– Мисс Тануджа с нами уже давно, – прошептал отец Джулиан.

– Понятно, – сказал доктор Дарувалла, а Мартин Миллс просто вытаращился на нее.

Затем они прошли мимо младшего класса. Дети дремали, опустив голову на парты, – либо «рослики», либо «полурослики», подумал Фаррух.

– Вы играете на фортепьяно? – спросил отец настоятель нового миссионера.

– Я всегда хотел научиться, – сказал Мартин.

Возможно, этот сумасшедший будет брать уроки игры на фортепьяно между приступами ориентации на местности по газете «Таймс оф Индиа», подумал доктор Дарувалла.

Чтобы сменить тему отсутствия у него музыкальных навыков, схоласт спросил отца Джулиана об уборщиках, ибо повсюду в миссии было множество мужчин и женщин, что-то чистящих, подметающих, убирающих также и в туалетах, и миссионер предположил, что это люди из каст неприкасаемых.

Отец настоятель использовал слова языка хинди «bhangee» («поглотители») и «maitrani» («дружба»), но Мартин Миллс был человеком, миссия которого была больше, чем полагал отец Джулиан. Мартин спросил отца настоятеля прямо в лоб: «А их дети посещают эту школу?» За что доктор Дарувалла вдруг его полюбил.

– Ну нет – это было бы неудобно, сами понимаете, – начал объясняться отец Джулиан, но Фаррух был впечатлен тем, как изящно Мартин Миллс прервал отца настоятеля. Схоласт просто понесся на всех парусах, описывая дело «спасения» нищего калеки и девочки-проститутки; это был пошаговый метод Мартина, и миссионер фактически протащил отца настоятеля по всем ступенькам. Сначала цирк вместо милостыни или борделя. Потом овладение английским языком – «окультуривание до уровня востребованности», – и затем «сознательное обращение в веру»; Мартин Миллс называл это также «разумной жизнью во Христе».

Старшеклассники, выскочив во двор на перемене, наслаждались дикой молчаливой дракой в пыли, и доктора Даруваллу удивило, насколько безучастны остались иезуиты к этому, пусть несерьезному, акту насилия; они были зациклены на разговоре, как львы на потенциальной жертве.

– Но конечно же, разве можно утверждать, что это именно вы, Мартин, обратили этих детей в веру? – сказал отец Джулиан. – То есть если в конечном счете они обратятся в нашу веру.

– Да, но… что вы имеете в виду? – спросил Мартин.

– Только то, что я никогда не знаю, обратил ли я хоть кого-нибудь в веру, – ответил отец настоятель. – И если эти дети были обращены, почему вы считаете, что это ваша заслуга? Умерьте гордыню. Если это происходит, то благодаря Богу. А не благодаря вам.

– Ну конечно же нет! – сказал Мартин Миллс. – Если это происходит, то благодаря Богу.

Так это и есть «послушание»? – спросил себя доктор Дарувалла.

Когда отец Джулиан отвел Мартина в выделенную для схоласта келью, которую доктор Дарувалла воображал чем-то вроде тюремной камеры со встроенными приспособлениями для усмирения плоти, сам доктор продолжил прогулку. Ему снова хотелось посмотреть на спящих детей, потому что образ мальчика, положившего голову на парту, был самым привлекательным из всего, что Фаррух мог вспомнить о своей учебе в колледже Святого Игнатия, – это было так давно. Но когда он снова заглянул к младшеклассникам, учитель, которого он прежде не видел, строго посмотрел на него, как будто его появление в дверях мешало детям. И на сей раз доктор заметил открытую проводку для ламп дневного света, которые были выключены, и такую же открытую проводку для потолочного вентилятора, который был включен. Над классной доской марионеткой на спутанных бечевках замерла еще одна статуя Девы Марии. Будь это в Канаде, Фарруху показалось бы, что Богородица покрыта инеем или припорошена снежком; но это была лишь меловая пыль с доски, осевшая на статуе.

