О послах Едигера в Москве, его подчинении Ивану IV и сибирской дани в Никон. Лет. стр. 228, 274–275 и 291. В грамоте царя Федора Ивановича Кучуму в 1597 г. говорится, что отец Едигера Казый и дед Мамед (убивший Ибака) платили дань великому князю московскому Василию Ивановичу (С. Г. Г. и Д. II, № 68). Конечно, тут речь идет не о постоянной дани, а о дарах, иногда присылавшихся. Относительно Кучумова деда Ибака см. у Вельяминова-Зернова, II, стр. 238–240; а Кучумова отца Муртазы ibid. стр. 394. Грамоты, касающиеся сношений Кучума с Иваном IV, которому он обязывается быть данником, в С. Г. Г. и Д. II. №№ 42 и 45 под 1570 и 1571 гг. Кучум и его предки тут именуются царями (ханами) сибирскими, тогда как Едигер, его отец и дед — князьями (беками). Московское правительство, очевидно, знало различие в происхождении этих двух родов. Кучуму посылаются из Москвы царские грамоты за золотой печатью. А сам Кучум в своих посланиях употребляет высокий, поистине восточный тон. Как бы введением к этим грамотам служат речи пермского воеводы князя Никиты Ромодановского, воротившегося из Перми в марте 1570 г. (Помещены в Ак. Ист. I, № 179). По его словам, некто Ивашка Поздеев, взятый в плен на Чусовой сибирскими людьми, воротился от сибирского царя с известием, что царь этот собирает дань для государя московского и хочет послать к нему послов, но что пока мешает ему война с каким-то казацким (т. е. киргизским) ханом (вероятно, союзником Тайбугина рода). Эта война, конечно, и заставляла Кучума пока смиряться перед московским царем.
Любопытно разногласие источников относительно царевича Магметкула: по одним он является братом Кучума (напр., в жалованной грамоте Строгановым 1574 года, у Миллера, стр. 87), по другим сыном (Сибирские летописи и письмо Абдул-Хаира, назвавшего его своим братом, в С. Г. Г. и Д. II, № 67), по третьим племянником (помянутая выше грамота царя Федора Ивановича 1597 года. Ibid. № 68). По некоторым соображениям, последнее сообщение едва ли не самое верное.
В хронографах наших сохранился любопытный рассказ о путешествии двух казачьих атаманов Ивана Петрова и Бурнаша Булычева, посланных в 1567 году царем Иваном Васильевичем посмотреть земли за Сибирью. Они видели Монголию и Китай. См. Карамз. к т. IX, прим. 648, и «Изборник» Андр. Попова, 430–437. Но совершенно сходное с сим описание путешествия казака Петлина в 1620 г. напечатано Спасским в «Сбор. Историч. свед. о Сибири». Карамзин полагает, что это описание просто списано с донесения атаманов Петрова и Булычева. В старых рукописных сборниках русских встречается еще сказание «о человецех незнаемых в восточной стране». Тут, собственно, передаются разные баснословные слухи и поверья о сибирских народцах. По поводу сего сказания см. обстоятельное исследование Д. Н. Анучина «К истории ознакомления с Сибирью Ермака» (Древности Моск. Археол. Общ. T. XIV. 1890 г.).
