Но все расспросы, все нескончаемые разговоры – завтра. Я тоже не ответил на вопросы о рубцах на моей спине… Не теперь. После…

Я пришёл в «Англетер» примерно в полдень. Лётчик категорически отказался пойти со мной.

– Ты всерьёз хочешь, чтобы я пошёл?! – разозлился он. – Во-первых: ты его шурин и вы не виделись почти год, наверное, вам захочется поболтать, особенно, учитывая обстоятельства, а тут я, здрасьте, доктор Вьюгин. А во-вторых: вдруг Таня уже с ним, я что, должен это видеть?

– Ну как знаешь.

– Насчёт Марата поговори с ним, – сказал Лётчик.

Я надел куртку, и наматывал шарф.

– Что ты так вписываешься за Бадмаева? Может, пусть бы сидел?

– Не говори ерунды-то сейчас, Платон. За что он должен сидеть?

Я повернулся к нему, натягивая кепку, здесь, конечно, слишком холодно для такого головного убора, но да тут недалеко идти, надо же, в соседних отелях поселились, жаль, что не в одном.

– За что сидеть? Ну хотя бы за то, что ты мне прочитал в прошлый раз, – я посмотрел на него. – За Таню, за то, что с ней было из-за него тогда. С ней, с девочкой…

– А себе в связи с этим ничего предъявить слабо? Как ты устроил охоту на неё, чтобы выкидыш был? Самого себя в суд отвести не хочешь? То, что не удалось, так это случайность. А потом, я вот думаю все эти годы, неужели ты думал, что те подонки остановились бы на том, чтобы просто напугать её? Поражаюсь, конечно, какой ты эгоист… – прищурив светлые глаза, проговорил Лётчик и покачал головой.

– Ну ладно, чё ты… – пробормотал я. – Вспомнил тоже…

– Я просто не забыл – строго сказал Лётчик. – Адвокат твой направил апелляцию?

– Сегодня я поеду в «Кресты», что дальше? Репортажи выходят, тоже резонанс, моим начальникам уже звонили чины, пугали, что я подрываю их работу. Так что всё в движении.

– Готов? – Лётчик посмотрел на меня. – Пошли.

– И куда ты сейчас пойдёшь?

– Куда… в Столовую номер один пойду. Есть хочу, – сказал он, натягивая шапку. – Ну и звонка твоего буду ждать. Может, напьюсь тогда.

Я засмеялся, когда-то толстый подросток Летчик когда-то всё время хотел есть…

В номере «Англетера», куда меня привели, когда я назвался на ресепшене, было очень душно, пахло духами. Я вошёл, и, не видя хозяина, прошёл прямо, в гостиную. Тут… валялся пиджак от смокинга, дальше я увидел рубашку и брюки, пояс, ботинки с носками вообще… отшвырнул от двери в спальню, похоже… дверь туда была закрыта. Зато на полу валялось чёрное платье… ну что… имеет право, конечно, Таня-то… кто знает, где Таня сейчас. Да и… Таня без него за Лётчика вышла.

Но тут Марк собственной персоной вышел ко мне, из душа в белом махровом халате. Какой-то другой. Тот же, но как будто моложе, и в то же время старше, увидев меня, он счастливо улыбнулся во все зубы, и, шагнув ко мне, обнял, хлопая по плечам.

– Платон! Чёрт, как же я рад…

Ну, я тоже обнял его, вчерашнего покойника, горячего и жилистого сквозь халат, нагрелся под горячей водой. Меня немного смущало то, что он голый там, под халатом, то есть я в непосредственной близости с его гениталиями, а учитывая, что когда-то он слыл вдохновенным геем, я поспешил отстраниться. Хотя я рад его видеть, может, и больше, чем он меня.

– Как я-то рад! – сказал я. – Но я, похоже, не вовремя. У тебя дама там?

Сказал, а сам со страхом подумал, а вдруг мужик в том платье был, ну а что, таких петухов сейчас полно развелось, никто не смущается уже. Господи…

Марк счастливо улыбнулся и кивнул:

– Таня там спит.

– Что?! Уже?

Он радостно закивал.

– Ты прости, я надену что-нибудь на себя, а то, по-моему, тебя смущает мой вид. Погоди, минутку.

И вышел куда-то.

Постучали, я крикнул, спросить, открывать или нет.

