– Мне не понравилось, как она выглядела, когда уходила отсюда. – Это было все, что произнес детектив.

Когда они вернулись, доктор Дарувалла сказал им, что у него есть план, как использовать колпачок от авторучки; для этого следовало подключить мистера Сетну, что прозвучало как непростое задание. Джон Д. повторил, что Рахул обещал ему рисунок.

– Это ведь поможет, да? – спросила Нэнси своего мужа.

– Должно помочь, – сказал заместитель комиссара.

Однако у него было нехорошее предчувствие. Он снова извинился перед сидящими – на этот раз ему надо было отойти, чтобы позвонить в криминальный отдел. Он приказал сотруднику службы наружного наблюдения всю ночь не спускать глаз с дома Догаров; если миссис Догар покинет дом, то офицер должен последовал за ней и доложить Пателу, в каком бы часу это ни случилось.

В мужской комнате Дхар сказал, что он не чувствовал, будто Рахул намеревался откусить ему губу, и что едва ли это было сделано осознанно – и вряд ли для того, чтобы напугать. Артист полагал, что миссис Догар просто не могла остановиться; и все это время, пока она держала его зубами за губу, он чувствовал, что транссексуал не в состоянии отпустить его.

– Она не хотела меня укусить, – сказал Дхар детективу. – Она просто не контролировала себя.

– Да, я понимаю, – сказал полицейский.

Он сопротивлялся искушению добавить, что только в фильмах у каждого убийцы есть явный мотив.

Теперь же, когда, стоя в фойе, он повесил трубку, до него донеслась заунывная песня. Музыканты заиграли «Старое доброе время»^[112]; пьяные голоса даквортианцев убивали лирику. Пател не без труда преодолел толкучку в обеденном зале, потому что многие из представительниц женского пола покинули своих спутников и потянулись в бальный зал, подхватывая слова песни и пошатываясь на ходу. Двинулся туда и мистер Баннерджи, зажатый между женой и вдовой Лал; казалось, он мужественно настроен танцевать с обеими. Снялись с места и мистер с миссис Сорабджи, оставив за столом маленькую Эми.

Когда детектив вернулся к столу, Нэнси укоряла Дхара.

– Я уверена, что девчушке до смерти хочется еще потанцевать с тобой. И она совсем одна. Почему бы тебе не пригласить ее? Представь себе, что она чувствует. Ты сам это начал, – сказала ему Нэнси.

Ее муж подсчитал, что она выпила три бокала шампанского; не так уж много, но она никогда не пила – и она почти ничего не съела. Дхару удавалось не насмехаться; вместо этого он старался просто не замечать Нэнси.

– Почему ты не приглашаешь меня танцевать? – спросила Джулия Джона Д. – Думаю, Фаррух подзабыл об этом.

Актер молча повел Джулию в бальный зал. Эми Сорабджи провожала их взглядом.

– Мне нравится ваша идея насчет колпачка авторучки, – сказал детектив Пател доктору Дарувалле.

Нежданная похвала застала сценариста врасплох.

– Правда? – сказал Фаррух. – Дело в том, что миссис Догар привыкла думать, будто колпачок в ее сумочке, как всегда.

– Я согласен; если Дхар ее отвлечет, то мистер Сетна сможет положить эту штуку в ее сумочку, – только и сказал полицейский.

– Правда? – повторил Дарувалла.

– Хорошо было бы найти еще кое-что в ее сумочке, – подумал вслух полицейский.

– Вы имеете в виду банкноты с напечатанными на машинке предупреждениями или даже, может, рисунок? – сказал доктор.

– Именно, – сказал Пател.

– Да, вот бы написать об этом! – заметил сценарист.

Неожиданно к столу вернулась Джулия – она лишилась Джона Д. как партнера, поскольку его перехватила Эми Сорабджи.

– Бессовестная девчонка! – сказал доктор Дарувалла.

– Пойдем, потанцуй со мной, Liebchen, – сказала ему Джулия.

Супруги Пател остались одни за столом, а фактически они остались одни в Дамском саду. В главном обеденном зале кто-то спал, опустив голову на стол, – остальные танцевали или стояли в бальном зале ради сомнительного удовольствия исполнить «Старое доброе время». Официанты начали убирать с оставленных гостями столов, однако никто не побеспокоил детектива Патела и Нэнси в Дамском саду. Мистер Сетна велел всем не нарушать уединения этой пары.

