XI

Государственный строй

Московской Руси

Московское самодержавие. — Царский дворец и его обряды. — Боярство и его ступени. — Наплыв княжеских фамилий. — Местнические счеты. — Легендарные родословия. — Придворные чины. — Дети боярские и развитие поместной системы. — Испомещение отборной царской дружины. — Крестьянское сословие. — Условия крестьянского отказа. — Стеснение переходов. — Указы о беглых и начало закрепощения. — Кабальное холопство. — Отпускные грамоты. — Сельская община. — Городское население. — Кремль и посад. — Губные и земские учреждения. — Выборные власти. — Попытка к отмене кормлений. — Областное управление. — Московские приказы. — Боярская дума. — Великая земская дума и ее значение.

Со второй половины XV века положение и значение верховной власти в Восточной Руси поднялись на неведомую у нас дотоле высоту и получили вполне государственный характер. Вместе с постепенным внутренним объединением этой Руси и приобретением внешней независимости, естественно, в той же постепенности возрастали народное сочувствие и уважение к своим высшим вождям, т. е. к великим князьям Московским — уважение, тесно связанное с их наружным почитанием и покорностью их власти. Прежнее, господствовавшее в эпоху удельную и объединяющее все области, понятие «Русской земли» постепенно заменилось понятием Государя, как воплощением идеи Русского государства. Эта идея, издревле присущая великорусскому племени — из всех славян наиболее способному к государственному быту, — нашла наконец свое широкое и прочное осуществление в лице московских собирателей Руси и в форме московского самодержавия. Сплоченный в один крепкий государственный организм, продолжая вести энергичную борьбу с враждебными соседями на западе и на востоке, русский народ отныне неуклонно стал занимать принадлежащее ему место в ряду европейских народов, идущих во главе новой мировой истории. Отсюда само собой вытекает важное всемирно-историческое значение Московского самодержавия.

С расширением внешних пределов государства и развитием самодержавной власти явилась потребность в соответственном изменении как ее обстановки, так и самого ее титула. Эта потребность удовлетворялась развитием обрядности и пышности при Московском дворе и принятием царского титула. То и другое произошло под двойным влиянием преданий византийских и золотоордынских. Относительно первых главными проводниками были церковная иерархия и письменность, а брак с Софьей Палеолог послужил только внешним толчком. Влияние же золотоордынских образцов действовало долго и непосредственно. Понятие о царском достоинстве у русских людей того времени, кроме царей ветхозаветных, в особенности тесно связывалось с представлениями об императорах византийских и могущественных когда-то властителях Руси ханах татарских. Татарское влияние, несомненно выразилось и в тех суровых чертах, с которыми царская власть относилась к своим подданным; особенно ярко эти черты выступили наружу при Иване Грозном в эпоху опричнины. Не вполне справедливо то мнение, которое приписывает Ивану Грозному усиление и упрочение Русского самодержавия. Нет, более всех для его развития сделал великий его дед Иван III расширением государственных пределов, утверждением независимости и вообще разумной государственной политикой; причем его меры строгости не переходили границ, свойственных его времени. В тех же границах действовал Василий III, и при нем власть Московского государя была уже так велика, как нигде, по замечанию наблюдательного иноземца Герберштейна. Сей последний, очевидно, разумел при сем известные ему европейские земли; он не мог бы сказать то же самое, если бы имел в виду азиатские, особенно мусульманские страны, с их деспотическим строем. Но именно эти-то азиатские деспотии и служили образцами, которым с таким успехом подражал Иван IV. Его ничем не обузданный произвол и общий террор, внушаемый беспощадными и нередко бессмысленными казнями, доказали только великую силу терпения и глубокую покорность Провидению со стороны Русского народа — качества, в которых его закалила особенно предшествующая эпоха татарского ига. И сам Иван IV есть не что иное, как отражение или порождение этой эпохи. Но истинное, государственное самодержавие основывается не на общем страхе, а на потребности народной в сильной правительственной власти и на уважении народа к своим государям. С этой стороны Иван IV едва ли не нанес нравственный удар русскому самодержавию, на что указывают некоторые последующие события. Но государственный смысл великорусского племени выдержал и это испытание, взглянув на него как на временную кару, ниспосланную Богом. Вообще иностранцы, посетившие Россию в XVI столетии, с некоторым удивлением отзываются о том почитании и благоговении, которые русский народ питал к особе своего государя. Русские смотрели на него как на исполнителя воли Божией: «Воля Божия, да государева», «ведает Бог, да государь», — говорили они во всех затруднительных случаях. Даже во время простой беседы при имени государя они снимали шапки. Именины его уже тогда справлялись народом наряду с самыми большими праздниками. Но тяжелое, двухвековое татарское иго сказывалось в этих отношениях нагляднее, чем где-либо; так как к столь естественному чувству глубокого уважения перед своим государем примешивались черты грубого раболепия, выражавшегося отчасти в том, что и самые знатные члены боярского сословия, т. е. внуки удельных князей, стали называть себя его холопами. И азиатский деспотизм Ивана Грозного, как порождение татарского ига, имел, несомненно, значительное влияние на развитие сего раболепия.

