Решили во что бы то ни стало покончить с упрямым, беспокойным стариком. В августе 1598 года воевода Воейков выступил из Тары в Барабинскую степь с отрядом в 400 человек казаков и служилых татар. Посланные вперед лазутчики добыли языков (вестей), по которым узнали, что Кучум с 500 своей орды ушел на верхнюю Обь, где у него посеян хлеб. Воейков шел день и ночь и 20 августа на заре внезапно напал на Кучумово становище. Татары защищались отчаянно, но должны были уступить превосходству «огненного боя» и потерпели полное поражение; одни из них пали в битве, другие погибли в реке Оби во время бегства, третьи взяты в плен и перебиты вследствие большого ожесточения ратных людей: пощажены только некоторые мурзы с женами и семейство Кучума; тут было захвачено восемь его жен, пять сыновей, несколько дочерей и снох с малыми детьми. Сам Кучум и на этот раз спасся от плена: с несколькими верными людьми он уплыл в лодке вниз по Оби. Воейков послал к нему одного татарского сеита с новыми увещаниями покориться и ехать к московскому государю. Сеит нашел его где-то в лесу на берегу Оби; при нем было три сына и человек тридцать татар. «Если я не поехал к московскому государю в лучшее время, — отвечал Кучум, — то поеду ли теперь, когда я слеп и глух, и нищий». Об одном только старик горько сожалел: отняли у него любимого сына, царевича Асманака. «Лучше бы у меня всех детей взяли, да Асманака мне оставили», — плакался он. Есть что-то внушающее некоторое сочувствие и уважение в поведении этого старого татарина, доходившего до героизма в своем непреклонном решении жить и умереть вольным человеком и, хотя бы только по имени, царем сибирским. Конец его был жалкий. Скитаясь в степях верхнего Иртыша, потомок Чингиз-хана существовал тем, что отгонял скот у соседних калмыков; спасаясь от их мести, он убежал к своим бывшим союзникам ногаям и там был убит. С его смертью русские владения в Сибири избавились от своего непримиримого врага. Меж тем семейство его было отправлено в Москву, куда прибыло уже в царствование Бориса Федоровича Годунова; оно имело торжественный въезд в столицу, на показ народу, обласкано новым государем и потом разослано по разным городам. Вообще в Москве с великой радостью были встречены известия об окончании борьбы с Кучумом: в столице победа Воейкова была отпразднована с молебствием и колокольным звоном; а сам он и его товарищи награждены золотыми и денежным жалованьем{71}.
Во время этой борьбы с Кучумом московское правительство не теряло времени и продолжало закреплять за собой область реки Оби построением новых городков и острожков. А именно при Федоре Ивановиче и Борисе Годунове явились еще следующие укрепленные поселения: на левом притоке Тобола, на реке Тавде, при впадении в нее Пелыма — Полым, недалеко от впадения Сосвы в Обь — Березов, в самых низовьях Оби — Обдорск, а на среднем ее течении — Сургут, Нарым, Кетский Острог (собственно, на правом ее притоке Кети) и Томск (на правом же ее притоке Томи); на верхней Туре построено Верхотурье, сделавшееся главным пунктом на дороге из Европейской России в Сибирь, а на среднем течении той же реки — Туринск; на реке Тазе, впадающей в восточную ветвь Обской губы, — Мангазейский острог. Все эти городки и острожки снабжены были небольшими деревянными и земляными укреплениями, весьма достаточными для того, чтобы держать в страхе полудиких туземцев, в особенности благодаря своим пушкам и пищалям. Гарнизон этих укреплений составлялся обыкновенно из нескольких десятков стрельцов, казаков и других служилых людей, переводимых сюда из разных мест северной и восточной России. Вслед за служилыми, или ратными, людьми, московское правительство переводило сюда и посадских, или торговых, людей, и пашенных крестьян, или земледельцев, которые заводили поселки вблизи городов. Служилым людям также по обычаю раздавались земельные участки и угодья, в которых они устраивали кое-какое хозяйство. Переводили и духовенство, так как в каждом городке обязательно воздвигались, хотя и небольшие, деревянные храмы.
