Тихонько прислонив самокат к тумбе, Бэнкс отворил в ней небольшую дверку и дернул рычажок, запускающий сирену. Все четыре трубы взвыли, как сумасшедшие.
Констебль на скамейке подпрыгнул, выронил газету и исподлобья поглядел на напарника, который, хохоча, переключил рычажок обратно.
– Нельзя так подшучивать над полицейским при исполнении, – спросонья проговорил Хоппер.
– Ну да, ну да, – хмыкнул Бэнкс. – Исполнение чего у тебя тут? Неположенных снов? Или ты пытался арестовать лунатика?
Хоппер на это уже собрался ответить что-то едкое и грубое, но его планы были подло испорчены собственным широким зевком – в его рту при этом мог бы уместиться какой-нибудь откормленный кот.
– В любом случае, – продолжил Бэнкс, – ты здесь засиделся. А меж тем у нас появилось дело.
– Какое еще дело? – проворчал Хоппер и почесал подбородок.
– Очень важное дело. И срочное. Нет времени рассиживаться.
Хоппер с досадой поглядел на напарника.
– Я еще от прошлого дела не отошел. Нога…
– Да-да, – безразлично перебил Бэнкс. – Ну, я ведь не сержант, мне можешь не заливать про свою ногу. Я-то знаю, что доктор выдал тебе целый набор чудесных пилюлек и порошочков. Нога почти зажила.
– Ты не учитываешь побочные эффекты от всех этих пилюль, – пробубнил Хоппер. – Лучше бы нога болела.
Мимо как раз проехал на своем паровом самокате старший констебль Уиткин. Он бросил высокомерный взгляд на Хоппера и Бэнкса и самодовольно кивнул им.
– Мы столько сил потратили. Бегали всюду. Меня подстрелили, – продолжал жаловаться Хоппер. – Но так и не добыли ни повышения, ни паровых самокатов, только выговор заработали от сержанта Гоббина. А ты о новом каком-то деле талдычишь! Нет уж, с меня хватит! У меня есть мой уютный пост, моя скамейка, и никуда меня с нее не согнать!
Бэнкс поморщился. Он, разумеется, знал, что ему придется уговаривать напарника, но тот оказался настроен более неприязненно, чем думал толстяк.
– Как ты не понимаешь! – воскликнул Бэнкс. – Новое дело – это и есть способ заработать повышение! Добыть новые самокаты!
– Ты уже так говорил, Бэнкс, и к чему это привело? Моя нога…
– Хватит уже про свою проклятую ногу!
– Я не хочу больше получать выговор от сержанта Гоббина.
– А кто хочет? Кто хочет-то? Дело, о котором я толкую, имеет к нему прямое отношение. Именно он велел мне им заниматься!
– Что? – Хоппер почуял какой-то подвох. Он знал, что Бэнкс на подвохах собаку съел. – Как это?
– Долго объяснять. Все расскажу по дороге.
– Снова нужно куда-то волочиться?
– Переживешь! Ты хочешь повышение или нет?
– Ну, э-э-э… Ты требуешь слишком многого, Бэнкс. Я же простой констебль, я не должен расследовать никакие дела. Как вспомню, сколько мы натуфлили туда-обратно в прошлый раз, мне вообще перестает хотеться когда-либо вставать на ноги. Да и вообще, я тут подумал: не стоит оно того. Звание старшего констебля только прибавит больше обязанностей, а самокаты…
Что ж, против парового самоката у Хоппера аргумента не было – он давно о нем мечтал.
– К тому же, – закончил констебль, – Лиззи должна принести мне ланч. Что будет, если она придет, а меня нет? Она будет злиться.
Бэнкс слушал все это с явным раздражением на лице. Он считал, что сестра его напарника дурно на него влияет, а тот ей слишком во всем потакает. У мисс Лиззи Хоппер было множество утомительных правил, которые ее брат как миленький соблюдал – Хоппер слушался мисс Лиззи как мамочку, притом что она была младше его. Этот болван никогда ей не перечил и даже носил колючий шарф, который она связала.
Еще мисс Лиззи на дух не переносила напарника своего брата, не отвечала на его авансы и всячески старалась его избегать. При этом она явно настраивала Хоппера против него, Бэнкса… И сейчас он просто не мог позволить ей испортить его новое дело! Нет уж!
Бэнкса вдруг озарила идея: мисс Лиззи, сама того не зная, сыграет ему на руку.
– Ты ведь давно хотел купить мисс Лиззи ту брошь, помнишь? – напомнил коварный Бэнкс. – На которую тебе всякий раз не хватает. Ты упустил, что с повышением идет и прибавка к жалованью.
– Гм.
