В следующем 1556 году хан задумал новое вторжение в Россию, но царь, получивший своевременно о том известие, решил не только приготовиться к новой встрече его на русских украйнах, но и произвести отвлечение (диверсию) с другой стороны. С этою целью он отправил дьяка Ржевского с казаками из Северской области к Днепру, а другой отряд послал к Дону. Ржевский, построив суда на реке Пселе, выплыл на Днепр. К нему пристали еще три сотни Малороссийских казаков. Этот отряд сделал удачное нападение на турецкие крепости Ислам-Кермен и Очаков; на обратном плавании Ржевский с помощью своих пищалей отбил нападения крымцев и благополучно вернулся назад. Слух о появлении русского войска в низовьях Днепра удержал Девлет-Гирея от вторжения в Московское государство. Мало того, этот удачный поиск возбудил соревнование атамана Днепровских казаков, старосты Каневского, удалого князя Дмитрия Вишневецкого. Он укрепился со своими казаками на Хортицком острове и. бил челом Московскому государю о принятии его в свою службу. Просьба его была исполнена. Вишневецкий напал на Ислам-Кермен, взял его, вывез из него пушки к себе на Хортицу и отбил нападение самого хана на этот остров (1557 г.). В то же время поддавшиеся Москве князья Пятигорских черкесов напали на Тамань и взяли там два татарских городка. Когда же Вишневецкий, осажденный турками, волохами и татарами, по недостатку съестных припасов покинул Хортицу и снова занял свои прежние города на Днепре, Канев и Черкасы, Иоанн велел ему ехать в Москву, а города эти возвратить польскому королю, с которым находился в мире. В Москве Вишневецкий получил от Иоанна город Белев со всеми волостями и селами.
Зима 1557 года отличалась лютыми морозами, от которых погибло множество людей и скота в ногайских улусах, так что ногайские орды, прежде весьма многочисленные, сильно ослабели, а следующее лето сопровождалось чрезвычайною засухою, от которой выгорела в южных степях трава; скот в Крымской орде падал от бескормицы, а на людей напала моровая язва. Говорят, число воинов там до того уменьшилось, что хан едва мог собрать 10 000 исправных наездников. Умные советники Иоанна убеждали его воспользоваться такими благоприятными обстоятельствами для совершенного разорения этого разбойничьего гнезда. Но царь продолжал ограничиваться легкими поисками: в 1558 году он посылал Вишневецкого с 5000 человек на Днепр и к Перекопу; в 1559 году того же Вишневецкого отправил на Крым Доном, а окольничего Даниила Адашева с 8000 посылал туда же Днепром. Поиск Адашева оказался чрезвычайно удачным. Он выплыл Днепром в Черное море, взял два турецких корабля, высадился на западных берегах Крыма, опустошил татарские улусы и освободил много пленников из Московской и Литовской Руси. Прежде нежели хан успел собраться с силами, Адашев, обремененный добычей и пленными, ушел назад и благополучно вернулся. Девлет-Гирей прислал в Москву смиренно просить о мире. Тщетно царские советники уговаривали Иоанна ковать железо, пока горячо, и доконать Крымскую орду: или самому идти, или послать воевод с большим войском и завоевать ее так же, как царство Казанское и Астраханское. Царь находил это предприятие слишком трудным; притом он уже был занят тогда начавшеюся войною Ливонскою.
