Относительно западнорусских памятников XVI века, преимущественно церковных, см. изданные с Высоч. соизв. П. Н. Батюшковым «Памятники старины в запад, губб.» с рисунками, отдельно и в тексте: «Вильна» 1872. «Холмская Русь», 2 т. Спб. 1885. «Волынь» Спб. 1888. «Белоруссия и Литва» Спб. 1890. В послед, издании напр. Супрасльский Благовещенский монастырь, основанный Ходкевичами в начале XVI века близ Белостока, внутри сохранивший часть своей фресковой иконописи, а снаружи свои четыре наугольные башни, которые придают ему вид укрепления. (О нем еще у Бобровского «Гродненск. губерния», ч. II.). Кроме того, см. помянутую выше статью В. В. Стасова «Православные церкви в западной России в XVI в.» с несколькими их видами (Сборн. Археол. Инет. III).
96
В числе исторических очерков Шайнохи есть один, озаглавленный Jak Rus polszczala. (Szkice historyczne. T. IV. We Lwowie. 1869). Тут рассказывается любопытная история, как в Холмской земле православно-русская шляхетская фамилия Ве-рещенских около половины XVI века окатоличилась и ополячилась. Федор Верещинский женился на девице Сосновской, также из православной семьи. Брат ее Иван даже был Холмским епископом. Но другой ее брат Григорий перешел в католичество и сделался ксендзом в Красноставе. Отсюда нередко он посещал свою сестру в Верещине, хотя муж ее неохотно принимал своего олатыненного шурина, а гораздо более почитал другого шурина, т. е. епископа Холмского. После долгого ожидания Небо даровало наконец ребенка — сына чете Верещенских. Но пока епископ Иван собирался сам приехать и окрестить новорожденного, пронырливый ксендз Григорий поспешил в Верещин, и тут, улучив минуту, взял из колыбели ребенка и тайком окрестил его по латинскому обряду, назвав Андреем. Когда приехал епископ и узнал о случившемся, то поднял в доме большой шум; но, несмотря на великое огорчение родителей, дело считалось уже непоправимым. Ребенок остался католиком, нелюбимый за то родителями, он воспитался преимущественно на попечении того же своего дяди ксендза. Женился Андрей уже на девушке из соседней польской семьи и вообще вошел в круг польской шляхты. Меж тем польские соседи теснили старика Федора Верещинского, заводили с ним поземельные судебные процессы и почти его разорили; тогда он помирился с сыном и передал ему свое Верещинское имение. Благодаря родственным связям с той и другой стороны Андрей поправил дела, и его гостеприимный дом сделался центром, где собирались соседние шляхтичи и где русины сближались с ляхами. Сам он получил достоинство коморника, потом холмского подсудка; а его сын Иосиф был уже духовным сенатором, католическим киевским епископом и одним из крупных польских писателей своего времени. Он-то и оставил повесть о том, как ополячился род Верещинских. Из этой повести, кажется, само собой ясно, к каким пронырствам, козням и притеснениям прибегали латынство и польщизна для совращения и ополячения русских. А потому не совсем верными являются заключения Шайнохи о каком-то идиллическом единении русинов и ляхов, об их сердечных, братских отношениях, благодаря которым, с помощью польской ласковости и общежительности, polszczala Rus rusczala Polska. Во всяком случае он затронул важный вопрос об обоюдном влиянии; тогда как русские исторические писатели доселе односторонне говорят только о польском влиянии на Западную Русь. Между прочим, см. проф. Дашкевича «Борьба культур и народностей в Литовско-Русском государстве в период династ. унии Литвы с Польшею» (Заметки по истории Литовско-Рус. государства. Киев. 1885 г.).
