– Если мы разобьемся, то сгорим или разлетимся на мелкие кусочки? – спросила девочка, чуть не касаясь ртом его горла.

– Мы не разобьемся, Мадху, – сказал он ей.

– Вы не знаете, – ответила она. – В цирке меня могут съесть дикие животные или я могу упасть сверху. А что, если они не смогут меня обучить или станут меня бить?

– Послушай… – сказал доктор Дарувалла. Он снова был отцом. Он вспомнил своих дочерей – их кошмары, их ссадины и ушибы и их худшие дни в школе. Их ужасных первых бойфрендов, которых не исправило бы никакое искупление грехов. Но то, что ждало эту плачущую в его руках девочку, было серьезней. – Попробуй взглянуть на это с другой стороны, – сказал доктор. – Ты убегаешь… – Но, кроме этого, он больше ничего не смог сказать; он знал только то, что она убегает, а не то – зачем и куда. Из пасти одной смерти – в пасть другой… Надеюсь, что не так. Это все, о чем подумал доктор.

– Со мной что-то случится, – ответила Мадху.

Чувствуя на шее ее горячее частое дыхание, Фаррух вдруг понял, почему гомосексуальные признания Мартина Миллса так огорчили его. Если близнец Дхара боролся со своими сексуальными наклонностями, то что же делал Джон Д.?

Доктор Дункан Фрейзер убеждал доктора Даруваллу, что гомосексуализм был скорее вопросом биологии, нежели условий жизни. Фрейзер однажды сказал Фарруху, что существует пятидесятидвухпроцентная вероятность того, что однояйцовый близнец гея тоже будет геем. Кроме того, друг и коллега Фарруха доктор Макфарлейн убеждал его, что гомосексуальность нельзя исправить – она неизменна. («Если гомосексуальность – это осознанный образ действий, то каким образом она оказывается врожденной?» – говорил Мак.)

Но расстроила доктора даже не внезапная мысль о том, что Джон Д. также может оказаться гомосексуалистом, а скорее воспоминание об отчужденности Джона Д. в годы его скрытой от глаз швейцарской жизни. В конце концов Невилл, а не Дэнни должен был быть отцом близнецов! И как характеризует меня то, что Джон Д. ничего мне не сказал? – спросил себя доктор.

Инстинктивно (как если бы она была его любимым Джоном Д.), Фаррух обнял девочку. Как он сообразил позже, Мадху сделала только то, что ее учили делать, – она обняла его в ответ, неприлично вильнув всем телом. Это потрясло его – он отстранился, когда она начала целовать его в шею.

– Нет, пожалуйста… – начал он.

Затем с ним заговорил миссионер. Ясно, что Мартин Миллс пришел в восторг оттого, что колченогий мальчик наслаждается полетом.

– Взгляните на него! Держу пари, что он попытается пройтись по крылу самолета, если мы скажем ему, что это безопасно!

– Да, держу пари, что так и будет, – сказал доктор Дарувалла, не отрывая взгляда от лица Мадху.

Страх и растерянность девочки-проститутки были зеркалом чувств Фарруха.

– Чего вы хотите? – шепнула ему девочка.

– Нет, не то, что ты думаешь… Я хочу, чтобы ты убежала, – сказал ей доктор.

Эти слова ничего для нее не значили, и она не ответила. Она продолжала в упор смотреть на него; в ее глазах застыли доверие и замешательство. Уголки ее губ кроваво окрасились, рот ее заполонила неестественная краснота – Мадху снова жевала паан. На шее Фарруха, около горла, где она поцеловала его, осталось яркое пятно, будто укус вампира. Он коснулся этой отметки, и кончики его пальцев тоже окрасились. Иезуит увидел, что Фаррух смотрит на свою руку.

– Вы порезались? – спросил Мартин Миллс.

– Нет, все в порядке, – ответил доктор Дарувалла, однако это было не так. Фаррух признался самому себе, что он знает о желании даже меньше, чем этот будущий священник.

Вероятно почувствовав его смятение, Мадху снова прижалась к его груди. Опять же шепотом она спросила:

– Чего вы хотите?

Доктор ужаснулся, осознав, что Мадху спрашивает его о сексе.

– Я хочу, чтобы ты была ребенком, потому что ты и есть ребенок, – сказал девочке Фаррух. – Пожалуйста, постарайся быть ребенком.

