Подруга шла рядом со мной в траурной процессии через Хадо. Она держала на руках моего четвертого брата, укачивая его, чтобы он не плакал. Я несла мемориальную табличку и старалась не оглядываться через плечо, чтобы мать не вернулась в этот мир. Женщины нашего бультока шли за нами, помогая расчистить для покойницы путь к могиле. За ними двенадцать мужчин несли гроб матери. Вдоль олле выстроилось множество людей: все хотели проводить матушку в загробный мир.

Дальше гроб принесли обратно к нам в дом. Друзья и соседи положили на алтарь подношения: пирожки из клейкого риса, чаши с зерном и рисовым вином. Главное место на алтаре занимала свадебная фотография родителей. В молодости мать была красивой, пока солнце, ветер, соленая вода, тревоги и обязательства не избороздили ее лицо морщинами и не окрасили в цвет седельной кожи. Но я думала только о том, как матушка выглядит сейчас, навсегда посинев от холода моря и льда смерти.

Ми Чжа сидела со мной на полу перед алтарем, касаясь правым коленом моего левого колена, пока наши соседи высказывали соболезнования и выражали свое почтение. Когда гроб снова подняли, Ми Чжа отправилась со мной на поле, которое, как сказал отцу геомант,^[9] будет подходящим местом для погребения. Оно было окружено каменными стенами, так что мать не потревожит ветер или пасущийся скот. Ми Чжа стояла рядом со мной, пока копали могилу. Мы вместе смотрели, как раздают еду — сначала старикам, потом мужчинам и мальчикам. После шли женщины, от старых к молодым. Ми Чжа, Ю Ри и мне остались лишь крохи. Некоторые девочки, включая мою сестренку, не получили вообще ничего, и кое-кто из хэнё закричал громким морским голосом, что это несправедливо. Но смерть и сама несправедлива. Мать опустили в землю в положении гармонии с землей, потом несколько мужчин установили на могиле камень с ее именем. Отныне и навсегда я буду приходить сюда вспоминать матушку, плакать о ней и приносить подношения в благодарность за то, что она привела меня в этот мир.

— Видишь? — прошептала Ми Чжа. — Ее защитят каменные стены вокруг нас. Она всегда будет тут. — Она тепло улыбнулась мне. — В марте мы пойдем в горы, соберем папоротник и принесем его в качестве подношения.

Папоротник можно сорвать девять раз, и он вырастет снова. Именно об этом напоминает нам поговорка: «Упади восемь раз и встань девять», воплощающая путь, который наши мертвые прокладывают для новых поколений. В разные сезоны совершались разные подношения, но в тот день в нашем доме соорудили постоянный алтарь с мемориальной табличкой матери, и Ми Чжа первой положила на столик мандарин. Подумать только, сколько денег она на него потратила…

Оттиск на память мы в тот день не делали: похороны и без того навсегда врезались мне в душу.

Тем вечером Ми Чжа лежала рядом со мной на спальной подстилке и утешала меня, пока я плакала.

— Ты не одна. Ты никогда не будешь одна. У тебя всегда буду я. — Подруга без конца повторяла эти три фразы, пока они не закружились у меня в голове завораживающим мотивом.

Но путешествие моей матери еще не закончилось. Двое суток подряд, по двенадцать часов каждый день, шаманка Ким проводила для всего кооператива специальный ритуал по случаю потери души, чтобы очистить дух моей матери и с миром препроводить ее в страну мертвых. Кроме того, шаманке нужно было позаботиться и о живых: смерть матушки задела сразу многих. Меня, потому что я при этом присутствовала; До Сэн и Ми Чжа, потому что именно из-за их отсутствия мать в тот день решила помочь мне поймать первое морское ушко; других хэнё, которые помогали высвободить тело и доставить его на берег. У всех нас испытанное потрясение привело к потере души.

