– Не сердитесь на свое чудо, – сказал фанатик.
– Это было давно. Я больше не верю ни во что, – ответил Фаррух.
– Не говори так! – воскликнул миссионер.
– Тишше! – прошептал ему Фаррух.
– Да знаю я, знаю, – сказал Мартин Миллс. – Это библиотека.
Был почти полдень. Выйдя на улицу, залитую ярким солнечным светом, они не заметили такси, которое стояло у обочины. Вайнод вынужден был сам подойти к ним; карлик отвел их к машине, как слепых. Внутри «амбассадора» плакали оба маленьких пассажира. Они были уверены, что обещанный им цирк – это миф или обман.
– Нет-нет, это все взаправду, – заверил их доктор Дарувалла. – Мы на самом деле едем туда – просто самолет задерживается.
Но что Мадху или Ганеш знали о самолетах? Они наверняка еще никогда не летали; перелет будет еще одним страшным испытанием для них. А когда дети увидели, что Мартин Миллс истекает кровью, они встревожились, решив, что случилась какая-то драка.
– Только со стулом, – сказал Фаррух.
Он злился на себя, потому что в суматохе забыл зарезервировать свой любимый стол в Дамском саду. Он знал, что мистер Сетна найдет способ оскорбить его за этот промах.
Непонимание в туалете
В порядке наказания мистер Сетна посадил доктора в Дамском саду возле стола мистера и миссис Кохинор и шумной незамужней сестры миссис Кохинор. Эта женщина была столь крикливой, что даже все цветы беседки не могли приглушить ее взвизги и ржание. Вероятно, специально мистер Сетна усадил компанию доктора Даруваллы за столик в заброшенном уголке сада, где официанты либо игнорировали вас, либо просто не видели со своих постов в обеденном зале. Надломленная ветка бугенвиллеи свисала с беседки и касалась затылка и шеи доктора Даруваллы, как коготь. Хорошей новостью было то, что нынче не день китайской кухни. Мадху и Ганеш заказали вегетарианские кебабы; овощи жарились на гриле или на вертеле. Это блюдо детям было позволительно есть руками. Пока доктор надеялся, что неумение Мадху и Ганеша обращаться с ножом и вилкой останется незамеченным, мистер Сетна размышлял о том, чьи это дети.
Старый стюард заметил, что калека отпихнул свою единственную сандалию; мозоли на подошве здоровой ноги мальчика были толстыми, как у нищего. Ступня, отдавленная слоном, все еще была скрыта белым когда-то носком, который стал уже серо-коричневым, но мистер Сетна все равно догадался, что спрятанная ступня была странно сплющена, – мальчик хромал, наступая на пятку. На «плохой» ступне носок оставался в основном белым.
Что касается девочки, стюард обнаружил что-то похотливое в ее позе; к тому же мистер Сетна пришел к выводу, что Мадху никогда раньше не была в ресторане – она слишком открыто смотрела на официантов. Внуки доктора Даруваллы могли бы получше себя вести; и хотя Инспектор Дхар провозглашал в прессе, что его дети будут обязательно индийцами, эти дети не имели никакого сходства с известным актером.
Что касается самого актера, то он выглядел ужасно, подумал мистер Сетна. Возможно, он забыл наложить макияж. Инспектор Дхар выглядел бледным и невыспавшимся; на нем была возмутительно вульгарная рубашка, на брюках – кровь, и чуть ли не в одночасье он страшно отощал. Должно быть, страдал от острой диареи, решил старый стюард. Как еще можно потерять за ночь от пятнадцати до двадцати фунтов? А что у него с головой – остригли какие-то гопники или выпадают волосы? Вторая мысль мистера Сетны предполагала, что Дхар стал жертвой болезни, передающейся половым путем. В больной культуре, где актеров кино почитали как полубогов, их образ жизни был чреват такими болезнями. Это опустит ублюдка на землю, подумал мистер Сетна. А может, у Инспектора Дхара СПИД! Старый стюард испытывал сильное искушение сделать анонимный телефонный звонок в «Стардаст» или «Сайн Блиц»; наверняка любой из этих журналов-сплетников о кино заинтересуется таким слухом.
– Я бы не вышла за него замуж, даже бы если он владел ожерельем королевы и предложил мне половину! – возопила незамужняя сестра миссис Кохинор. – Я бы не вышла за него замуж, даже если бы он предложил мне весь Лондон!