В улыбке Мадху отобразилась такая готовность, что на мгновение доктор подумал – девочка его поняла. Совсем как ребенок, она прошлась пальцами по его бедру, затем, уже не как ребенок, Мадху твердо положила свою маленькую ладонь на пенис доктора Даруваллы. Она не искала его на ощупь – она точно знала его местоположение. Сквозь ткань своих летних штанов доктор почувствовал тепло руки Мадху.

– Я постараюсь сделать, как вы хотите, – все, что вы хотите, – сказала ему девочка-проститутка.

Доктор Дарувалла тотчас убрал ее руку.

– Прекрати! – воскликнул Фаррух.

– Я хочу сидеть с Ганешем, – сказала ему девочка.

Фаррух дал ей поменяться местами с Мартином Миллсом.

– Я вот над чем подумал, – прошептал миссионер доктору. – Вы сказали, что у нас будут две комнаты на ночь. Только две?

– Полагаю, мы можем взять и больше… – начал доктор. У него дрожали ноги.

– Нет-нет, это не то, к чему я клоню, – сказал Мартин. – Я имею в виду, что дети, по-вашему, будут в одной комнате, а мы будем в другой?

– Да, – ответил доктор Дарувалла. Он не мог унять дрожь в ногах.

– Но – хорошо, я знаю, вы будете думать, что это глупо, – но мне кажется, было бы разумным не позволять им спать вместе. Я имею в виду, в одной комнате, – добавил миссионер. – В конце концов, мы можем только догадываться об ориентации этой девочки.

– О чем? – спросил доктор. Ему удалось справиться с дрожью лишь одной ноги.

– Я имею в виду ее сексуальный опыт, – сказал Мартин Миллс. – Надо полагать, что у нее были какие-то… сексуальные контакты. Я имею в виду, что вдруг Мадху захочется соблазнить Ганеша? Понятно, что я имею в виду?

Доктор Дарувалла очень хорошо знал, что имел в виду Мартин Миллс.

– Вы правы. – Это было все, что доктор сказал в ответ.

– Тогда пусть мальчик и я будем в одной комнате, а вы и Мадху в другой? Видите ли, я не думаю, что отец настоятель одобрил бы такую ситуацию – провести ночь в одной комнате с девочкой, – объяснил Мартин. – И это противоречит моим обетам.

– А, да… ваши обеты, – ответил Фаррух. Наконец и другая его нога перестала дрожать.

– Вы считаете, что я абсолютный глупец? – спросил иезуит доктора. – Я думаю, вы считаете идиотизмом с моей стороны предполагать, что Мадху склонна соблазнять просто потому, что бедный ребенок был… тем, кем она была.

Но Фаррух еще чувствовал, что у него до сих пор эрекция, хотя Мадху прикоснулась к нему лишь на мгновение.

– Нет, я думаю, что вы достаточно мудры, чтобы обеспокоиться по поводу ее… склонности, – ответил доктор Дарувалла. Он говорил медленно, потому что пытался вспомнить известный псалом. – Как там – в двадцать третьем псалме? – спросил доктор схоласта. – «Если я пойду и долиною смертной тени…»^[97]

– «Я не убоюсь зла…» – сказал Мартин Миллс.

– Да, именно так. Я не убоюсь зла, – повторил Фаррух.

Доктор Дарувалла предположил, что самолет уже миновал Махараштру и теперь они уже летят над штатом Гуджарат. Под ними земля в послеполуденной дымке была на вид плоской и высушенной. Небо было таким же бурым, как и земля. «Рулетка с лимузинами» или «Побег из Махараштры» – сценарист не мог сделать выбор между этими названиями. Фаррух подумал: все зависит от того, что будет дальше, от того, как закончится эта история.

22

Искушение Доктора Даруваллы

По дороге в Джунагадх

В аэропорту Раджкота проверяли систему работы громкоговорителей. Это была просто профилактика, как если бы в громкоговорителях не было особого смысла – как если бы никто не верил, что тут может возникнуть чрезвычайная ситуация, при которой они понадобятся.

«Один, два, три, четыре, пять, – произносил голос. – Пять, четыре, три, два, один». Затем все сначала. Может, они вовсе и не проверяют систему громкоговорителей, подумал доктор Дарувалла. Может, они проверяют свои навыки считать.