Речь Ивана Мелешка напечатана в Актах Западной и Юго-западн. России под 1589 годом. T. И, № 158. Вопреки обычаю; издатели при сем не указывают, откуда они заимствовали этот документ. (Редактором сего тома Актов был Н. И. Костомаров) Вишневский в своей Historia literatury Polskiej (VIII. 480–484) приводит всю эту речь как образчик белорусского языка того времени и говорит, что он взял ее из рукописей канцлера Хрептовича в Щорсах. (Перепечатана в Вестнике Говорского. 1862. Август). Самый документ этот мог бы подвергнуться вопросу, если бы за его подлинность не говорили предшествующие ему обличительные очерки польско-русских нравов у Михалона и Курбского. Только сомнительно, чтобы данная речь была действительно произнесена на сейме в присутствии короля. Может быть, она была только написана. Автор ее Иван Мелешко является в данном случае русским патриотом и, следовательно православным человеком. Действительно, в 1601 году мы находим его подпись в числе Волынских дворян, которые обязываются защищать православное Люблинское братство от всяких обид (Арх Юго-запад. Рос Ч. II. Т. I. 1861. N IV. стр. 38). Отсюда можно заключить, что он был родом скорее малорус, чем белорус. При издании речи Мелешко назван каштеляном Смоленским; но, очевидно, это позднейший его титул. Смоленск был тогда еще под Москвой. А в 1589 г встречаем поданную в Брестский гродский суд жалобу, в которой «земянин, повету Берестейскаго пан Ян Мелешко» заявляет о порубке, произведенной чужими крестьянами в его лесу. (Акты Вилен. Археогр. Ком. T. VI.). На помянутом выше акте 1601 года находится подпись простая: «Иван Мелешко рукою власною», без означения должности или звания. Впоследствии он, по-видимому, изменил своей религии, а следовательно и народности. В 1613 году этот Иван Мелешко, каштелянин Смоленский, вместе с своей женой Анной Фурсовной водворил Базильянских монахов в местечке Жировицах, где в то время славилась чудотворная икона Богородицы. Икона сия вместе с храмом таким образом перешла в руки униатов. См. о том Балинского Srazytna Polska. III. 684.
По поводу западнорусских шляхетских нравов укажу на исследование О. И. Левицкого «Семейные отношения в юго-западной Руси в XVI–XVII вв.» (Рус. Стар. 1880. Ноябрь). Здесь он, на основании судебных актов, представляет примеры тому, как легко расторгались браки супругами по простому семейному раздору, без всякого участия духовной власти и с выдачей только друг другу «роспустных листов». В этой легкости развода автор видит какое-то «благотворное влияние на семейный быт и общественную нравственность». По своему оптимистическому отношению к Польско-Литовской Руси он составляет противоположность с исследованиями нравов Московской Руси, которые вдаются в крайний пессимизм. Примером последнего в особенности служит Жмакина «Русское общество XVI века» (Древняя и Новая Россия. 1880. Февраль и Март). Но тот же автор, т. е. О. И. Левицкий, рисует перед нами безотрадную картину западнорусских семейных нравов в своем «Историко-бытовом очерке из жизни полынского дворянства XVI века» озаглавленном «Ганна Монтовт» (Киевская старина. 1888. Январь — март). Эта историческая повесть, основанная также на судебных актах, напоминает историю Беаты и Гальшки, но еще с более неприглядными подробностями. Главной пружиной действия являются все те же права женщины на богатое наследство, около которого разыгрываются всевозможные интриги, обманы, грубое насилие и всякие преступления. Женщину насильно заставляют вступить в четвертый или пятый брак, и все-таки на суде она принимается за жену законную. Люди, у всех на глазах совершающие по нескольку раз беззакония, подлежащие по Литовскому статуту смертной казни, производящие вооруженный захват имений и т. п., являются истцами на суде и не только остаются безнаказанными, но иногда добиваются нужных им приговоров.
Относительно третьего Литовского Статута см. Даниловича в «Юридич. записках», проф. Редкина. T. I. М. 1841. Третий Статут перепечатан во Времен. Об. И. и Др. Кн. 19. 1854 г. под редакцией И. Беляева. Там же во Времен. (Кн. 25. М. 1857) перепечатан с виленского издания Мамоничей 1586 года «Трибунал обывателям в княжества Литовского на сонме Варшавском даны року 1581». Трибунал Волынский 1589 года см. Volumina legum. II. 292 и след. Вопрос о влиянии польского права на раннее превращение поместий в вотчины в Литовско-Русском государстве затронут Владимирским-Будановым. См. его исследование в Чт. Ист. Общ., кн. 3. Киев. 1889. О границах между Польской короной и великим княжеством Литовско-Русским до и после Люблинской унии (границ часто спорных и неопределенных) см. обстоятельное исследование С. В. Шолковича в Памятниках Рус. Старины. П. Н. Батюшкова Вып. 8. Кстати, укажу здесь относящееся собственно к прим. 18 и 19, исследование М. Ясинского «Уставные земские грамоты Литовско-Русского государства». Киев 1882.