Достоинство усилившейся верховной власти и то почитание, предметом которого сделалась особа московского государя, требовали соответственного внешнего величия по отношению к его жилищу или дворцу и к обрядовой стороне придворного быта. И эта потребность получила надлежащее удовлетворение со времени Ивана III, в особенности со времени его брака с Софьей Палеолог. Московский Кремль, как главная резиденция государя, быстро преобразился и украсился под руководством вызванных им итальянских мастеров. Извне его опоясали каменные зубчатые стены с красивыми воротами, стрельницами и башнями, а внутри воздвигались каменные церкви, соборы и палаты. Деревянный великокняжеский дворец Иван III велел разобрать и на его месте начал строить каменный, поручив сию постройку Фрязину Алевизу, миланскому уроженцу. Дворец этот был окончен и украшен уже при Василии Ивановиче. Он представлял группу разных приемных, или парадных, палат и постельных, или жилых, хором великого князя и великой княгини с высокими теремами, или чердаками. Дворцовые здания возвышались над нижними, или подклетными, этажами, которые, в свою очередь, местами были выстроены на белокаменных погребах. Они соединялись красивыми открытыми сенями, или переходами, и крыльцами с лестницами. Приемные палаты шли по фасаду, обращенному к площади, занятой соборами Благовещенским, Архангельским и Успенским. Тут были палаты Большая, или Грановитая, и Середняя, или Золотая, богато украшенные позолотой и стенным расписанием; на Москву-реку выходили палаты набережные, Большая и Малая. Внутрь дворца были обращены Столовая изба, Постельная изба, жилые терема и т. д. А посреди государева двора стоял заново построенный каменный Спасо-Преображенский собор. Благовещенский собор примыкал к самому дворцу и был соединен с ним крыльцом, или папертью; а между соборами Благовещенским и Архангельским построена особая кирпичная палата, назначенная для хранения государевых сокровищ или казны и получившая потом название Казенного двора. Была во дворце и особая палата Оружничья, т. е. наполненная разного рода оружием. Кремлевский дворец вообще изобиловал дорогой утварью и всякого рода сокровищами. Он был оберегаем многочисленной стражей, состоявшей из стрельцов и московских дворян. Обрядовая сторона придворного быта также получила большое развитие под влиянием преимущественно византийским, которое оживилось с прибытием в Москву Софьи Палеолог и окружавших ее греков. Эта сторона, по-видимому, наиболее была обработана именно при сыне Софьи Василии III. Доступ к особе государя затруднен теперь разными церемониями и целой лестницей придворных чинов. Венчание на царство получило характер сложного и величественного обряда, основанного главным образом также на византийских преданиях. Государевы выходы в дни праздников и вообще торжеств приобрели невиданную дотоле пышность. Особенной роскошью и великолепием отличались приемы иноземных послов и их угощение за царским столом. В обзоре событий при Василии III мы уже видели, какими обычаями и обрядами сопровождались прием и угощение германского посольства, во главе которого стоял Герберштейн. Любопытно, что описание приемов и угощений, совершавшихся при его сыне Иване Грозном, является почти дословным повторением тех же обычаев, только с небольшим разнообразием согласно обстоятельствам. В этих обычаях, как и вообще при сношениях с иноземцами, Московский двор отличался замечательной устойчивостью (консерватизмом); а московская дипломатия строго наблюдала достоинство и честь своего государя, преимущественно когда дело касалось его полного титула, который она не позволяла умалять ни под каким предлогом, что, как известно, нередко вело к долгим пререканиям с соседями, особенно с поляками. Московское правительство хотя и своеобразно, но хорошо понимало, что твердость и неуклонность в подобных случаях оказывают немалое влияние на наше международное положение, в те времена еще не совсем упроченное и подвергавшееся разным спорам со стороны соседей. Рядом с развитием монархической самодержавной власти в Московском государстве получило более прочную организацию и высшее служилое сословие, т. е. боярское. При обзоре предыдущего периода нашей истории мы видели, какая масса князей и бояр приливала в Москву из бывших удельных княжеств, как увеличилось чрез то московское боярство и какую внутреннюю борьбу вызвал в нем этот прилив, борьбу за старшинство или так наз. «местничество». Со второй половины XV века, вместе с окончательным упразднением уделов, число княжеских семей, поступивших на службу Московского государя, возросло до такой степени, что придворная аристократия — если можно так выразиться — окрасилась в княжеский цвет, что еще более придавало блеску Московскому самодержавию. Сыновья и внуки еще недавно самостоятельных владетелей теснились теперь вокруг его трона и заискивали его высоких милостей. Но вместе с тем они, конечно, еще не успели забыть о недавнем прошлом и при удобном случае могли высказать притязания, несогласные с развивающимся самодержавным строем, в особенности притязание на право быть главным советником государя и занимать важнейшие места в управлении. Хотя вообще княжеские фамилии и успели занять в Москве высшие ступени аристократической или боярской лестницы, однако далеко не все разросшиеся ветви этих фамилий достигали сих ступеней. Московские государи, именно Иван III и Василий III, чтобы ограничить их притязания и предупредить их сплоченность, искусно воспользовались высшим правительственным учреждением, т. е. боярскою думою. Сия дума, около того времени получившая более определенную и прочную организацию, состояла из трех классов: бояр, окольничих и думных дворян, с прибавлением нескольких дьяков. Тот член боярской фамилии, который заседал в думе, носил сан истого боярина. Этот сан сделался высшим достоинством в московской служебной аристократии; он давался государем только лицам самых знатных и старых родов, как княжеских, так и некняжеских. В течение XVI века в составе думных бояр встречаются, с одной стороны, потомки Игоревичей и Гедиминовичей, как князья Ростовские, Ярославские, Пронские, Микулинские, Шуйские, Бельские, Воротынские, Мстиславские, Щенятевы, Булгаковы, Голицыны, Куракины, Оболенские и пр., а с другой — потомки старого московского нетитулованного боярства, каковы: Воронцовы, Юрьевы, Бутурлины, Челяднины и некоторые другие. Хотя число княжеских фамилий здесь преобладало, зато многие члены этих фамилий, особенно младшие их ветви, остались вне боярского сана и поставлены были ниже помянутых нетитулованных фамилий.