– Ради бога, Фаррух, – сказала его жена. – Дай мне книгу.

Она без труда нашла пассаж, который искала, хотя на страницах не было отметин. Фаррух лежал на боку и смотрел на нее, как она читает ему вслух. «Она уже настолько увлажнена к тому моменту, когда он подкладывает подушки под ее мерцающий живот, что он сразу же входит в нее одним протяжным мучительно-сладким движением. Они начинают медленно. Когда он близок к тому, чтобы кончить, он вынимает член и позволяет ему остыть. Затем он принимается снова, направляя его одной рукой внутрь, подавая как наживку. Она начинает вилять бедрами, вскрикивать. Это похоже на какой-то безумный ритуал. Наконец он снова его вынимает. Пока он ждет, спокойный, неторопливый, его взгляд продолжает отмечать ее лубриканты, крем для лица, пузырьки в armoire^[56]. Они отвлекают его. Их присутствие кажется пугающим, как улика. Он снова в ней и на сей раз не останавливается, пока она не начинает кричать, и он чувствует, как кончает долгими судорожными рывками, ему кажется, что головка члена упирается в кость».

Джулия передала ему книгу.

– Твоя очередь, – сказала она.

Она тоже лежала на боку, наблюдая за ним, но, когда он начал читать ей, она закрыла глаза; ее лицо на подушке было почти таким же, как тогда наутро в Альпах. Санкт-Антон – вот как называлось то местечко, – и его разбудил скрип горнолыжных ботинок по утрамбованному снегу; казалось, это армия лыжников шагает по городу к подъемнику. Только Джулия и он были там без лыж. Они были там, чтобы трахаться, подумал Фаррух, наблюдая за лицом своей спящей жены. Так они провели неделю, совершая короткие вылазки на заснеженные улочки города, а затем спешили обратно в свою пуховую постель. По вечерам аппетит у них был ничуть не хуже, чем у лыжников. Наблюдая за Джулией по мере чтения, Фаррух вспоминал каждый день и каждую ночь в Санкт-Антоне.

– «Пока она лежит на животе, он думает об официантах в казино, о зрителях в кинотеатре, о темных отелях и с такой же легкостью, с какой садятся за хорошо накрытый стол, но не более того, входит в нее. Он и она лежат на боку. Он старается не двигаться. Остается лишь почти невидимое подергивание, как будто рыбка клюет».

Джулия открыла глаза, поскольку Фаррух искал другой отрывок.

– Не останавливайся, – сказала она.

Затем доктор Дарувалла нашел то, что искал, – довольно короткий и простой кусок.

«Ее груди набухли, – прочел он своей жене. – Ее вагина влажна». – Доктор сделал паузу.

– Полагаю, что некоторых читателей такое бы потрясло или оскорбило, – заметил он.

– Только не меня, – сказала ему жена.

Он закрыл книгу и отправил ее обратно в газету на полу. Когда он повернулся к Джулии, она ждала его, подложив подушки под бедра. Сначала он коснулся ее груди.

– Твои груди набухли, – сказал он ей.

– Нет, – сказала она ему. – Мои груди старые и мягкие.

– Мягкие мне нравятся больше, – сказал он.

Поцеловав его, она сказала:

– Моя вагина влажна.

– Это не так! – инстинктивно сказал он, но, когда она взяла его за руку и заставила прикоснуться к себе, он понял, что она не обманывает.

Утром солнечный свет проник через узкие планки жалюзи и лег горизонтальными полосами во всю, кофейного цвета, голую стену. Газету на полу ворошила маленькая ящерка геккон – ее мордочка высовывалась между страницами, и, когда доктор Дарувалла потянулся, чтобы достать «Спорт и времяпрепровождение», ящерка метнулась под кровать. Влажна! – подумал доктор. Он спокойно открыл книгу, полагая, что его жена еще спит.

– Читай вслух, – пробормотала Джулия.

Депрессия после ланча

События утра были встречены обновленным, сексуально уверенным в себе Фаррухом. Рахул Рай уже успел поговорить с Джоном Д., и хотя – даже по меркам доктора – Рахул выглядел привлекательно в «ее» бикини, небольшой бугорок у промежности был для доктора Даруваллы достаточным основанием, чтобы предупредить Джона Д. о возможных последствиях. В то время как Джулия сидела на пляже с дочерьми, доктор Дарувалла и Джон Д. в мужественной и доверительной манере прогуливались вдоль кромки воды.