68
Предание о суздальском происхождении Ермака встречается в так называемой Черепановской летописи, составленной ямщиком Черепановым в Тобольске в XVIII веке и хранившейся в Академии Наук. Оно приведено у Карамзина в прим. 664 к т. IX. О нем и о летописи Черепанова упоминает Г. Спасский в предисловии к изданному им «Списку с чертежа Сибирския земли» по рукописному сборнику XVII века. (Времен. О. И. и Др. кн. 3). Так как помянутое известие уже встречается в этом сборнике, следовательно оно уже существовало в XVII веке. Карамзин отвергает это известие как вымысел. Против него возражают Небольсин («Покорение Сибири». Спб. 1849) и Пуцилло («К вопросу, кто был Ермак Тимофеевич». Рус. Вест. 1881. Ноябрь). Проф. Никитский в своей «Заметке» об имени Ермака (Ж. М. Н. Пр. 1882. Май), вслед за Карамзиным, известие Черепановской летописи называет вымыслом. Броневский, неизвестно на основании каких источников, называет Ермака уроженцем Качалинской станицы на Дону и говорит о назначении его на юго-восточную пограничную службу, откуда он бежал и предпринял разбой по нижней Волге и Каспийскому морю. («История Донского войска». T. I). Еще прежде Броневского в прошлом столетии Ригельман в своей «Истории о Донских казаках» выводит Ермака «с Дону», и также голословно (Чт. О. И. и Др. 1846. № 3). Во всяком случае приведенные доселе в известность и наиболее достоверные источники нигде не указывают на связи Ермака с Доном и не раз к его имени прибавляют прозвание Повольского, а товарищей его называют Волскими атаманами и казаками. (Летописи Савы Есипова и Строгановская. Так называемая «Неизвестная рукопись» в приложении к книге Небольсина. Ремизовская, изданная Археогр. Комиссией в 1880 г.). Точно так же Волскими называет их и царская грамота от 16 ноября 1582 года. (Дополн. к Акт. Истор. I. 184). Правда, один хронограф конца XVII века, называя Ермака «поволзским атаманом», прибавляет: «сей убо Ермак не от славных быст, но от простой чади, вселися на Дону с прочими своими сверстники и многие пакости деяху по Волге реке». (Изборн. Андр. Попова 399). Но тут Дон привлечен, очевидно, по собственной догадке автора; так как весь его рассказ о Ермаке представляет сокращение из сибирских летописей. Что касается до имени Ермак, летопись Черепанова объясняет его прозвищем, будто бы означавшим или «дорожный артельный таган», или «жерновой ручной камень». Другие летописцы и историки производили его как полуимя, кто от Германа, кто от Еремея или Ермолая. Профессор Никитский, в указанной выше заметке своей, согласно с мнением Миллера, имя Ермак производит от Ермолая и ссылается на писцовые новгородские книги, где это имя встречается также в уменьшительной форме Ермачко. Г. Буцинский в своем сочинении «Заселение Сибири и быт первых ее насельников» (Харьков. 1889) в первом прим., вслед за Никитским (не упоминая о нем) также производит имя Ермак от Ермила, т. е. Ермолая, и приводит примеры география, названий, происшедших от сего имени. Но, справедливо отвергая мнение Костомарова, будто Ермак в качестве донского атамана находился в московском войске под Могилевом в 1581 году, сам без достаточного основания говорит, что Ермак «до похода в Сибирь казаковал на Дону». Ссылка на челобитную одного казака, который говорит, что он до похода в Сибирь «двадцать лет служил с Ермаком в поле» нисколько не указывает на Дон.
В Новочеркасске недавно решили воздвигнуть памятник Ермаку как донскому казаку и покорителю Сибири. Ввиду этого предприятия, считаю долгом указать на то обстоятельство, что исторический Ермак является казаком волжским, а не донским. Конечно, считая Дон главной колыбелью и рассадником вольного казачества в Московском государстве, можно привести Ермака в некоторую связь и с Доном. Но пусть во всяком случае предприниматели памятника знают настоящее состояние вопроса о происхождении Ермака. Не лишним считаю прибавить, что и подлинного изображения этого героя мы не имеем и что распространенный на Дону и в Сибири так называемый портрет его есть изображение какого-то немецкого ландкнехта.
69
Из Сибирских летописей так называемая Строгановская приписывает почин казацкого похода Строгановым; но другие летописи, именно Есипова и Ремизова, выставляют его почти самостоятельным делом Ермака с товарищами. Карамзин держался первого взгляда. Небольсин старается опровергнуть этот взгляд и подкрепить второй, отдавая решительное предпочтение показаниям летописи Есипова («Покорение Сибири». Глава IV.). Против него вооружился Соловьев и довольно подробно разобрал аргументы Небольсина, отстаивая большую сравнительно степень древности и достоверности летописи Строгановской. («История России». T. VI. Дополнение). При всей логичности и обстоятельности сего разбора нельзя, однако, согласиться с тем, что ’Ермак с товарищами, предприняв покорение Сибири, явился только послушным орудием в руках Строгановых. Соображая все обстоятельства и все известия, мы полагаем, что сибирский поход был предпринят хотя с одобрения и с помощью Строгановых, однако главный почин едва ли не принадлежал самим казацким атаманам, и в особенности Ермаку Тимофеевичу.
