В то время главное внимание Московского правительства вновь сосредоточилось на отношениях к своему западному соседу, великому княжеству Литовско-русскому.
Король польский и великий князь литовский Александр Казимирович, узнав о смерти своего тестя Ивана III, думал воспользоваться изменившимися обстоятельствами и завязал с Василием переговоры о вечном мире, требуя возвращения отнятых у Литвы областей. Разумеется, такое требование было отвергнуто, и Александр начал готовиться к новой войне с Москвою, опять приглашая к участию в ней литовского магистра Вальтера Плеттенберга. Но, во-первых, Плеттенберг на этот раз не показывал усердия к войне; а, во-вторых, в это время произошла у короля сильная распря с литовскими вельможами: виновником ее был его любимец, князь Михаил Львович Глинский.
Сей последний происходил от одного знатного татарского выходца времен Витовта; он получил образование за границей, побывал в Испании и Италии, где изменил православной вере своих родителей и перешел в католицизм. Некоторое время он служил при дворе и в войске императора Максимильяна, а также у курфирста Саксонского, славился знанием военного дела, владел обширными землями и многими замками в Литовско-русском княжестве, и в качестве литовского надворного маршала сделался самым приближенным и доверенным лицом короля Александра. Один его брат, Иван Львович, занимал важный уряд в юго-западной Руси; он был воеводою киевским. Другой брат, Василий Львович, также владел в западной Руси многими поместьями и замками. Отличаясь гордостью и властолюбием, Михаил Глинский вооружил против себя многих вельмож, которые, конечно, завидовали его влиянию на короля. Однажды, по его просьбе, Александр отнял Лидское староство у пана Ильинича и отдал его Андрею Дрожжи, клиенту Глинского. Ильинич обратился с жалобою к литовским панам-радам, но главе которых стояли Войтех Табор, епископ виленский, Николай Радивил, воевода виленский, Ян Заберезинский, воевода трокский, Станислав Янович, староста жмудский, Станислав Глебович, воевода полоцкий, и Станислав Кишка, наместник смоленский. Эти радные паны сослались на обязательство, данное Александром при возведении его на литовский престол, не отнимать ни у кого урядов, за исключением таких преступлений, за которые полагалось лишение чести и жизни. На этом основании литовская рада не допустила Дрожжи до Лидского староства и возвратила его Ильиничу. Король, находившийся в Кракове, услыхав о том, сильно разгневался на литовских панов. Есть известие, что, возбуждаемый Глинским, он задумал схватить их и посадить в заключение; для чего призвал их на сейм в Берестье. Но коронный канцлер, Ян Лаский, предостерег о том литовских вельмож, и они отказались войти в замок. Вместе с духовником королевским он отговорил Александра от насильственных действий; тем не менее король отнял Трокское воеводство у Заборезинского, велел Ильинича посадить в тюрьму, а остальным ослушникам запретил показываться себе на глаза. Но потом простил их по просьбе польских панов. Вскоре самого Александра постигло несчастие: его разбил паралич. Если верить одному западнорусскому летописцу, это произошло на следующем сейме в Радоме, именно после речи епископа Войтеха Табора, который напомнил королю его присягу соблюдать литовские привилегии и пригрозил небесною карою всякому их нарушителю. От неудачного лечения болезнь вскоре приняла опасный характер. Приехав в Литву, больной король собрал сейм в городе Лиде; но тут пришло известие о вторжении Крымских татар.
Занятые своими внутренними распрями, король и литовские вельможи мало занимались обороною южных пределов, и татарские хищники стали делать почти ежегодные набеги. Особенно сильное вторжение произвели они в августе 1506 года, явясь в количестве двадцати или более тысяч под начальством двух своих царевичей, сыновей Менгли Гирея. Миновав Слуцк, они остановились табором около замка Клецка и распустили свои загоны во все стороны. Пожарное зарево обозначило пути этих хищников, которые принялись повсюду грабить и захватывать людей в плен. Некоторые загоны появились в окрестностях Лиды. Король принужден был спасаться в Вильну, куда отправился на носилках, привязанных между двумя конями, сопровождаемый своею супругою, Еленой Ивановной, епископом Войтехом и коронным канцлером Ласким. До десятка тысяч наскоро собранного литовского войска он поручил великому гетману литовскому Станиславу Кишке и своему любимцу Михаилу Глинскому. Последний поспешил ударить прямо на главный стан прежде, нежели возвратятся к нему распущенные отряды или загоны. В походе Кишка сильно захворал, и все начальство над войском сосредоточилось в руках Глинского. Он напал на татарских царевичей под Клецком и одержал над ними блистательную победу; не только почти все пленные были отбиты, но и большая часть хищников или пала, или была взята в плен. Когда известие об этой победе достигло Вильны, король находился уже на смертном одре. Лишенный языка, он мог только глазами и слабым мановением руки выразить свою радость о победе, и вслед за тем скончался. Он оставил по себе память государя чрезвычайно щедрого на подарки и раздачу имений своим вельможам и слугам, чем совершенно истощил государственную казну, и раздарил едва не все казенные земли. Его брак с Еленой Ивановной был бездетен.
