За что? Ведь не она стащила у вас мешок зерна! Не Ягна! Я его унес ради праздника, ради престольного праздника, кумекаете? Вчера вечером продал. — Он даже запыхался, в груди словно кузнечные мехи гудели.

Магда от этих слов онемела и, не переводя дыхания, наотмашь ударила Михала. Была она уже старовата, последние годы во время страды не управлялась, как прежде. Но теперь почувствовала себя в силах и пятерых мужиков одолеть, не то что эдакого сопляка Михала. Как он посмел взять на себя вину? Заступник нашелся!