Церемонию проводили в старом святилище в скалистом ущелье на берегу. Из соседних деревень пришли женщины и девочки с мисками вареной рыбы и рисом, яйцами, кувшинами с алкоголем. Все это они разложили на самодельном алтаре рядом с фотографией матери. Этот снимок был не со дня свадьбы, его сделали недавно: мать и дюжина ее соучениц стоят перед вечерней школой Хадо. Чтобы почтить напарницу, До Сэн попросила сына написать тексты на белых бумажных лентах, и теперь эти ленты радостно трепетали на ветру. Но не только ленты создавали праздничное настроение: несмотря на печальный повод для ритуала, шаманку Ким сопровождала радуга ярких красок и музыкальная разноголосица. Сегодня Ким надела ханбок с широкими полосами красновато-лилового, желтого и синего цветов. Она крутила в руках красные кисточки. Две помощницы били в литавры, три стучали в барабаны. Все это дополнялось завываниями и плачем. Скоро мы всей толпой принялись пританцовывать, громко молиться и петь.

Когда солнце село, мы подошли к кромке воды, и Ким оставила приношения для морских богов.

— Отпустите дух Сун Силь! — воззвала к ним шаманка. — Позвольте ей уйти со мной. — Она бросила в волны один конец длинного белого полотнища, потом медленно втянула его обратно, принося вместе с ним дух моей матери.

На следующее утро ветер бушевал вовсю и постоянно гасил свечи. Этот день посвящался избавлению: моя мать освободится от земного существования, а мы — от своей связи с ней и от наших мучений. Начали мы опять с рыданий, криков, танцев и пения, потом шаманка Ким попросила нас сесть. Лица женщин вокруг меня были полны печали, но и волнения.

— Приветствую всех богинь! — воскликнула шаманка Ким. — Добро пожаловать, почтенные! Знайте, что каждую женщину в кооперативе Сун Силь задело болью. Надо исцелить тех, кто больше всего в этом нуждается. Духи просят выйти старшую дочь Сун Силь, ее свекровь, До Сэн и Ми Чжа. Встаньте на колени передо мной.

Мы все выполнили указания, трижды поклонившись алтарю. Шаманка начала с моей бабушки, мягко коснувшись ее груди кисточкой:

— Ты была хорошей свекровью. Проявляла доброту и никогда не жаловалась на Сун Силь.

Собравшиеся одобрительно загудели, услышав эти слова.

Потом кисточка Ким коснулась груди Ми Чжа.

— Не ругай себя за то, что заболела в тот день. Это судьба и рок забрали Сун Силь из нашего мира. — Тут Ми Чжа заплакала. Я была так поглощена своим горем, что не понимала: Ми Чжа тоже чувствует себя ответственной за гибель моей матери. Если бы моя подруга не заболела, я бы ныряла с ней, а не с матушкой.

— Она была мне как мать, и другой у меня не было, — с трудом проговорила Ми Чжа.

Потом пришла очередь До Сэн. Наверное, труднее всего было слушать, как шаманка утешает именно ее. До Сэн уже потеряла прежнюю бойкую дочку, вместо которой осталась лишь тень, а теперь ушла ближайшая подруга самой До Сэн. Шаманка Ким взяла ножи, с которых свисали длинные белые ленты, и срезала ими все дурные чувства, которые окружали До Сэн.

— Заберите страдания и печаль этой женщины. Теперь ее очередь возглавить кооператив. Пусть она мудро и осторожно руководит своими хэнё. Пусть этих женщин больше не коснется беда.

Наконец шаманка повернулась ко мне. Когда она провела пальцами вдоль моего позвоночника, я расслабилась. Потом Ким постучала указательным пальцем мне по лбу, и мой разум раскрылся. Она коснулась кисточкой моей груди, и стало ясно, как глубока моя печаль.

— Давайте вылечим душу этой девочки, — сказала шаманка. — Давайте освободим ее от горя. — Потом она отошла от меня и обратилась к загробному миру: — Призываю морского бога-дракона в последний раз прислать к нам дух Сун Силь.

Прямо у меня перед глазами Ким полностью раскрыла свое сердце, и я услышала голос матери, которая, как обычно в таких случаях, говорила о своей жизни:

— Когда мне было двадцать, мне нашли мужа. Как раз в тот год случилась эпидемия холеры, унесшая моих родителей, братьев и сестру. Я стала сразу сиротой и женой. Особенного лада в браке не было, но не было и разлада. Потом я стала матерью.

Мне очень нужно было услышать, как матушка скажет, что я не виновата. Попросит меня быть сильной. Даст совет, как позаботиться о братьях и сестре. Произнесет слова любви для меня одной. Вот только духи не обязаны исполнять наши желания. Они перемещаются в загробный мир, где свои правила. Это уж наше дело — искать глубинное значение слов ушедших.