Хорошо ли сделал Иоанн, отказавшись от наступательной и решительной войны с Крымскою ордою? Об этом историки неодинакового мнения. Некоторые из них склоняются к его оправданию, указывая главным образом на обширные степи, отделявшие тогда Московское государство от крымских татар и затруднявшие продовольствие большого войска, и на вассальную зависимость крымского хана от могущественного турецкого султана, с которым, по всей вероятности, пришлось бы вступить в упорную борьбу. Указывают также на позднейшие походы (князя Голицына и Миниха), не приведшие к покорению Крыма. Все это справедливо, но мы думаем, что и советники Иоанна также были люди умные и понимавшие дело, а главное, хорошо ценившие современные им обстоятельства. Во-первых, много значило овладевшее тогда русскими людьми воодушевление в борьбе с мусульманскими соседями, а затем хотя поход степной был труден, однако возможен, как доказали те же названные сейчас последующие походы. Кроме главной московской рати к услугам Иоанна были тогда не только казаки донские и днепровские, но отчасти и ногайские татары, а также князья черкесские. Между последними именно в это время проявилось значительное движение к православию и к войне с крымцами, так что Иоанн по их просьбе послал им князя Вишневецкого, как общего предводителя, и многих священников для крещения народа. Не надобно забывать, что раз благоприятные обстоятельства были упущены и Крымская орда надолго оставлена нами в покое, эта орда вновь оправилась, окрепла и явилась потом еще более сильным хищником, постоянно истощавшим русские области огромными полонами и мешавшим движению русской колонизации в соседние южные степи{35}.
Начавшийся при Иване III призыв в Москву иноземных архитекторов, литейщиков, лекарей и всякого рода мастеров продолжался и после него. Московское правительство ясно видело отсталость своего народа в искусствах и промышленности от Западной Европы и потому очень желало привлечь в свою службу знающих людей, в особенности для усиления своих военных средств, т. е. для постройки не только каменных храмов, но и прочных крепостей, для изготовления пушек, пороху и разного оружия, а также для удовлетворения разнообразных потребностей царского двора. Наши западные соседи с своей стороны также ясно видели, какая грозная сила растет против них в лице Московского государства, объединившего Великорусскую народность; они понимали, что пока эта народность лишена европейских знаний, она не может развить вполне свое могущество, а потому с неудовольствием смотрели на поездки итальянских и немецких мастеров в Москву и доставку туда военных снарядов. Польско-литовские государи, оба Сигизмунда, I и II, прямо старались мешать подобным сношениям и не позволяли европейским купцам возить чрез свои земли в Московскую Русь оружие и военные припасы. Еще с большей подозрительностью относился к таковым сношениям слабый Ливонский орден. Свою враждебность он выказал особенно по следующему поводу.
В 1547 году, когда царь приблизил к себе умных советников, он дал поручение одному находившемуся в Москве немцу Шлитте, родом саксонцу, набрать в Германии разных художников и мастеров на царскую службу, для чего снабдил его своею грамотою к императору Карлу V. Шлитте получил от Карла разрешение и набрал более ста человек; тут были архитекторы, оружейные мастера, литейщики, живописцы, ваятели, каменщики, мельники, рудокопы, слесаря, кузнецы, каретники, типографщик, органист, медики, аптекари и пр.; даже было несколько богословов, отправлявшихся по желанию Римской курии с целию католической пропаганды. Но в Любеке, по наущению Ливонских немцев, Шлитте задержали под предлогом одного старого долга. Спустя два года ему, однако, удалось с частью собранных людей добраться морем до Ливонии; тут орденские власти задержали его снова и посадили в заключение. На сей раз они выхлопотали у императора декрет, которым приказывалось ордену не пропускать в Москву подобных людей, несмотря ни на какие паспорты. Впоследствии Шлитте удалось освободиться и даже снова побывать в Москве; но предприятие его уже расстроилось: собранные им люди разошлись в разные стороны; лишь немногие из них успели пробраться в Москву и поступить на царскую службу. Как строго относились к подобным людям Ливонские власти, показывает пример одного пушечного мастера, которого завербовал Шлитте, по имени Ганса. Его поймали на дороге в Россию и посадили в тюрьму. Ганс бежал из тюрьмы, но около русской границы его вновь поймали и на сей раз отрубили голову.
В то время, когда Ливонский орден и Ганзейский союз старались преграждать доступ в Россию западноевропейским искусствам и ремеслам посредством Балтийского моря, почти внезапно открылся иной путь для сношений России с Западной Европой, путь Беломорский.