Если бы ты сейчас была в самом Лондоне, тебя все равно было бы слышно здесь, подумал доктор Дарувалла. Он поковырял своего морского леща; Фаррух недоумевал, зачем он заказал это, – рыбу в клубе «Дакворт» непременно переваривали-пережаривали. Он завидовал Мартину Миллсу, глядя, как тот навалился на мясные кебабы. Мясо все время выпадало из лепешки; поскольку Мартин снял мясные котлетки с шампуров и попытался сделать бутерброд, к рукам миссионера прилип нарезанный лук. Темно-зеленый флажок листка мяты застрял между верхними передними зубами фанатика. Фаррух сказал:
– Вы могли бы заглянуть здесь в мужскую комнату, Мартин. Здесь гораздо удобнее, чем в аэропорту. – Таким образом он вежливо предлагал иезуиту взглянуть на себя в зеркало.
На протяжении всего ланча доктор Дарувалла то и дело посматривал на часы, хотя Вайнод неоднократно звонил в «Индийские авиалинии»; карлик предполагал, что отправление будет не раньше чем в конце дня. Торопиться было некуда. Доктор позвонил в свой офис лишь для того, чтобы узнать, что никаких сообщений не было. Ему был всего один звонок, и Ранджит сам грамотно разрешил вопрос. Мистер Гарг позвонил по поводу почтового адреса цирка «Большой Голубой Нил» в Джунагадхе; Ранджит сказал, что Гарг хочет отправить Мадху письмо. Странно, что мистер Гарг не попросил адрес у Вайнода или Дипы, поскольку доктор взял этот адрес у жены карлика. Еще более странным было то, что Гарг собирался написать Мадху письмо или хотя бы открытку, – ведь Мадху не умела читать. Разве Гарг не знал этого? Но доктор догадался, что мистер Гарг просто пребывал в эйфории, узнав, что Мадху не ВИЧ-инфицирована; возможно, этот мерзавец хотел послать бедному ребенку записку с благодарностью или просто пожелать ей удачи.
В общем, не было никакого иного способа заставить Мартина Миллса посетить мужскую комнату, кроме как сказать ему, что у него в передних зубах застрял листок мяты. Схоласт отвел детей в карточный зал; там он тщетно пытался научить их «сумасшедшим восьмеркам». Вскоре карты были покрыты кровью – указательный палец фанатика все еще кровоточил. Вместо того чтобы вытаскивать свои медицинские принадлежности из чемоданчика, оставленного в «амбассадоре», – к тому же доктор не положил туда даже такой просто вещи, как лейкопластырь, – Фаррух попросил мистера Сетну принести немного перевязочного материала. Старый стюард принес пластырь в карточный зал с выражением презрения и крайне церемониально; он предложил пластырь Мартину Миллсу на серебряном сервировочном подносе, который выставил перед собой на расстояние вытянутой руки. Доктор Дарувалла воспользовался случаем, чтобы сказать иезуиту:
– Вероятно, прежде чем я наложу повязку, вам следует сходить в мужскую комнату и промыть рану.
Но Мартин Миллс помыл и перевязал свой палец, так и не посмотрев ни в зеркало над раковиной, ни в зеркало в полный рост, – он удосужился только взглянуть издалека, и то лишь для того, чтобы оценить свою потерянную и найденную гавайскую рубашку. Миссионер упорно не замечал листика мяты в зубах. Тем не менее он заметил диспенсер для бумажного полотенца, рядом с ручкой для смыва писсуара, и также отметил, что возле каждого писсуара есть свой диспенсер. Использованные полотенца не полагалось бросать в писсуары – для этого в конце их ряда стояло серебряное ведро, похожее на ведерко со льдом, только безо льда.
Эта туалетная система показалась Мартину Миллсу чрезвычайно строгой и сверхгигиеничной, и он вдруг осознал, что еще никогда не вытирал свой пенис бумажным полотенцем. Создавалось впечатление, что в преддверии вытирания пениса, сделавшего свое дело, сам процесс мочеиспускания становится более важным и, конечно, более торжественным. По крайней мере, это то, на что и было нужно бумажное полотенце в представлении Мартина Миллса. Его лишь беспокоило, что больше никто из даквортианцев не мочился ни в один из писсуаров; посему он не мог быть абсолютно уверенным в назначении диспенсеров полотенец. Он собирался было завершить мочеиспускание как обычно, то есть не вытираясь, когда в мужскую комнату вошел недружелюбный старый стюард, предоставивший иезуиту пластырь. Под мышкой у него, упираясь в предплечье той же руки, торчал серебряный сервировочный поднос, как если бы мистер Сетна нес ружье.
