Как же так получилось, что в столь сложную экспедицию посылались столь разные суда, которые на протяжении всего плавания не должны были расставаться? Кстати, командир «Мирного» лейтенант Лазарев в своих записках называл это обстоятельство загадкой, которую отгадать не может.

Однако же загадка эта, как свидетельствуют историки, разрешалась очень просто – бездарностью тогдашнего морского министра Траверсе, француза на русской службе. Он, будучи командующим Черноморским флотом, сначала развалил его, а затем, уже в должности морского министра, и весь русский флот привёл к небывалому упадку по сравнению с предшествующим блестящим периодом Ушакова и Сенявина, а затем последующим, не менее славным периодом Лазарева, Нахимова и Корнилова.

К концу восьмых суток плавания начали втягиваться в Гибралтарский пролив. Позади Чёрное, Мраморное, Эгейское и Средиземное моря. Впереди – Атлантический океан.

В этих морских воротах в Атлантику настоящее столпотворение – два нескончаемых каравана судов круглосуточно движутся навстречу друг другу. Каждые 24 часа Гибралтарский пролив проходят в среднем 400 судов. В таком ритме живёт цивилизованный мир, и мы в том числе. Вот так, даже в море, которое мы привыкли называть безбрежным, ощущаешь, как становится всё теснее жить на своей планете Земля.

И вот, наконец, свершилось. Мы вышли в географическую точку на маршруте шлюпов «Восток» и «Мирный» и легли на точный курс первой русской антарктической экспедиции. Эту точку шлюпы прошли в 1819 году после своей первой остановки в Портсмуте, направляясь к месту второго захода для короткого отдыха и пополнения запасов свежих фруктов и овощей – к острову Тенерифе.

В момент воссоединения курсов «Адмирала Владимирского», «Фаддея Беллинсгаузена» с курсами «Востока» и «Мирного» контр-адмирал Митин обратился к участникам нашей экспедиции по судовой трансляции. Лев Иванович взволнованно говорил о том, что мы, потомки прославленных русских мореплавателей, в этом походе должны не посрамить честь и достижения первооткрывателей Антарктиды, а возвеличить их. Но дальше, за пафосом первых слов научного руководителя экспедиции, последовало напоминание о суровой реальности наших будней. Главный гидрограф Черноморского флота напомнил о той работе, которую предстоит выполнять ежесуточно и ежечасно.

А предстоит провести исследования структуры и динамики водных масс, картографические изыскания, океанографические, ледовые и метеорологические наблюдения. По своей значимости и сложности выделялась задача точного определения нового местоположения Южного магнитного полюса, который, как известно постоянно мигрирует по поверхности южнополярной области Земли. Большая работа предстояла по изучению атмосферных процессов, приёму, обработке и анализу метеорологической информации с искусственных спутников, сбору и обобщению материалов по физической географии прибрежных районов Антарктиды, корректуре и существенному дополнению лоций ледового материка. Иными словами, надо заниматься накоплением того объёма научной и научно-прикладной информации, который необходим для создания навигационных и гидрометеорологических пособий по одному из тяжелейших для плавания районов Мирового океана.

Впереди нам предстояли встречи с нашими рыбаками в «неистовых» широтах и в зоне антарктических льдов. От капитанов-рыбаков, а потом и от капитанов транспортных судов, ежегодно доставляющих на шестой континент наших полярников из составов Советских антарктических экспедиций, мы узнавали, что во многих частях Южного океана им приходится плавать почти на ощупь – настолько малоисследована и малокартирована эта акватория.

