Обширные приготовления к войне с Москвой приходили уже к концу и военное счастье в Ливонии уже повернулось на сторону поляков и их союзников шведов, когда московские послы, Карпов и Головин, прибыли в Краков для подтверждения только что заключенного перемирия. Но Баторий теперь уже не скрывал своих намерений, и, после разных препирательств о титулах и церемониях, посольство ни с чем было отпущено назад; дорогой его намеренно задержали, чтобы еще выиграть поболее времени. Летом 1579 года царь отправился в Новгород, имея в виду приготовить отпор Баторию, ибо он уже знал о приготовлениях польского короля. Тут же в Новгороде к нему явились Карпов и Головин и донесли, что Баторий идет на Московское государство, что войско его состоит главным образом из наемных отрядов, а польской и литовской шляхты с ним не много, что король хочет идти на Смоленск или Полоцк, но вельможи литовские не желают иметь войну на своих границах и уговаривают короля идти или послать войско в Ливонию. Послы прибавляли, будто шляхта польская и литовская недовольна выбором Стефана Батория и более всего желает иметь у себя на престоле московского царевича. В этом случае послы, очевидно, придавали излишнее значение и таким толкам, которые, может быть, велись с ними не без задних мыслей. Вслед за тем от польского короля пришло письмо, в котором приводились разные обвинения против Москвы и объявлялась война.
На военных советах у короля происходили оживленные споры о том, куда направить поход. Большинство вельмож действительно предлагало идти в Ливонию, чтобы выгнать оттуда русских, а затем осадить Псков, который представлял войску будто бы легкую и богатую добычу. Но Баторий владел замечательным талантом политика и полководца. Он указывал на страшное опустошение Ливонии, на многочисленность в ней крепостей и на ее отдаленность: двинувшись в нее, пришлось бы оставить без прикрытия пределы Литвы. Король предполагал идти на Полоцк: этот город для москвитян служит ключом равно и к Ливонии, и к Литве; он господствует над судоходным путем по Двине к Риге; следовательно взятием его будут обеспечены важнейшие выгоды для последующих военных действий. И действительно, в августе месяце Баторий подошел к Полоцку и осадил его. Царь не ожидал сего движения; он думал, что главным театром войны будет все та же Ливония, а потому в Полоцке оказалось войска недостаточно для обороны обширного пространства, которое занимал Большой город и два замка при нем, называемые Стрелецким и Острогом. Здесь начальствовали князья Телятевский и Щербатов с воеводой Волынским и дьяком Ржевским. Неприятели повели приступы сначала на самую слабую часть укреплений, т. е. на Большой город. Гарнизон и жители сами сожгли город, удалились в замки и там продолжали мужественно обороняться. Наступившая ненастная погода затрудняла действия неприятелей и добывание съестных припасов. Но ни сам царь, ни посланные им на помощь Полоцку воеводы Борис Шеин и Федор Шереметев не воспользовались обстоятельствами и не предприняли никаких решительных действий. Означенные воеводы, увидав, что дороги к Полоцку заняты королевскими отрядами, ушли в ближнюю крепость Сокол. Наконец Баторий сделал решительный приступ, во время которого венгры успели зажечь стены Стрелецкой крепости. Несмотря на то что дым и зарево пожара были видны из Сокола, малодушные воеводы не пришли оттуда на помощь. Два дня продолжался пожар и шли отчаянные приступы, на которых особенно отличилась венгерская пехота. Наконец мужественное сопротивление осажденных было сломлено: стрельцы сдали город с условием свободного выхода. Король предложил им вступить на его службу; но немногие на это согласились; большинство ратных людей ушло в отечество, хотя их ожидала там царская немилость. Владыка Киприан и некоторые воеводы не хотели сдаваться и заперлись в Софийском соборе, откуда они были взяты силой. Надежда неприятеля найти в Полоцке богатую добычу не оправдалась. Между прочим, они захватили бывшее при Софийском соборе драгоценное собрание греческих и славянских рукописей, которое поэтому безвозвратно погибло.
Таким образом, древний стольный Полоцк снова отошел к Литве. В войске Батория находился и князь Андрей Курбский, который отсюда, из завоеванного Полоцка, написал ответ на упомянутое выше письмо Иоанна, посланное из Вольмара. Изгнанник снова отрицает взводимые на него вины, упрекает царя в его тиранствах, в истреблении доблестных воевод и в трусости, следствием чего были разные бедствия России и поражения от неприятелей; особенно указывает на сожжение Москвы татарами и падение Полоцка.
