– Скажи еще, что Земля круглая, – сказал Фаррух, но актер лишь пожал плечами.

Неожиданно доктор Дарувалла испугался – но не Рахула (или миссис Догар); доктор испугался Дхара, и только потому, что почувствовал: он действительно не знает Дхара – несмотря на все эти прожитые рядом годы. Да, Фаррух чувствовал, что на потом отложено что-то неприятное, и вернулся мыслями к цирку, но когда он снова упомянул о своем предстоящем путешествии в Джунагадх, то увидел, что Джона Д. все это не трогает.

– Ты, наверное, думаешь, что еще один проект спасения детей также обречен на провал, – сказал доктор Дарувалла. – Это все равно что загадывать желания, бросая монеты в фонтан, или считать, сколько раз отскочит камешек от воды.

– Звучит так, будто ты сам думаешь, что это обречено на провал, – сказал Дхар.

Самое время уматывать, подумал доктор. Затем доктор Дарувалла заметил гавайскую рубашку в бумажном пакете; детектив Пател оставил пакет под своим стулом. Оба мужчины уже были готовы уйти, когда доктор вытащил из сумки пеструю рубашку.

– А ну-ка посмотри на это. Заместитель комиссара действительно что-то забыл. Нехарактерно для него, – заметил Джон Д.

– Сомневаюсь, что он забыл. Я думаю, он хотел, чтобы это было у тебя, – сказал доктор Дарувалла. Доктор порывистым движением вынул из пакета это буйное явление попугаев в пальмах; были там и цветы – красные, оранжевые и желтые – в невозможно зеленых джунглях. Фаррух, держа рубашку за плечи, прислонил ее к плечам Дхара. – Это твой размер, – заметил доктор. – Ты уверен, что не хочешь ее взять?

– У меня есть все рубашки, какие нужно, – сказал ему актер. – Отдай это моему чокнутому братцу.

21

Побег из Махараштры

Готовый к встрече с бешенством

На этот раз Джулия нашла его утром в столовой – он спал за столом, прижавшись щекой, под которой застрял карандаш, к стеклянной столешнице. Судя по последним записям, Фаррух продолжал искать название кинофильма. Тут были и «Писающий лев» (слава богу, перечеркнутый), и «Бурлящие гормоны» (также, к ее облегчению, вычеркнутые), но одно название, похоже, понравилось сценаристу, прежде чем он заснул, – оно было обведено. Джулия усомнилась, что оно подойдет в качестве названия фильма. Это была «Рулетка с лимузинами», что напомнило Джулии один из тех французских фильмов, которые бросают вызов здравому смыслу, даже когда удается прочесть каждое слово субтитров.

Но этим утром Джулия была слишком занята, чтобы читать новые страницы. Она разбудила Фарруха, подув ему в ухо; пока он был в ванной, заварила ему чая. Она уже собрала его туалетные принадлежности и сменную одежду и посмеивалась над мужем по поводу его параноидальной привычки брать с собой аптечку с лекарствами; в конце концов, он уезжал лишь на одну ночь.

Но доктор Дарувалла никогда не путешествовал по Индии, не приняв необходимых мер предосторожности: он брал эритромицин в качестве предпочтительного антибиотика при бронхите; ломотил – от диареи. У него даже был набор хирургических инструментов, включая шовный материал и марлевые бинты, пропитанные йодоформом, – а также антибиотик в виде порошка и мази. В обычную погоду инфекция расцветала в самой простейшей ране. И доктор никогда не путешествовал без набора презервативов, которые свободно раздавал по собственному почину. Индийские мужчины, как известно, не пользовались презервативами. Доктору Дарувалле оставалось только встретить человека, который примечателен тем, что шутит над проститутками; по мнению доктора, это означало контакт с ними. «Вот – возьмите, наденьте в следующий раз один из них», – говорил доктор Дарувалла.

Доктор также взял с собой полдюжины стерильных одноразовых игл и шприцев – на случай, если кому-нибудь понадобится сделать инъекцию. В цирке людей всегда кусали собаки и обезьяны. Кто-то сказал доктору Дарувалле, что среди шимпанзе весьма распространены случаи бешенства. В эту поездку Фаррух взял, в частности, три начальные дозы вакцины против бешенства плюс три десятимиллилитровых флакона человеческого иммуноглобулина. И вакцину, и иммуноглобулин требовалось хранить в холоде, но для поездки менее чем на двое суток термоса со льдом было достаточно.

