* * *

В августе, когда настало время убирать урожай сладкого картофеля, в первый день Чжун Ли согласилась помочь нам с До Сэн. Хватило дочери ровно на час, а потом она устроилась в тени от каменной стены вокруг поля, достала из рюкзака транзисторный радиоприемник и блокнот. Как же у меня болели уши от музыки, которая неслась из приемника! Но шум хотя бы отгонял ворон. А Чжун Ли принялась чирикать в блокноте — наверняка очередное письмо.

— И кому ты пишешь на этот раз? — поинтересовалась я.

— Другу. В Сеул.

До Сэн бросила на меня хмурый взгляд. Она ни слова не говорила про мою младшую дочь, но я чувствовала, что свекровь не одобряет поведение Чжун Ли.

— Ты каждый день носишь письма на почту, но я ни разу не видела, чтобы тебе приходил ответ, — заметила я.

— Просто все слишком заняты, — ответила она, не поднимая головы от блокнота. — Сеул не похож на Чеджудо. Волшебство Сеула в том, что там невозможно скучать. Повсюду культура, история и творчество.

Когда Чжун Ли была маленькой девочкой, она иногда попадала в неприятности из-за любознательности, но то же качество помогло ей добиться таких высот. Мне следовало бы радоваться ее достижениям, но я ощущала только грусть.

* * *

А потом настало время Чжун Ли возвращаться в университет: слишком быстро, но с другой стороны — не очень. Мы с До Сэн собрали ей с собой в общежитие сушеную рыбу, сладкий картофель и кувшины с кимчхи. Я приготовила конверт с деньгами, чтобы дочка могла покупать книги и прочие необходимые вещи. Я даже заново покрасила соком хурмы один из ее нарядов, хотя подозревала, что в Сеуле она его носить не будет.

Чжун Ли вошла в комнату, уже одетая в дорогу. На ней были белая блузка без рукавов и нечто невообразимое под названием «мини-юбка». Дочь обратилась ко мне с просьбой, которая изумила меня больше всех слов Чжун Ли за это лето:

— Мама, перед отъездом возьми меня, пожалуйста, с собой в дом Ё Чхана.

Я резко втянула воздух, пытаясь успокоить отчаянно стучащее сердце.

— Зачем?

Она повела плечом.

— Ну, ты туда каждый день ходишь. Вполне могла бы взять и меня.

— Ты не ответила на вопрос.

Дочь уставилась в пол, избегая встречаться со мной взглядом.

— Ё Чхан попросил меня кое-что для него забрать.

Стоявшая рядом До Сэн выпустила воздух сквозь сжатые зубы. Я уставилась на дочь в упор, но попыталась повести разговор осторожно:

— Ты общаешься с Ё Чханом?

— Мы с детства знакомы, — пояснила она, будто я не знала.

— Но они уехали…

— И мы снова встретились в Сеуле.

— Меня удивляет, что ты с ним общаешься, — призналась я, стараясь сохранять ровный тон.

— Я как-то столкнулась с ним в университете, и мы сразу друг друга вспомнили. Он пригласил меня в ресторан повидаться с его матерью…

— С Ми Чжа…

— Они были ко мне добры. Ё Чхан учится в аспирантуре факультета бизнеса в том же университете, и…

— Чжун Ли, зачем ты так меня ранишь?

— Ты о чем? Мы просто друзья, вот и все. Они иногда приглашают меня пообедать.

— Прошу тебя, держись от них подальше. — Я не могла понять, почему мне вообще приходится умолять об этом свою дочь.

Она с досадой заметила:

— Но ты-то каждый день в ее дом ходишь.

— Это другое.

— Глубоко лежащие корни переплетаются под землей, — произнесла Чжун Ли. — Мать Ё Чхана так говорит про вас двоих, и, наверное, она права.

— Я с Ми Чжа не переплетаюсь, — возразила я, хотя сама знала, что лгу. Не знаю, зачем я каждый день ходила в дом бывшей подруги, и все же меня туда тянуло. Я поливала цветы, мыла полы, когда они пачкались, каждый год проверяла в городском бюро уплату налогов. Если Ми Чжа когда-нибудь вернется, дом будет ее ждать. А пока надо убедить дочь держаться подальше от этой женщины и ее сына. — Для меня было бы большим утешением знать, что вдали от дома ты не видишься с этими людьми. Обещаешь?

— Постараюсь.

— Много лет назад ты тоже так сказала, когда сломала руку, а теперь вон как вышло.

