Скорее даже не из растущей дружбы, а из какого-то молчаливого взаимного уважения эти два мальчика продолжали быть соседями по комнате в последний год обучения в интернате Фессенден. В заведении предполагалось, что если вы не жалуетесь на соседа по комнате, то он вас устраивает. Кроме того, мальчики были в одном и том же летнем лагере. Весной в первый год своего пребывания в Фессендене, когда Мартин искренне скучал по своему отцу и представлял, какие ужасы совместной жизни ожидают его впереди в летние месяцы, по возвращении в Лос-Анджелес, Вера прислала мальчику брошюру-рекламу одного летнего лагеря. Туда Мартина и отправляли; вопрос был уже решенный, и когда Мартин перелистывал брошюру, Ариф вместе с ним рассматривал фотографии.
– Я тоже мог бы в какой-то такой поехать, – сказал турок Мартину. – Я имею в виду, мне тоже придется куда-то отправиться.
Но была еще одна причина, по которой они остались вместе; оба были довольно хилыми, и ни тот ни другой не имел склонности утверждать свое физическое превосходство. В такой школе, как Фессенден, где занятия спортом были обязательны и мальчики росли в обстановке лихорадочного соперничества, Ариф и Мартин могли оправдать свое отсутствие интереса к спорту, только оставаясь соседями по комнате. Они пошучивали, что самыми яростно презираемыми спортивными соперниками Фессендена считались школы Фей и Фенн. Им было смешно, что есть и другие школы, названия которых начинаются на букву «Ф», как будто эта буква означала спортивный заговор – то есть «фигню» соперничества. Придя на сей счет к единому мнению, два соседа по комнате придумали свой личный способ выражать презрение одержимому спортивной горячкой Фессендену; Ариф и Мартин решили не только пренебрегать спортом, но и использовать слова, начинающиеся с буквы «ф», для всего, что им было противно в их школе.
Форменные, с уголками воротника на пуговицах, рубашки преподавательского состава, преимущественно розового и желтого цвета, мальчики называли «фасонистыми». Про малоприятную жену преподавателя они говорили «фуфыристая фря». Школьное правило, что верхняя пуговица рубашки всегда должна быть непременно застегнута при надетом галстуке, они назовут «фуфловым». А разные преподаватели и соученики получат прозвища «фальшак», «фашист», «флюс», «фанат», «фекалия», «фугас», «фригид», «фаллос», «фурия», «флюид», «фронда», «фанера», «фарс», «факир», «фавн», «фитиль», «флегма» и «фразер».
Эти знаковые прозвища забавляли их; Мартин и Ариф стали тайным обществом, наряду с другими обществами своих одноклассников. Естественно, те стали называть эту парочку «фруктами», «фриками», «фофанами», «феями» и «фиалками», однако сексуальная активность в комнате на двоих проявлялась лишь в регулярных мастурбациях Арифа. Когда мальчики перешли в девятый класс, им дали комнату с дверью. Это позволяло Арифу тратить меньше усилий на сокрытие своего фонарика.
Вспомнив об этом, тридцатидевятилетний миссионер, одинокий и бессонный в своей каморке у Святого Игнатия, осознал, что тема мастурбации – вещь коварная. В отчаянной попытке отвлечь себя от того, куда, как он знал, эта тема приведет его – а именно к его матери, – Мартин Миллс принял на своей койке сидячее положение, включил свет и начал читать наугад газету «Таймс оф Индиа». Это был даже не свежий выпуск газеты, а номер по крайней мере двухнедельной давности, свернутый в трубку и для удобства положенный под кровать – чтобы бить тараканов и комаров. Но так случилось, что новый миссионер стал выполнять первое из упражнений, с помощью которого он намеревался ориентироваться в Бомбее. Более важный вопрос – было ли в «Таймс оф Индиа» хоть что-нибудь, что могло бы отвлечь Мартина от воспоминаний о его матери в связи с неприятной темой мастурбации, – этот вопрос на данный момент так и не был решен.