Доктор Дарувалла поразвлекся, читая разные печатные сообщения и объявления, попадавшиеся ему на глаза. Была мольба от группы социальных проблем – «помочь менее удачливым братьям и сестрам». Для душ, попавших в чистилище, предлагались молитвы. Фарруху понравилось соседство на стене огнетушителя «Минимакс» со статуей Христа, держащего больного ребенка; рядом с краткой инструкцией по применению огнетушителя на разлинованном листке из блокнота почерком ребенка было выведено: «Благодарность младенцу Иисусу и нашей Богоматери за неустанную помощь». Все-таки в наличии огнетушителя Фаррух видел больше надежды и опоры. Миссия была возведена из камня в 1865 году; флуоресцентные лампы, потолочные вентиляторы, огромная сеть беспорядочной проводки появились позже. Доктор пришел к выводу, что пожар от замыкания в сети вполне возможен.

Фаррух попытался ознакомиться со всеми группами, собрания которых мог посещать примерный христианин. Были анонсированы встреча литургических чтецов и совещание членов Общества Креста – чтобы «сделать прихожан политически более сознательными». Текущей темой предлагаемого разговора по программе католического образования взрослых было «Христианство сегодня в мире нехристианских религий». В этом месяце Центром живой надежды управлял доктор Юсуф Мерчант. Доктор Дарувалла задался вопросом, что это значит – «управлял». Вечер под названием «Узнайте друг друга ближе» проводился для членов «Корпуса службы у алтаря», и Фаррух предположил, что это будет мрачное сборище.

Доктора удивил незаконченный витраж под аркой балкона на втором этаже, выложенный неравномерными кусками цветного стекла, как будто само понятие Бога было здесь каким-то неполным и разрозненным. В часовне с иконами Фаррух ненароком закрыл псалтырь на странице с псалмом под названием «Принеси мне елей». На закладке, которую он вынул из псалтыри, говорилось о праздновании предстоящего юбилея миссии Святого Игнатия – «125 лет деятельной любви в воспитании молодежи». Там было также слово «мироутверждающий» – доктор Дарувалла никогда не имел ни малейшего представления, что это значит. Он снова заглянул в сборник псалмов, но даже само его название показалось ему оскорбительным – «Песенник харизматического обновления Индии»; он и не знал, что, оказывается, идет какое-то харизматическое обновление! Так что вместо псалтыри он взял молитвенник, в котором продвинулся не дальше строчки в первой же молитве: «Храни нас, Боже, как зеницу ока…»

Затем доктор Дарувалла обнаружил «Намерения святого отца на 1990 год». На январь предполагался диалог между католической и англиканской общинами как продолжение поисков христианского единства. На февраль предлагались молитвы для тех католиков в разных странах, кто страдает от словесного либо физического преследования. В марте прихожанам рекомендовалось продемонстрировать более реальные свидетельства помощи нуждающимся, равно как и верность «бедности Евангелия». Доктор Дарувалла не мог читать, что там дальше, после марта, поскольку фраза «бедность Евангелия» остановила его. Фаррух чувствовал, что вокруг слишком много того, что не имеет для него смысла.

Даже прихотливая коллекция икон брата Габриэля мало что значила для доктора, хотя эта комната с иконами в миссии Святого Игнатия была одной из достопримечательностей Бомбея. Изображения показались Фарруху мрачными и темными. На стене висело «Поклонение волхвов» украинской иконописной школы XVI века, «Усекновение головы Иоанна Крестителя» – XV век, икона с севера России. Тема страстей Христовых была представлена «Тайной вечерей», «Распятием», «Снятием с креста», «Положением во гроб», «Воскресением» и «Вознесением»; все эти иконы с XIV по XVIII век были выполнены новгородской, византийской, московской и прочими иконописными школами. Одна из икон называлась «Успение Богородицы», и это было уже слишком для доктора Даруваллы – он не понимал значения слова «успение».

От икон доктор двинулся к кабинету отца настоятеля, где к закрытой двери была прибита доска, напоминающая карточную игру в криббедж: с помощью отверстий и колышков отец Джулиан указывал свое местонахождение или степень доступности – «скоро вернусь», или «не беспокоить», или «в своем кабинете», или «буду поздно», или «вернусь к ужину», или «уехал из Бомбея». Вот когда доктор Дарувалла подумал, что ему самому следовало бы «уехать из Бомбея»; то, что он родился здесь, отнюдь не означало, что он здешний.