– Теперь я начинаю понимать! Это не глупый воробей, не трясогузка. Воде можно поверить. Вода не станет лгать. Ведь не лжет же она, отражая небо, облака, деревья и цветы.

Он снова наклонился над водой и долго смотрел на лицо, ему новое, до сих пор незнакомое.

– А действительно, – сказал человек, – я удался Магадзве. И Магадана имеет право гордиться, что меня сотворил! Он выбрал для этого удачный миг. Миг, когда был полон, видно, вдохновенья! Должно быть, каждое движение мое так же полно красоты, если все восхищается, глядя на меня?

И, повернувшись спиною к солнцу, человек стал спрашивать землю:

– Красив ли я?

Он делал телодвижение, шел, поднимал руки к небу, протягивал их, словно срывает цветы и плоды. И глядел на свою тень на земле. И земля отвечала человеку:

– Ты красив! Красиво каждое твое движенье!

Тогда, налюбовавшись своею тенью, человек радостно сказал:

– Теперь я понял все!

И крикнул воробьям и трясогузкам:

– Вперед! Кричите громче. Я иду!

Человек стал горд.

Ложась отдохнуть под пальмами, он с неудовольствием глядел вверх:

– Какие глупые пальмы! Почему они недостаточно широко раскрыли свои листья? Знают ли они еще, кто под ними лежит?

Проходя мимо лужаек, расцветавших цветами, он останавливался и считал цветы.

– Сегодня не особенно много. Можно было бы расцвести и посильнее! Почему на этом стебельке нет цветка?

И когда воробьи и трясогузки робко чирикали ему в ответ:

– На этой травке никогда не бывает цветков!

Человек сердился:

– Могла бы расцвести, когда я приближаюсь! Зачем иначе и расти такой глупой траве? Просто, вы виноваты… Недостаточно громко кричали о моем приближении! Вы созданы Магадэвой для того, чтобы скакать вперед и возвещать, что я иду! А вы! Как выполняете вы заповедь Магадэвы?

Он отбрасывал ногой падавшие на его пути кокосовые орехи:

– Эти недостаточно крупны для меня!

И от гордости частенько голодал, потому что не хотел протянуть руки к бананам, которые огромными кистями тянулись к нему:

– Могли бы быть для меня и пожелтее!

На лице его теперь часто было написано недовольство. Он оглядывался кругом:

– Почему мало серн выглядывает из лиан на меня?

Воробьи и трясогузки с трепетом отвечали ему:

– Они пугливы, человек!

– В таком случае, прикажите замолчать птицам. Это они своим шумом и гамом пугают робких серн и мешают им любоваться мною. Да и надоели мне песни этих глупых птиц! Они поют недостаточно стройно и красиво в честь меня. Пусть лучше молчат, чем петь гимны, недостойные меня по красоте!

Если человек просыпался до восхода солнца, он сердился:

– Чего медлит это солнце? Чего оно теряет даром время, вместо того, чтобы прийти любоваться мною? Вот я уже не сплю, а оно еще не взошло.

Когда спускался вечер, и в небе загорались звезды, человек смеялся и приветливо махал им рукой.

– Ничего, ничего! Высыпайте толпой на небо! Вам захотелось полюбоваться мною? Выходите толпами и смотрите!

Так гордился человек своей красотой.

Магадэва на небе много смеялся над гордостью человека, но, наконец, Магадзве это надоело.

– Этому надо положить предел! – сказал Магадэва. – Это становится глупым!

И Магадэва создал обезьяну.

Проворно она спустилась с дерева и пошла рядом с человеком.

– Это что за чучело? – удивился человек, и что-то знакомое показалось ему в фигуре, шагавшей рядом с ним.

Все кругом с удивлением смотрело на человека и обезьяну, шедших рядом.

Человек нюхал цветы, расцветавшие по пути, и обезьяна нюхала их.

У человека на лице было написано удовольствие, и у обезьяны на лице было написано удовольствие.

Пугливые серны, выглядывавшие из-за лиан, спрашивали с недоумением друг друга:

– Кто же из них человек?

И даже воробьи и трясогузки скакали теперь задом наперед и с удивлением смотрели то на того, то на другого, крича:

– Вот идут люди! Люди идут! Люди!

Человек вспомнил свое изображение в воде, поглядел на обезьяну и с досадой сказал самому себе:

– А ведь похожи!