Как назло, взгляд Мартина упал на брачные объявления. Он прочел в сообщении ищущего невесту тридцатидвухлетнего преподавателя бесплатной средней школы, что у того «небольшое косоглазие на один глаз»; государственный служащий (с собственным домом) признавался в «небольшой деформации ног», но утверждал, что с ходьбой у него все отлично и что он не против супруги с физическими недостатками. В другом месте – «шестидесятилетний бездетный смуглокожий вдовец» искал «стройную, красивую, скромную, некурящую трезвенницу – вегетарианку не старше сорока лет с правильными чертами лица»; притом что толерантный вдовец провозглашал: каста, язык, социальное положение и образование для него «не имеют значения» (это было, разумеется, одно из объявлений Ранджита). Невеста, ищущая жениха, рекламировала себя как имеющую «привлекательное лицо и диплом вышивальщицы»; еще одна «стройная, красивая, скромная девушка», заявлявшая, что планирует изучить компьютеры, искала независимого молодого человека, который был бы «достаточно образован, чтобы не иметь обычных комплексов насчет светлой кожи, касты и приданого».
По этим рекламным объявлениям Мартин Миллс мог заключить, что «скромный» означало хорошо приспособленный для домашней жизни и что «смуглокожий» означало довольно-таки светлый цвет лица – возможно, бледно-желто-коричневый, как у доктора Даруваллы. И только. Мартин не мог предположить, что «шестидесятилетний бездетный смуглокожий вдовец» – это Ранджит; он видел Ранджита, который, конечно же, был темнее, чем смуглокожий. Для миссионера любые матримониальные объявления – любые выражения намерения создать пару – казались знаком отчаяния и печали. Он встал с кровати и зажег еще одну противомоскитную спираль, но не потому, что заметил каких-то комаров, а потому, что последнюю спираль зажигал для него брат Габриэль, – Мартину же хотелось сделать это самостоятельно.
Он задавался вопросом, был ли смуглокожим его бывший сосед по комнате Ариф Кома. Нет, Ариф был потемнее, подумал Мартин, ясно вспомнив цвет лица турка. В подростковом возрасте «светлоликость» была примечательней любого цвета кожи. В девятом классе Арифу уже приходилось бриться каждый день, отчего его лицо казалось гораздо более взрослым по сравнению с лицами других девятиклассников; однако тело Арифа было совершенно мальчишеским из-за отсутствия волос – голая грудь, гладкие ноги, девичий, без единой волосинки зад… наличие всего, что подразумевает женский глянец. Хотя они были соседями по комнате в течение трех лет, только в девятом классе Мартин начал догадываться, что Ариф красив. Позже он поймет, что даже его самое первое осознание красоты Арифа было заложено Верой. «А как там твой милый сосед по комнате – этот красивый мальчик?» – спрашивала она Мартина всякий раз, когда звонила ему.
В школах-интернатах было принято при посещении родителей отпускать с ними детей на обед; часто соседа по комнате приглашали за компанию. Понятно, что родители Мартина Миллса никогда не приезжали к нему вдвоем, – Вера и Дэнни посещали его по отдельности, как разведенная пара, хотя не были разведены. Дэнни обычно брал Мартина и Арифа в гостиницу в Нью-Гемпшире на День благодарения; Вера предпочитала однодневные визиты.
Во время перерыва в занятиях на День благодарения девятиклассники Ариф и Мартин проводили время с Дэнни в гостинице в Нью-Гемпшире, а затем с приехавшей Верой – ночь с субботы на воскресенье этих длинных выходных. Дэнни привез мальчиков обратно в Бостон, где Вера ждала их в отеле «Риц». Она сняла люкс с двумя спальнями. Ее жилое пространство было довольно большим, с двуспальной кроватью и роскошной ванной; мальчики получили меньшую спальню с двумя односпальными кроватями и смежной душевой кабиной и туалетом.
Мартин наслаждался временем, проведенным в гостинице в Нью-Гемпшире. Там было такое же расположение комнат, с одной только разницей: в той гостинице Ариф получил в пользование свою отдельную спальню и ванную комнату, тогда как Дэнни с сыном заняли большую комнату с двумя кроватями. За эту вынужденную изоляцию Дэнни извинялся перед Арифом: «Ты и так живешь с ним все время рядом в одной комнате».
– Конечно, я понимаю, – сказал Ариф. В конце концов, в Турции старшинство было основным критерием, определяющим, кто важнее и кого следует уважать. – Я привык уважать старших, – вежливо добавил Ариф.