Согласно с желанием покойного короля, канцлер Ласки и хотел везти тело его для погребения в Краков; но литовские вельможи воспротивились тому: они должны были бы сопровождать его; а между тем, в их отсутствие, Глинский мог воспользоваться своею славою победителя и собранным войском, чтобы захватить в свои руки верховную власть в Литовско-русском княжестве. Короля погребли в Вильне. Вскоре затем прибыл сюда и выбранный великим князем литовским младший Казимирович Сигизмунд, князь Глоговский. Опасения против Глинского не оправдались. Он первый выехал навстречу Сигизмунду и приветствовал его, обещая с своей стороны верную службу. Вслед затем и польские паны-рады выбрали Сигизмунда своим королем.
Когда весть о кончине Александра Казимировича достигла Москвы, Василий Иванович отправил послов под предлогом навестить свою сестру, вдовствующую королеву Елену Ивановну. Но главная цель посольства была иная: он поручал ей внушить литовской раде, «чтобы похотели его государства и службы бы похотели», т. е. чтобы выбрали его, Василия, на литовский престол, обещая ни в чем не нарушать свободы католического вероисповедания. Послам поручено было переговорить о том же предмете с епископом виленским Войтехом, Николаем Радивилом и другими членами рады. Королева отвечала, что, по завещанию ее покойного супруга и по избранию рады, престол уже занял Сигизмунд Казимирович. Любопытно, однако, как рано в Москве проявляется идея о воссоздании западной Руси с восточною не одною только силою оружия, но и другими способами{2}.
Сигизмунд, самый младший из сыновей Казимира, вскоре показал, что он далеко превосходил своих старших братьев умом, энергией и политической ловкостью. Природа одарила его, сверх того, величественною наружностью, а также замечательною телесною крепостью и силою: он легко ломал подковы. Едва вступив на польский и литовский престол, он возобновил приготовления своего предшественника к войне с Москвою, чтобы отнять у иго завоеванные Иваном русские области, потеря которых была слишком чувствительна для Литвы. Время для того казалось благоприятным. Москвитяне только что потерпели важные неудачи под Казанью. Сигизмунд вошел в сношение с Магомет Аминем казанским и его вотчимом, Менгли Гиреем крымским, подговаривая их одновременно с литовцами идти на Московское государство. К участию в этом наступательном союзе он приглашал и ливонского магистра Плеттенберга. Приготовляя такую коалицию против Москвы, Сигизмунд отправил к Василию Ивановичу посольство с известием о своем восшествии на престол и вместе с новым требованием об уступке литовских областей, захваченных в предыдущей войне. В Москве на эго требование дали прежний ответ, что великий князь никаких чужих вотчин за собою не держит, а держит города и волости свои собственные, наследованные от своих прародителей. На жалобы литовских послов относительно некоторых пограничных обид и захватов со стороны московских людей московское правительство отвечало исчислением таковых же обид от литовских людей. Дело в том, что благоприятные для Сигизмунда обстоятельства уже миновали. С Казанью Василий успел помириться и мог теперь собранные против нее силы обратить в другую сторону. Крымская орда ограничилась набегом на московские украйны (летом 1507 года), а затем Менгли-Гирей медлил своею помощью, хотя Сигизмунд старался задобрить его большими подарками. Потворствуя его тщеславию, он взял у крымского хана, как бы у прямого наследника Золотой Орды, ярлык не только на земли, которыми владел, на киевскую, волынскую, подольскую, смоленскую, но и на те города, которые находились под Москвою, каковы: Чернигов, Новгород Северский, Курск, Путивль, Брянск, Мценск, Великий Новгород, а также Псков, Рязань и Пронск. Ливонский магистр Плеттенберг отказывался от участия в войне и, при посредничестве императора Максимильяна, хлопотал о заключении с Москвою вечного мира. А, главное, в самой Литовской Руси произошло тогда открытое восстание, поднятое Михаилом Глинским.