Вообще надо отдать справедливость московскому правительству; рядом с завоеванием, оно умно и расчетливо вело дело русской колонизации, дело, в котором успело уже приобрести достаточную опытность при занятии пустынных и инородческих областей на востоке и юге Европейской России. Отправляя переселенцев, оно приказывало областным властям или местным обитателям снабжать их известным количеством скота, живности и хлеба, т. е. лошадей, овец, свиней, гусей и кур, муки, круп, толокна, телегами, санями, сохами и, кроме того, деньгами, так что поселенцы не только получали хорошие земельные наделы, но имели и все нужное, чтобы немедленно завести свое хозяйство. Высылались также и необходимые ремесленники, особенно плотники, для постройки речных стругов, городских зданий, стен, церквей и проч.; высылались ямщики для заведения ямской гоньбы и т. д. Вследствие разных льгот и поощрений, а также вследствие преувеличенной молвы о богатствах Сибири кроме высылаемых правительством переселенцев туда потянулись и многие охочие люди, особенно промышленники-звероловы. Рядом с этой колонизацией началось дело обращения туземцев в христианство и их постепенное обрусение. Не имея возможности отделить для Сибири большую ратную силу, московское правительство озаботилось привлечением в нее самих туземцев; так многие татары и вогулы, конечно из наиболее верных и преданных, обращены были в служилых людей, преимущественно в сословие казаков; они охотно записывались в это сословие, как все-таки привилегированное по сравнению с простыми инородцами, обеспеченное земельными наделами, жалованьем и оружием. Кроме того, при всяком нужном случае татары и другие инородцы обязаны были выставлять вспомогательные отряды конные и пешие, которые обыкновенно ставились под начальство русских детей боярских. Московское правительство в особенности приказывало ласкать и привлекать в нашу службу прежние владетельные роды и наиболее знатных между туземцами; местных князьков и мурз оно иногда переводило в Россию, где они принимали крещение, получали поместья и вступали в число дворян или детей боярских. А тех князьков и мурз, которые не хотели покориться и платить ясак (дань) или, дав шерть (присягу)», затевали потом измены, правительство приказывало ловить и подвергать смертной казни или другому тяжкому наказанию, городки же их опустошать и выжигать. При сборе ясака или взимании подвод для казенных гонцов правительство приказывало также делать разные облегчения бедным, старым и увечным туземцам, а в некоторых местах, вместо пушного ясака, облагало их известным количеством хлеба, чтобы приучить их к земледелию и вместе облегчить доставку хлебных запасов, которые ежегодно посылались из России для служилых людей, так как своего, сибирского, хлеба производилось слишком недостаточно.
Разумеется, далеко не все благие распоряжения центрального правительства добросовестно исполнялись местными сибирскими властями, и туземцы терпели многие обиды и притеснения; тем не менее дело русской колонизации и русского господства здесь было поставлено умно и успешно, и наибольшая заслуга в этом деле принадлежит, конечно, Борису Федоровичу Годунову. Сообщения в Сибири главным образом производились летом по рекам, для чего строилось большое количество казенных стругов. Русские телеги и сани годились для близких расстояний. А дальние сообщения зимой поддерживались или пешеходами на лыжах, или ездой на нартах, т. е. легких санках, запряженных оленями или собаками. Чтобы связать Сибирь с Европейской Россией постоянным сухопутьем, по распоряжению правительства проложена была посошными людьми дорога от Соликамска через хребет до Верхотурья. По этой дороге ездили служилые и торговые люди, возили казенные запасы, хлебные и военные (порох, свинец, пушки, ядра и пр.), церковные принадлежности и т. д.
За все усилия, заботы и расходы, которых потребовало водворение русского владычества в Сибири, сия последняя стала вознаграждать нас своими естественными богатствами, в особенности огромным количеством дорогих мехов. Так, уже в первые годы царствования Федора Ивановича наложен был на занятый край царский ясак в 5000 сороков соболей, 10000 черных лисиц и полмиллиона белок{72}.