За Полоцком пал и Сокол, зажженный и взятый приступом после отчаянной сечи. Потом взяты были крепости Красный, Козьяч, Нещерда и некоторые другие. А царь с войском стоял тогда во Пскове и ничего не предпринимал! Литовско-русские отряды, предводимые Константином Острожским и Кмитою, опустошили часть областей Северской и Смоленской. Наступавшая зима остановила успехи литовцев. Баторий воротился в Вильну. В то же время шли военные действия против шведов, которые из Эстонии и Финляндии нападали на наши владения и, между прочим, осаждали Нарву. Между Иоанном и Баторием снова начались переговоры; король отказывался отправить послов в Москву, как это бывало прежде, а Иван уже согласился на отправку большого московского посольства в Литву; соглашался называть Батория уже не соседом, как прежде, а братом, и вообще делал разные уступки. Но переговоры эти ни к чему не повели, ибо король старался только выиграть время, чтобы приготовиться к новому походу. Между прочим, для усиления пехоты он велел набрать в королевских имениях крестьян по пяти человек со ста, и эти ратные люди по окончании срочной службы получали свободу от крестьянских повинностей со всем своим потомством. Иоанн со своей стороны также готовился в течение зимы 1580 года: умножал войска и усиливал укрепления пограничных городов. Чтобы увеличить свои доходы на содержание военных сил, он созвал в Москве духовный собор по вопросу о церковных имуществах; тут, по его желанию, составлен был приговор в таком смысле, чтобы епископы, монастыри и церкви впредь не присваивали себе недвижимых имений и возвратили бы в казну те земли и села, которые когда-то были княжескими. Не зная, куда теперь направился Баторий, царь вновь растянул свои силы по границам и ждал, не дерзая предпринять никаких решительных действий.
И во второй свой поход, предпринятый в августе 1580 года, Баторий прошел там, где его не ожидали. Он двинулся в Новгородскую область по некоторым дорогам, просекая путь в лесах, пролагая гати и мосты по болотам; взял мимоходом крепости Велиж и Усвять, явился под Великими Луками и осадил этот зажиточный и хорошо укрепленный город. Невдалеке от него, в Торопце, стоял воевода Хилков; но он так же, как Шеин и Шереметев под Полоцком, не дерзал на решительные действия, а ограничивался легкими стычками. На пятый день осады, когда главная башня была взорвана подкопом, а деревянные городские стены зажжены, Великие Луки после отчаянной обороны сдались на милость победителя. Король обещал им пощаду, но ворвавшиеся в город венгры и поляки произвели варварское избиение жителей и неистовый грабеж. Овладев Великими Луками, Баторий послал войско с князем Збаражским на Хилкова, который и был разбит. Затем взяты города Невель, Озерище, Заволочье. Но оршанский воевода Филон Кмита, посланный к Смоленску, потерпел поражение от воеводы Бутурлина. С приближением зимы Баторий снова воротился; военные действия, однако, продолжались и зимой, особенно в Ливонии и Эстонии, где шведы, предводительствуемые графом Понтусом де Ла-Гарди (женатым на незаконной дочери шведского короля Иоанна), отняли у русских города Падис (близ Ревеля) и Везенберг, кроме того, город Кексгольм в Карелии. Литовские войска в эту зиму доходили до Старой Русы, которую сожгли, а московские воеводы из Смоленской области ходили опустошать соседние литовские земли{50}.
Мирные переговоры, однако, не прекращались. Наши послы, князь Сицкий и Пивов, забыв прежние московские обычаи, ездили за Баторием от Великих Лук до самой Варшавы и смиренно переносили все обиды и лишения, как им было наказано от царя. В Варшаве они предложили польским панам радным перемирие на условии каждой стороне остаться при том, чем владеет; но паны не захотели и докладывать королю о таком условии. Из Москвы прибыли новые послы, Пушкин и Писемский, которые имели от царя наказ терпеть всякое унижение, только добиваться перемирия. Им разрешалось даже не настаивать в грамоте на царском титуле, а только на словах заметить, что «государи наши не со вчерашнего дня государями, а извечные». Следовательно, унижаясь перед Баторием, Иван Васильевич все-таки поручал сделать бесполезный намек на то, что соперник его со вчерашнего дня государь! Эти новые послы уступали королю всю Ливонию, за исключением небольшой восточной ее части, т. е. Дерптского округа. Но Баторий требовал всей Ливонии, кроме того, уступки Себежа и уплаты 400 000 венгерских золотых за военные издержки. Послы известили о том царя. Крайне уязвленный такими требованиями, Иван Васильевич отправил к королю письмо, которое начиналось словами: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по Божьему изволению, а не многомятежному человеческому хотению». Это пространное письмо исчисляло все неправды Батория по отношению к царю и было наполнено горькими упреками королю за его высокомерие, невозможные требования и не-жаление христианской крови. Царское послание застало короля уже на походе, именно в Полоцке. Когда королю принесли эту грамоту, обернутую в целую штуку кельнского полотна, опечатанного двумя большими печатями, он рассмеялся и сказал: «прежде он никогда не посылал такой большой грамоты; должно быть, начинает от Адама». Ответ на царское послание Баторий поручил сочинить канцлеру Замойскому. Канцлер усердно занялся этим ответом: в деле сочинительства он не уступал Грозному и почти ни одного его обвинения не оставил без резкого опровержения. Ответ был написан сначала по-латыни, под его руководством, одним из королевских секретарей. Таким образом, к Ивану Васильевичу от имени короля в свою очередь послана была в западно-русском переводе обширная ругательная грамота, в которой тот смеялся над его притязанием происходить от кесаря Августа и напоминал раболепие его предков перед татарскими ханами; называл его мучителем, волком, ворвавшимся в овчарню, и грубым ничтожным человеком; упрекал его в трусости и, наконец, вызывал его на поединок. Вместе с грамотой он прислал царю изданные тогда в Германии книги о его предках и об нем самом. Иоанн не нашелся, что отвечать на грамоту, и ограничился тем, что гонца, прибывшего с ней, не позвал обедать! Вместо того чтобы мужественно встретить врага, он в это время искал спасения от него в папском и иезуитском посредничестве.