В глазах дочери вспыхнул вызов, но она сказала:

— Ладно, обещаю. А теперь можно мне забрать нужную Ё Чхану вещь? И потом…

— А что за вещь-то?

— Сама не знаю. Лежит в сундуке у стены в главной комнате.

Я знала в этом доме каждый уголок, и вещь, лежавшая в том сундуке, Ё Чхану не принадлежала. Она принадлежала Ми Чжа. Это была книга ее отца.

— Знаешь, — продолжила моя дочь, — за лето я могла бы в любой момент сама туда сходить. Мне не обязательно было тебя просить.

Вообще-то тут она ошибалась: я бы сразу заметила пропажу.

— Я проявила уважение к тебе, — настаивала Чжун Ли.

В это мне пришлось поверить.

— Ладно, чем скорее разберемся, тем лучше, — сказала я.

Чжун Ли ответила мне улыбкой — точно такой же, как у ее отца.

Но мне все равно было больно. Последние годы мне приходилось слушаться указаний начальника из деревенской рыболовной ассоциации, но меня утешала мысль о том, что я обеспечиваю дочери наилучшее образование. Чжун Ли выросла умной и честолюбивой. Она знала то, чего мне никогда не узнать, но теперь я кое-что поняла. Можно сделать для ребенка все возможное, создать условия для того, чтобы она много читала и делала задания по математике. Можно запретить ей кататься на велосипеде, хихикать и общаться с мальчиком. Но когда я попросила пообещать, что она не будет видеться с Ё Чханом и Ми Чжа, Чжун Ли сказала: «Я постараюсь». Иногда все наши усилия столь же бессмысленны, как попытки плевать против ветра.

ГОСТЬ НА СОТНЮ ЛЕТ

1972–1975

— Садитесь, садитесь, — сказала я американским солдатам на английском, хоть и с сильным акцентом. Сама я устроилась на корточках, а вокруг стояли пластиковые контейнеры с морскими ушками, трепангами, асцидиями и морскими ежами. Еще у меня была корзина с бумажными тарелками, пластиковыми ложками и салфетками. Американские солдаты, воевавшие во Вьетнаме, приехали на Чеджудо в отпуск. Они казались очень юными, но у некоторых в глазах была знакомая мне боль. Хотя, возможно, они просто были пьяны или одурманены наркотиками.

— Что сегодня продаешь, бабушка? — спросил местный парень, которого солдаты наняли себе в помощь.

— Вот асцидия — это морской женьшень. Она помогает мужчинам пониже пояса.

Парень перевел. Парочка солдат рассмеялась, один густо покраснел, еще двое сделали вид, что их тошнит. Мальчишки! Даже смущаясь, пытаются соревноваться. Но мне это было только на пользу. Я полезла в контейнер и вытащила асцидию.

— Смотрите, она похожа на камень, — сказала я, а местный парень негромко повторил мои слова на английском. — Вглядитесь повнимательнее. Она даже покрыта мхом, совсем как обычный камень. — Я просунула нож снизу и разрезала асцидию. — А теперь на что похоже? Это ведь женские органы, точно вам говорю! — Я переключилась на английский: — Попробуйте!

Солдат, который до этого покраснел, теперь стал совсем малиновым, но все же съел асцидию. Товарищи принялись хлопать его по спине и что-то кричать. Я разлила по раковинам от морских ушек домашнее рисовое вино. Солдаты поднесли раковины к губам и проглотили мутноватую жидкость. Потом я разрезала морское ушко, и американцы обмакнули его в соус чили. Когда они все съели, я показала им живого осьминога, который свернулся на дне одного из контейнеров. Ухмыльнувшись, я снова разлила по раковинам рисовое вино и велела выпить для храбрости. Они какое-то время подначивали друг друга, и наконец местный проводник сказал:

— Они решили попробовать.

Вскоре на тарелке уже извивались и дергались отрезанные щупальца.

— Осторожнее, — сказала я на английском, потом перешла на родной язык: — Дергающиеся кусочки еще живы. Присоски могут впиться в горло. Вы много выпили. Не хочу, чтобы вы задохнулись и умерли.

Солдаты стали перекрикиваться, показывая друг другу, что не боятся. Потом хлебнули еще рисового вина, и вскоре все кусочки осьминога исчезли. Эти ребята очень отличались от тех, кого я встречала на дальних работах. Я вспомнила, как однажды американский кок спустился по веревочной лестнице в нашу лодку, но из всей предложенной добычи согласился взять только то единственное, что сумел опознать, — рыбу.