– Думаешь, вас что-то укусит? – спросила его Джулия.

– Я думаю о новом миссионере, – ответил Фаррух, поскольку полагал, что если бы он был бешеным шимпанзе в «Большом Голубом Ниле», то, несомненно, попробовал бы укусить Мартина Миллса. Однако Джулия знала, что он взял достаточно вакцины и иммуноглобулина, чтобы лечить и себя, и миссионера, и обоих детей – на случай, если бешеный шимпанзе нападет на них всех.

Счастливый день

Утром доктор жаждал прочесть и пересмотреть новые страницы своего сценария, но у него было слишком много дел. Колченогий мальчик продал всю одежду, которую Мартин Миллс купил для него на Фэшн-стрит. Джулия предвидела это – она купила маленькому неблагодарному негодяю еще одежды. Было непросто заставить Ганеша принять ванну – сначала он ничего не хотел делать, кроме как ездить на лифте и любоваться морским видом, поскольку еще никогда не бывал в здании с балконом, выходящим на Марин-драйв. Ганеш также не хотел надевать сандалию на здоровую ногу, и даже Джулия сомневалась в том, стоит ли натягивать на искореженную ногу чистый белый носок. Чистым и белым носок останется недолго. Что касается единственной сандалии, то Ганеш жаловался, что ремешок так натер ему ногу, что он почти не может ходить.

Поцеловав Джулию на прощание, доктор повел недовольного мальчика к такси, в котором их ждал Вайнод; на переднем сиденье рядом с карликом сидела мрачная Мадху. Она была раздражена тем, что доктор Дарувалла с трудом понимает, что она говорит. Ей пришлось использовать два языка – маратхи и хинди, – прежде чем доктор понял, что Мадху недовольна одеждой, которую ей дал Вайнод. Как одеть девочку, объяснила карлику Дипа.

– Я не ребенок, – сказала бывшая маленькая проститутка, хотя было ясно, что Дипа хотела, чтобы девочка-шлюшка выглядела как ребенок.

– Цирк хочет, чтобы ты была похожа на ребенка, – сказал доктор Дарувалла, но девочка только надулась; и с Ганешем она вела себя совсем не как сестра.

Мадху мельком и с отвращением посмотрела в мутные глаза мальчика; они были покрыты пленкой тетрациклиновой мази, которая придавала его глазам остекленевший вид. Мальчик должен был принимать лекарство в течение недели или более, прежде чем его глаза станут нормальными с виду.

– Я думала, что они вылечат твои глаза, – безжалостно сказала Мадху.

Она говорила на хинди. У Фарруха создалось впечатление, что, когда он был наедине с Мадху или с Ганешем, они старались говорить с ним по-английски, – теперь же, оказавшись вместе, дети перешли на хинди и маратхи. На хинди доктор мог кое-как объясниться, но отнюдь не на маратхи.

– Важно, чтобы вы вели себя как брат и сестра, – напомнил им Фаррух, но мальчик-калека было настроен так же мрачно, как и Мадху.

– Если бы она была моей сестрой, я бы избил ее, – сказал Ганеш.

– С такой ногой вряд ли, – сказала Мадху.

– Постойте, постойте, – сказал доктор Дарувалла; он решил говорить по-английски, потому что был почти уверен, что и Мадху, и Ганеш понимают его и что английский язык придает ему больший авторитет. – Это ваш счастливый день, – сказал он им.

– Какой счастливый день? – спросила Мадху доктора.

– Это ничего не значит, – сказал Ганеш.

– Это просто такое выражение, – признал доктор Дарувалла, – но оно на самом деле имеет значение. Оно означает, что сегодня вам улыбнулась удача – вы покидаете Бомбей и отправляетесь в цирк.

– То есть ты имеешь в виду, что это мы счастливы, а не день, – ответил колченогий мальчик.

– Слишком рано говорить, что мы счастливы, – сказала девочка-проститутка.

С таким настроем они и прибыли в Святой Игнатий, где их ждал упертый миссионер. Исполненный безграничного энтузиазма, Мартин Миллс устроился на заднем сиденье «амбассадора».