Но он не понимал:

– Как же так? Я красив, – это безобразно. А все-таки мы похожи друг на друга?

Он сел и погрузился в глубокую думу.

Обезьяна села рядом и тоже сделала вид, что погрузилась в глубокую думу. Человек пошевелился. Обезьяна пошевелилась.

Человек встал и с досадой быстро пошел прочь. Но и обезьяна вскочила и также быстро пошла с ним рядом.

Человек расхохотался, глядя на ее раздосадованный и озабоченный вид.

Лицо у обезьяны все сморщилось, и она схватилась за бока. Человек перестал смеяться.

– Неужели это, действительно, так безобразно?

И обезьяна нахмурилась.

Человек отбрасывал попадавшие на его пути кокосовые орехи. Обезьяна делала то же.

Человек снова не мог удержаться от хохота:

– Неужели же так смешно то, что я делаю?

И перестал делать это.

Обезьяна шла рядом и повторяла каждое его движение. И человек с ужасом видел:

– Точь-в-точь, как я!

Настал вечер.

И когда человек, увидев звезды, по обыкновению приветливо и снисходительно замахал им руками, обезьяна тоже подняла передние руки кверху и тоже замахала, – так что человек расхохотался и стал кататься по траве:

– Великий Магадэва! Как это смешно, и глупо, и некрасиво!

Так обезьяна повторяла каждое движение человека.

И человек боялся уже сделать лишнее движение, чтоб его не повторила обезьяна, и чтоб оно не вышло глупым и смешным.

Человек стал скромно ходить по земле, боясь, чтоб обезьяна, ходившая рядом, не сделала сейчас же смешного движения.

Он боялся взглянуть по сторонам, потому что ему стыдно было пугливых серн, видевших его и обезьяну идущими рядом. Когда загремел хор птиц, человек покраснел:

– Что ж во мне красивого, раз обезьяна похожа на меня?

И он стыдливо старался не топтать травы, росшей на его пути. Скромными улыбками отвечал на цветы, которыми улыбалась ему земля.

И, вспоминая каждое свое движение, как его передразнивала обезьяна, думал про себя: – За что, за что мне все эти почести? Человек стал вновь скромен и стыдлив.

Так, индусы, все создано Магадэвой со смыслом и на пользу. Все.

НЕУДАЧНИК ПЕПЕ

Сицилийская сказка

Пепе был неудачником в жизни.

Он сажал апельсины, а вырастали кактусы. Сажал лимоны, а вырастали опять кактусы. Садил виноград, – росли все равно кактусы.

Пепе покупал жеребенка, а вырастал осел. Осел удивительно хорошо бегал, когда был пустой, – и ложился наземь, как только его нагружали. Днем он спал, а всю ночь напролет кричал, – так, что Пепе два года не мог заснуть. Кроме того, осел съедал все, что было на огородах у соседей, за что те били и осла и Пепе. Куры у Пепе пели петухом и не несли яиц.

– Не иначе, как мою мать сглазила какая-нибудь грязная старуха, когда мама еще была беременна! – в отчаяньи говорил Пепе. – Хоть бы внука ее встретить! Все кишки бы выпустил!

Чего-чего не делал Пепе?

Ходил голым, чтоб его обдуло ветром. Лазил на горы и валялся в снегу, чтобы очиститься. Жег свечи перед мадонной на улице деревни.

В саду росли кактусы, осел кричал с вечера до утра, куры пели петухом. Соседи смеялись:

– Пепе! Завел бы себе собаку, чтоб сторожить богатства! Пепе махал рукой:

– Все равно, куплю щенка, а вырастет кошка. Терпелив был Пепе.

Двадцать лет он терпел. Но, наконец, не выдержал. Поломал все свои кактусы, зарезал кур, которые пели петухом. Сварил, наелся в первый раз в жизни. Даже крякнул.

– Хе, хе! Вот оно, что значит быть сытым! Внизу тяжело, вверху легко! Словно человека поставили вверх ногами!

Вытянул хворостиной вдоль спины своего осла. Осел не преминул еще раз лягнуть хозяина. Продал соседу за двадцать сольди свою хибарку. Подпоясался потуже. Сунул за пояс нож и деньги. Положил в мешок вареную курицу, поставил свечку мадонне и сказал соседям: