Наконец ее маленький пакет набит водорослями. Она с трудом поднимается и бредет к большим мешкам, которые потихоньку наполняет. Высыпав содержимое пакета в один из таких мешков, Ён Сук направляется на участок берега, где пока никто не разбирает водоросли. Она снова садится, поправив подушку, и берется за дело. Руки у нее по-прежнему ловкие, пусть даже они огрубели от многолетней работы и покрылись морщинами от постоянного воздействия солнца. Ён Сук слышит шум моря, кожу ее ласкает теплый воздух. Она ощущает, как тысячи богинь родного острова защищают ее. Даже Ку Сун, которая все еще ругает последними словами того молодого человека, не в силах испортить ей настроение.

Вдруг Ён Сук замечает краем глаза еще одну семью туристов. Эти одеты все по-разному и выглядят тоже по-разному. Муж белый, жена кореянка, а дети — маленький мальчик и девочка-подросток — смешанных кровей. При виде этих детей-полукровок Ён Сук невольно испытывает дискомфорт. На мальчике длинные шорты, футболка с каким-то супергероем и огромные кроссовки; шортики девочки едва прикрывают то, что должны прикрывать, в ушах у нее наушники, а провода от них тянутся поперек еле заметной груди. Американцы, решает Ён Сук и настороженно следит за их приближением.

— Вы Ким Ён Сук? — спрашивает женщина. Она бледная и хорошенькая. Ён Сук еле заметно кивает, и женщина продолжает: — Меня зовут Чжи Ён, но все называют меня Джанет.

Ён Сук пробует произнести чужое имя:

— Джанет.

— А это мой муж Джим и наши дети, Клара и Скотт. Мы хотели узнать, не помните ли вы мою бабушку. — Джанет говорит… на каком же наречии она говорит? Это не чистый корейский, но и не диалект Чеджудо. — Ее звали Ми Чжа, а фамилия Хан…

— Я такой не знаю.

Женщина слегка хмурит лоб.

— Но вы же обе жили в этой деревне.

— Я-то по-прежнему здесь живу, но не знаю женщины, о которой вы говорите. — Ён Сук отвечает резко и громко, даже громче, чем Ку Сун, и обе сестры Кан смотрят в ее сторону. Явно хотят узнать, все ли у нее в порядке.

Американку это не смущает.

— Давайте я покажу вам ее фотографию.

Она роется в сумке, достает плотный конверт, потом перебирает лежащие в нем снимки, пока не находит нужный. Она протягивает Ён Сук черно-белую фотографию девушки в старинном белом купальном костюме. Торчащие под тканью соски девушки напоминают глаза осьминога, выглядывающего из укромной расщелины. Волосы убраны под шарф, такой же белый, как костюм. Лицо у нее круглое, руки тонкие, хоть и с заметными мышцами, ноги крепкие, а улыбается она широко и смело.

— Извините, — говорит Ён Сук, — я ее не знаю.

— У меня еще фотографии есть, — не сдается Джанет.

Она снова лезет в конверт, перебирает другие снимки, а Ён Сук тем временем улыбается белому мужчине.

— Есть телефон? — спрашивает она у него по-английски — наверняка у нее получается куда хуже, чем у его жены по-корейски, — и жестом подносит к уху воображаемый телефон. Ён Сук часто пользуется этой уловкой, чтобы избавиться от тех, кто ей досаждает. Если ее расспрашивает молодая женщина, она иногда говорит: «Прежде чем отвечать на ваши вопросы, мне надо поговорить с внуком». Если речь о мужчине, она спрашивает: «А вы женаты? Моя внучатая племянница очень хорошенькая и тоже учится в колледже. Я ее позову, чтобы вы познакомились». Удивительно, насколько часто люди попадаются на обман. Вот и сейчас иностранец действительно начинает искать по карманам телефон. Он улыбается. Белоснежные, очень ровные зубы, как у акулы. Но первой достает телефон девочка. У нее один из этих новых айфонов, точно как те, которые Ён Сук в этом году дарила правнукам на дни рождения.

Не снимая наушников, Клара говорит:

— Диктуйте номер.

От ее голоса Ён Сук еще сильнее нервничает. Девочка говорит на диалекте Чеджудо — небезупречно, но сносно, а от ее интонаций у Ён Сук мурашки по коже.