Собранные на макушке волосы Нэнси не удержались в узле и рассыпались по плечам. У нее не получалось расстегнуть жемчужное ожерелье, и мужу пришлось помочь ей.

– Красивые жемчужинки, правда же? – сказала Нэнси. – Но если я сейчас не верну их миссис Дарувалле, то забуду и увезу домой. Они могут потеряться, или их украдут.

– Постараюсь найти тебе такое же ожерелье, – сказал ей детектив Пател.

– Нет, оно слишком дорогое, – сказала Нэнси.

– Ты сделала хорошее дело, – сказал ей муж.

– Мы схватим ее, правда, Виджай?

– Да, милая, – ответил он.

– Она меня не узнала! – воскликнула Нэнси.

– Разве я не говорил, что она не узна́ет? – сказал детектив.

– Она даже не смотрела на меня! Смотрела как на стену, будто меня не существует! Я столько лет… а она даже не помнит меня, – сказала Нэнси.

Заместитель комиссара полиции взял ее за руку. Она опустила голову ему на плечо. Она чувствовала себя такой опустошенной, что не могла даже заплакать.

– Прости меня, Виджай, но я вряд ли смогу танцевать. Я просто не в силах, – сказала Нэнси.

– Все в порядке, милая, – сказал ее муж. – Ты забыла, что я не танцую?

– Зря он расстегивал мне молнию – это было лишнее, – сказала Нэнси.

– Нет, так и было задумано, – ответил Пател.

– Это было лишнее, – повторила Нэнси. – И мне не понравилось, как он это сделал.

– Так и предполагалось, что тебе это не понравится, – сказал ей полицейский.

– Она, видимо, собиралась откусить ему всю губу! – воскликнула Нэнси.

– Думаю, она едва удержалась, – сказал заместитель комиссара полиции.

Эти слова подействовали на Нэнси – наконец она смогла заплакать на плече у мужа, освобождаясь от ощущения опустошенности. Казалось, музыканты так никогда и не закончат исполнять эту занудную песню.

– Хлебнем из чаши доброты! – орал мистер Баннерджи.

Мистер Сетна отметил, что Джулия и доктор Дарувалла были самой достойной парой на танцполе. Доктор и миссис Сорабджи танцевали нервно, не смея оторвать глаз от дочери. Бедняжку Эми привезли домой из Англии, где у нее не очень-то заладилось. Слишком много вечеринок, как догадывались ее родители, и, что более тревожно, тяга к немолодым мужчинам. В университете она откровенно отвергала ухаживания своих друзей-сокурсников и втюрилась в одного из профессоров – человека женатого. Слава богу, он не воспользовался ею. А теперь доктор и миссис Сорабджи испытывали муки, глядя, как молодая девушка танцует с Дхаром. Из огня да в полымя! – думала миссис Сорабджи. Миссис Сорабджи чувствовала себя неловко, она была близким другом семьи Дарувалла и поэтому не могла высказать то, что она думает об Инспекторе Дхаре.

– А вы знаете, что вас и в Англии можно посмотреть, на видеокассетах? – сказала Эми актеру.

– Меня? – сказал он.

– Однажды у нас была дегустация вина, и мы взяли напрокат ваш фильм, – сказала ему Эми. – Люди, которые не из Бомбея, просто не въезжают в тему. Фильмы кажутся им ужасно странными.

– Да, – сказал Инспектор Дхар. – И мне тоже, – добавил он.

Это заставило ее рассмеяться; она была доступной девочкой, подумал он. И посочувствовал ее родителям.

– Вся эта музыка, смешанная с разными убийствами… – сказала Эми Сорабджи.

– Не забывайте о Божественном вмешательстве, – уточнил актер.

– Да! И все эти женщины – вокруг вас столько женщин, – заметила Эми.

– Да, верно, – сказал Дхар.

– Хлебнем из чаши доброты за прежние года! – пели пожилые танцоры; их голоса напоминали рев ослов.

– Мне нравится «Инспектор Дхар и убийца девушек в клетушках» – он самый сексуальный, – сказала юная Эми Сорабджи.

– Для меня все они одинаковые, – доверительно сказал ей актер; он прикинул, что ей двадцать два или двадцать три года. С ней было занятно, однако его раздражало, что она все смотрела на его губы.