– Это завтрак, – ответил Марк, выходя в брюках, футболку он держал в руках, а ноги дор сих пор были босые. Я увидел рубцы у него на теле. Свежие красные и очень страшные… Марк поспешил надеть футболку и открыл дверь. Действительно, привезли столик с завтраком на две персоны. Позвякивали серебристые приборы, Марк кивнул, чтобы оставили посередине, и улыбнулся мне. – Позавтракай со мной, тут на двоих, а Таня спит.

Я не стал отказываться, хотя я и завтракал, но это было уже часа четыре назад. Красивая и вкусная яичница, хотя, немного пережаренная снизу на мой вкус, пончики, тосты, булочки, икра и красная и чёрная, в кофейнике ароматный кофе.

– У тебя вкуснее здесь, чем в «Астории», – сказал я.

Марк усмехнулся, кивая:

– Это потому что я особый клиент, Платон. Ты кто? Богач. Журналист известный. А я тот, кого почти никто не знает, но кто может всё. Ну, или почти всё…

Я хлебнул кофе.

– Так расскажи, что было-то?

– Ну что… Иногда надо отступить, чтобы подготовиться и пойти в наступление. Пришлось… впрочем, имитировать смерть я не собирался. Мы бы просто уехали. Я и Таня, не вместе, чтобы не наводить на след. А то, что Вито именно в эту ночь устроил свои покушения, ну это… не знаю, какой-то перст судьбы. Я знал, что что-то готовиться, поэтому поспешил, оказалось, не успел… случайность, что я жив, на Таню покушения не должно было быть, что машина заминирована мы знали, но что кто-то подорвётся… Я несколько недель не знал, не попала ли она в ту машину. А вот про свою я не знал, они сделали это за какой-то час, пока я был дома, а машина оставалась на улице. Глеб погиб… – Марк с аппетитом проглотил яичницу, прихлёбывая кофе и закусывая пончиком, испачкавшим глазурью его идеально красивые губы.

– Проголодался ты, я смотрю, – усмехнулся я. – А я вхожу, романтический беспорядок, думаю… гуляет мой зять. Напугался, что мужик у тебя там.

Марк поднял глаза на меня, неожиданно жестчея лицом.

– Платон… я понимаю, конечно, ты слышал когда-то… Но, я вот, что тебе скажу: у всех есть прошлое, и оно ужасно тем, что изменить его нельзя. Да, когда-то я валялся в самом гнилом и смрадном говне из всех, но с тех пор прошло уже полжизни, и мне странно, что ты напомнил мне об этом. Ничего забавного в моём прошлом нет, поверь. А насчёт половых развлечений, я тебе скажу, я этим не занимаюсь. Для меня есть один человек во вселенной, кто вызывает во мне тягу жить вообще, в том числе сексуальной жизнью, и это твоя сестра. А просто так тащить что-то к себе в постель, всё равно, что совать член в дыры в заборе, то же удовольствие и та же опасность. Можешь не считать меня мужиком, от меня не убудет. Но геем я не родился и давно перестал им быть, так что прошу не напоминать мне больше. Мне это больно.

Я смотрел на него, побледневшего даже губами, хотя они сейчас раздутые у него, нацелованные.

– Так любишь её? – тихо спросил я.

Марк посмотрел на меня молча.

– Знаешь, Марк… ты для меня настоящий мужик. И ты прости, что я… это я… меня тут контузило в Чечне летом, вот я и… поглупел как-то, – я провёл рукой по лицу. – Ох, нет, просто я дурак. Растерялся, наверное. Ты пойми меня, я тебя похоронил. Я её похоронил… Ты представить не можешь, что это… и сейчас я… растерялся. Прихожу, тут вон… раскидано всё. А потом ты из душа… Я и подумал, мало ли… целый год прошёл…

– А ты не думай больше. У меня такого быть не может. Я видимо родился только для неё… – он улыбнулся вдруг, становясь прекрасным как весеннее утро, и прислушался. – Встала, слышишь? Воду в душе включает, подождём…

Я ничего не слышал, вообще не понимаю, что можно слышать, с улицы шум, да и двери закрыты.

Марк встал и позвонил, чтобы и для Тани принесли завтрак.

– Что принесли? А… да-да, пусть поднимаются, – он положил трубку и, посмотрев на меня сказал: – Танины вещи привезли.

– Откуда? – удивился я.

– Из «Вавельберга», – ответил Марк. – Ну там…

– Это там её… держали? Фешенебельный отель, – я качнул головой.

– Зиндан, Платон, это не всегда дыра в земле с окошком в небо, – серьёзно сказал Марк, открывая двери, потому что снова постучали.