Хоппер выглядел задумчивым и уже не таким категоричным. И все же послаблять напор было рано – напарник заглотил наживку, но мог вот-вот сорваться с крючка.
– Ты же помнишь, что ломбардщик мистер Бергес обещал придержать для тебя эту милую вещицу, если мы кое на что закроем глаза?
– Помню, – пробубнил Хоппер. – Он сказал, что продаст ее только мне.
– Мисс Лиззи целую неделю тебе ныла, как ей понравилась брошь, которую она увидела в витрине ломбарда Бергеса…
– Ну да… – Уверенность Хоппера всего за какие-то полминуты растаяла, как свеча, которую подожгли газовой горелкой: только что он был тверд, но Лиззи… она и правда так хотела эту брошь, так ею восхищалась.
– Кажется, ты при мне клялся добыть ей брошь рано или поздно, – затянул петлю Бэнкс.
Хоппер хмуро поглядел на напарника.
– Дело долгое?
– Совсем нет! И я знаю, что нам делать… Твой кузен ведь еще служит полицейским пересыльщиком на станции пневмопочты?
– Он мне не кузен, – занудно уточнил Хоппер. – Я тебе говорил, Бэнкс: он мой четвероюродный брат по линии тетки.
– Да-да-да! – равнодушно прервал напарник. – Так служит?
– Куда ж ему деться-то? Работенка непыльная – бегать никуда не нужно.
– Ну, тогда мы сперва к нему заглянем, а после прямиком к нашему дорогому господину с газетным зонтиком.
– Что? – нахмурился Хоппер. – А этот здесь каким боком?
– Скоро узнаешь, – усмехнулся Бэнкс. – Скоро узнаешь.
Джаспер Доу был крайне любопытным мальчишкой, а такие мальчишки больше всего терпеть не могут, когда от них что-то скрывают. Особенно если это что-то очень уж таинственное.
Джаспер всегда боролся со скрытностью дядюшки как только мог: выпытывал, канючил, применял другие детские, но весьма успешные методы воздействия на взрослых. И прежде дядюшке Натаниэлю было действительно проще все рассказать, чем выдерживать подобные профессиональные пытки, но сейчас он погрузился в свои мысли так глубоко, словно заперся в комнате и проглотил ключ.
По реакции обычно бесстрастного Натаниэля Доу во время разговора с господином Когвиллом Джаспер понял, что ему открылось нечто важное. Племянник ожидал, что дядюшка поделится с ним всем, как только они покинут Железный рынок, но тот молчал, даже когда избавился от неудобных очков и шарфа.
Доктор раздраженно оглядел свой костюм. Выражение его лица говорило, что он не успокоится, пока любые следы пребывания в зловонной балке не исчезнут. И правда: оказавшись на улице Даунинг, дядюшка тут же уверенно пошагал в сторону здания суда Тремпл-Толл, и Джаспер, в нетерпении покусывая губу, поспешил за ним. Он знал, куда дядюшка направляется.
Неподалеку от входа в цирюльню «Напудренный парик Финтифлюсса» стоял чистильный шкаф. Невысокая бордовая будка привалилась к зданию, как нетрезвый завсегдатай паба. Возле нее, задрав голову, стоял немолодой джентльмен в длинном сюртуке. Он глядел на рыжую лампу в небольшой нише под вывеской «Чистильный шкаф № 214» и, дождавшись, когда та потухла, отворил дверцу. Достав из шкафа пальто и цилиндр, джентльмен надел их и двинулся ко входу здания суда – судя по всему, это был какой-то адвокат.
Доктор Доу открыл дверцу чистильного шкафа, снял свои пальто и цилиндр. Пальто он надел на специальный манекен, цилиндр нахлобучил на его безликую голову. После чего затворил дверцу и, закинув в щель для монет, на которую указывало изображение вытянутого пальца, один фунт, потянул за рычаг. Шкаф заработал, из него раздались скрежет механизмов и шуршание щеток. Как и адвокат до него, Натаниэль Доу задрал голову и уставился на лампу.
Когда-то в Тремпл-Толл такие чистильные шкафы стояли на многих перекрестках, но сейчас, к особому огорчению доктора Доу, фанатичного приверженца идеального внешнего вида и порядка в одежде, по всему Саквояжному району их осталось не больше десятка. Нет, шкафы до сих пор стояли на своих старых местах, но на многих висели замки, в некоторых жили коты и нищие, еще какие-то были забиты всяческим хламом. Власти Тремпл-Толл занимались лишь придумыванием новых нелепых законов – им не было дела до ремонта и обслуживания чистильных шкафов, в то время как на Набережных, в Сонн и Старом центре все шкафы до сих пор исправно работали.