– Тебе следует кое-что знать о Рахуле, – начал Фаррух.

– Как ее зовут? – спросил Джон Д.

– Его зовут Рахул, – пояснил Фаррух. – Если бы ты глянул в его трусы, я почти уверен, ты бы увидел там всего лишь пенис и два яйца, и всё – сравнительно небольших размеров.

Они продолжали идти вдоль береговой линии, притом что Джон Д. обращал чрезмерное внимание на гладкие, отшлифованные песком камни и обточенные кругляши раковин.

Наконец Джон Д. сказал:

– Груди выглядели настоящими.

– Явно индуцированные – гормонально индуцированные, – сказал доктор Дарувалла.

Доктор описал, как действует эстроген, провоцируя развитие груди, бедер; как сжимается пенис до детских размеров. Тестикулы уменьшаются так, что становятся похожими на вульву. Сжавшийся пенис напоминает увеличенный клитор. В меру своих познаний доктор объяснил, что такое полная операция по смене пола.

– Отпад, – заметил Джон Д.

Они обсуждали, кем больше будет интересоваться Рахул – мужчинами или женщинами. Поскольку Рахул хочет быть женщиной, умозаключил доктор, значит его сексуально привлекают мужчины.

– Трудно сказать, – ответил Джон Д.

И действительно, когда они вернулись под пальмовую крышу бунгало, где лагерем расположились дочери Даруваллы, там оказался и Рахул Рай, разговаривающий с Джулией!

Позже Джулия сказала:

– Я думаю, что его интересуют молодые мужчины, хотя похоже, что и девушки ему вполне.

Вполне? – подумал доктор Дарувалла. Промила доверительно сообщила Фарруху, что у «бедной Рахулы» пока все не клеится. По-видимому, из Бомбея они приехали порознь и Промила встретила своего племянника уже в «Бардезе»; больше недели он был здесь совсем один. У «нее» в друзьях «хиппи», сказала Промила, где-то рядом с Анджуной, – но все пошло не так, как «Рахула» надеялась.

Фарруху не хотелось слушать дальше, но Промила, во всяком случае, высказала свои соображения.

– Думаю, были какие-то проблемы на сексуальной почве, – сказала она доктору Дарувалле.

– Полагаю, что да, – ответил доктор.

В иной ситуации все это сильно расстроило бы Фарруха, но этот день проходил под знаком его с Джулией сексуальных подвигов. Несмотря на «сексуальные проблемы» Рахула, которые беспокоили доктора Даруваллу, они не отразились даже на его аппетите, хотя жара стояла жуткая.

В полдень беспощадно пекло́ и не было ни малейшего ветерка. Вдоль береговой линии арековые и кокосовые пальмы были недвижны, как и огромные старые деревья кешью, а также манговые, что росли дальше, в глубине, среди словно вымерших деревень и городов. Даже трехколесная, со сломанным глушителем таратайка рикши не могла заставить ни одну собаку залаять. Если бы не тяжело наплывающий самогонный дух фени, доктор Дарувалла предположил бы, что воздух не движется вообще.

Но жара не сказалась на энтузиазме доктора во время ланча. Он начал с гисадо^[57] с устричной подливкой и креветок, сваренных в йогурто-горчичном соусе; затем он попробовал виндалу^[58] из рыбы, соус к которому был настолько острый, что у доктора онемела верхняя губа и его прошиб пот. Под это он выпил ледяного фени на имбире, даже две порции, – а на десерт заказал бебинку^[59]. Его жена вполне довольствовалась шакути^[60], которым она поделилась с девочками; жгучий карри был почти усмирен кокосовым молоком, гвоздикой и мускатным орехом. Дочери также попробовали на десерт мороженое из манго. Доктору Дарувалле было вкусно, но ничто не могло притушить жжение во рту. В порядке лечебного средства он заказал холодного пива. Затем сделал выговор Джулии за то, что девочки выпили столько сока из сахарного тростника.

– Им станет плохо в такую жару от избытка сахара, – сказал жене Фаррух.