Она называет номер, и Клара его набирает. Потом девочка отсоединяет телефон от наушников и протягивает его Ён Сук, которая охвачена странной нерешительностью. Клара импульсивно — наверняка все дело в импульсивности, как же иначе — наклоняется поближе и подносит телефон к уху Ён Сук. Ее прикосновение обжигает Ён Сук, словно лава. Маленький крестик на золотой цепочке выскальзывает из-под футболки девочки и покачивается у Ён Сук перед глазами. Тут она замечает, что мать Клары, Джанет, тоже носит крестик.

Четверо иностранцев выжидающе смотрят на Ён Сук. Они думают, она им поможет. Ён Сук быстро-быстро говорит в телефонную трубку. Джанет снова хмурит лоб, пытаясь разобрать, о чем речь, но Ён Сук говорит на чистом диалекте, а он отличается от стандартного корейского не меньше, чем французский от японского, — во всяком случае, так ей говорили. Разговор закончен, Клара убирает телефон в задний карман и с явным смущением наблюдает, как мать вытаскивает все новые фотографии.

— Вот мой отец в молодости, — говорит Джанет и сует нечеткий снимок под нос Ён Сук. — Помните его? А вот еще одна фотография бабушки, она сделана в день ее свадьбы. Мне говорили, что девушка рядом с ней — это вы. Пожалуйста, поговорите с нами хоть пару минут!

Но Ён Сук опять занялась сортировкой водорослей. Иногда она вежливо бросает взгляд на фотографии, но по лицу старухи никак не понять, что у нее на душе.

Через несколько минут по пляжу уже катит мотоцикл, к которому пристегнута тележка. Когда он доезжает до Ён Сук, она с трудом поднимается. Иностранец поддерживает ее под локоть. Ее давно не трогал никто настолько белый, и она инстинктивно отдергивается.

— Он просто хочет помочь, — говорит Клара, выстроив простенькую фразу на диалекте.

Ён Сук наблюдает за тем, как внук грузит мешки с водорослями на тележку, а чужаки пытаются ему помочь. Груз закреплен, она садится внуку за спину и обнимает его за талию, потом тычет в бок:

— Езжай! — Когда они покидают пляж и выбираются на дорогу, она добавляет уже тише: — Давай сначала сделаем кружок по округе. Не хочу, чтобы они видели, где я живу.

ЧАСТЬ I

ДРУЖБА

1938

ГЛОТАЯ ВОДЯНОЕ ДЫХАНИЕ

Апрель 1938 года

Мой первый день работы в море начался задолго до рассвета — даже вороны еще спали. Я оделась и в темноте пошла в отхожее место. Забравшись по лестнице на каменный второй этаж, я присела над отверстием в полу. Внизу под отверстием собрались наши свиньи, похрюкивая в предвкушении. У стены в углу стояла большая палка на случай, если какая-нибудь свинья от нетерпения и жадности попытается прыгнуть вверх. Вчера я как раз здорово врезала одной свинье. Остальные, наверное, это запомнили, потому что нынче утром дождались, пока мои дела упадут на пол, и только потом бросились делить их между собой. Я вернулась в дом, привязала себе за спину маленького брата и пошла за водой к деревенскому колодцу. Чтобы воды хватило на все наши утренние нужды, пришлось ходить туда с глиняными кувшинами трижды. Потом я собрала навоз — мы его жгли и для тепла, и чтобы готовить еду. Это приходилось делать тоже с утра пораньше, а то мне бы ничего не досталось: другие женщины и девочки нашей деревни собрали бы весь навоз подчистую. Когда все дела были сделаны, мы с братом пошли домой.

Три поколения моей семьи жили все вместе за одной оградой: мать, отец и мы, дети, — в большом доме, а бабушка — в маленьком домике с другой стороны двора. Оба жилища были сложены из камня, крыши у них были соломенные, но солому тоже прижимали камнями, чтобы ее не сдул островной ветер. В большом доме было три комнаты: кухня, большая комната и особая комнатка для женщин, которой пользовались в свадебную ночь и для родов. В большой комнате горели, шипя и потрескивая, масляные лампы. Циновки, на которых мы спали, уже были свернуты и сложены у стены.

Бабушка не спала. Она сидела одетая, повязав голову шарфом, и пила кипяток. Лицо и руки у нее были костлявые и темные, как каштаны. Первый и второй братья, двенадцати и десяти лет от роду, сидели на полу, скрестив ноги и касаясь друг друга коленями. Третий брат напротив них вертелся и ерзал, как умеют ерзать только семилетние мальчишки. Сестренка, младше меня на шесть лет, помогала матери собрать три корзины. Матушка сосредоточенно проверяла и перепроверяла, все ли она взяла с собой, а сестренка очень старалась показать, что уже готовится стать хорошей хэнё.