Выйдя на маршрут шлюпов, мы уже несколько по-иному смотрели на горизонт, весь «горбатый» от постоянной океанской зыби. Это ещё не шторм, но длинные и пологие, а оттого кажущиеся невысокими волны океанской зыби круглосуточно и безостановочно раскачивают судно так, как раскачивает пятибалльный шторм. Мысль о том, что со времён Беллинсгаузена и Лазарева в окружающем нас пространстве ничего не изменилось, как бы переносила нас на палубу «Востока» или под паруса «Мирного». Как нигде и никогда здесь пространство помогало ощущать течение времени…

Этот день мы с Родинкой отметили по-своему. В каюте у соседа Саши Сёмина, коллекционера кактусов и других цветов, нашлось сухое семя, даже ему неведомо какого цветка. Он одолжил нам немного земли, которую мы засыпали в начисто отмытую металлическую банку из-под фотозакрепителя, и посадили туда это семя. Договорились: снимем на фото- и киноплёнку момент появления первого ростка. Потом будем бережно растить загадочный цветок в суровых антарктических широтах. А в следующий раз снимем его в тот день, когда, обогнув земной шар, вновь окажемся в этой же точке. Итак, запомним этот декабрьский день и этот момент…

Выход на маршрут наших славных предков был отмечен ещё и небольшим приключением. Очередной утренний доклад начальнику экспедиции, который обычно проходил в конференц-зале, прервал своим неожиданным появлением командир корабля:

– Товарищ адмирал, в тридцати кабельтовых от «Фаддея Беллинсгаузена» неизвестная яхта просит помощи (30 кабельтовых – это примерно 5,5 километра. – Авт.).

– Пусть «Беллинсгаузен» подойдёт к яхте, – не колеблясь ни секунды, распорядился вице-адмирал Акимов. – Мы курс менять не будем. Но до выяснения обстоятельств сбавьте ход до малого. Я сейчас поднимусь на мостик.

Через некоторое время с «Беллинсгаузена» сообщили: поднятый на мачте яхты шар, который должен был означать сигнал бедствия, оказался обычным радиолокационным отражателем. Такой отражатель обязаны нести на верхней точке мачты все парусные немагнитные суда. На яхте англичанка. Одна. Вышла на связь по радио на международном шестнадцатом канале и сообщила, что в помощи не нуждается.

– Мисс, куда держите путь? – подключился к диалогу с англичанкой приглашённый для этого на мостик наш переводчик Вадим Михно.

– На остров Тенерифе. Там сделаю короткую остановку для отдыха, а потом пойду к Бермудским островам.

Лицо Вадима выразило крайнее изумление. Любые переговоры по международным каналам связи переводчик лейтенант Михно мог вести только с разрешения и под контролем старшего на мостике. В данном случае старшим был сам начальник экспедиции. Однако Вадим, не дожидаясь реакции адмирала, в запальчивости проговорил в микрофон:

– Но ведь там… треугольник. Бермудский треугольник… Мисс, я хотел сказать, там опасно на яхте!

– Я там была уже дважды, – ответила путешественница и, в свою очередь, задала вопрос. – А вы куда держите путь?

Тут лейтенант вспомнил о субординации:

– Товарищ адмирал, яхтсменка спрашивает, куда мы идём.

Акимов продолжал неотрывно разглядывать яхту в бинокль и ничего не отвечал. Все находившиеся в этот момент на мостике навострили уши. Что ответит начальник экспедиции представителю натовской страны. Ведь англичанка видела, что наши суда несут флаги советского Военно-Морского Флота. Но адмирал продолжал молчать. А Михно, оставаясь на связи с яхтсменкой и не выдержав затянувшейся паузы, смело доложил:

– Товарищ адмирал, англичанка не отключается. Ждёт нашего ответа.

Наконец Владимир Ильич оторвался от бинокля:

– Так о чём она спрашивает?

– Куда мы идём? – повторил переводчик.

– Ответь: идём по плану.

Михно добросовестно перевёл слова адмирала и в следующую минуту густо покраснел:

– Товарищ адмирал, на яхте ещё спрашивают: если вы идёте по плану, то вы хоть куда-нибудь идёте?

Акимов с видимым раздражением отдал короткую команду:

– Конец связи.

Долго рыская по холмистой пустыне океана мощными объективами дальномера на правом крыле мостика, я, наконец, увидел этот смелый парус. Крохотный среди кажущихся по сравнению с ним гигантских волн атлантической зыби, он то надолго исчезал среди них, то вновь вспыхивал на солнце, словно крыло парящей над волнами чайки.