Переводчик: Анастасия Семеренко

Редактор: Анастасия Семеренко

За обложку благодарим Маргариту Волкову

Эта сука не имела права оставлять меня здесь. Она прекрасно знала, что было еще не высказано. Я была той, кого она должна была использовать в качестве своего «плюс один» для гала-концерта в галерее. Так было всегда. Черт возьми, даже на выпускной я согласилась пойти с именно ней, оставив самого горячего приемника школы, Джонни Брауна, того птенчика, чье имя не стоило запоминать. Я сидела в своей машине, кипя от злости. Даже с улицы я могла видеть, как ее фальшивая задница работает в комнате, как будто только один человек там вообще что-то значил для нее. Я тоже это слышала. Это напомнило мне о том времени, когда она затащила меня в братство и настояла, чтобы мальчики называли ее «Реджина» вместо «Реджи», как у нас было в старших классах. Я должна была предвидеть, что это произойдет. Моя лучшая подруга сделала это претенциозное исправление имени только тогда, когда пыталась произвести на кого-то впечатление. Но я ничего такого не предвидела. Никогда больше. Теперь, я слежу за тобой.

Я хотела войти с важным видом, схватить ее за руку и напомнить ей о корнях, но эта сука тоже заперла меня в своей квартире. В отличие от моего лучшего друга, у меня не было подходящей обуви, и я выглядела бы идиоткой, если бы ворвалась в это место в толстовке и джинсах. Я устала быть униженной Реджиной Фокс и ради Реджины Фокс… очень устала.

Используя рукав моей толстовки Янки, я сделала все возможное, чтобы вытереть конденсат с переднего стекла и приоткрыла окно с водительской стороны. Было необычно холодно для конца сентября. Но Нью-Йорк может стать таким же. Наклонившись ближе к приборной панели, я была уверена, что это Тристан Хант, с которым шлюха снова флиртовала. Лучший промоутер во всем Рочестере, вполне логично, что она прижималась к нему. Я съежилась. Она была, по меньшей мере, на пятнадцать лет старше его и выглядела полной идиоткой. В то время как она покупала практически любого мужчину, которого хотела, он был вне ее лиги.

Но не было никакого способа сказать ей об этом — не то чтобы она меня послушала. Она перестала слушать сразу после колледжа, когда я забеременела, а она сбежала в Бостон на свидание с экзаменами. С тех пор она как будто забыла наш договор: никогда не позволять жизни вставать на пути нашей дружбы.

И все же это произошло. И я винила ее за это. Нет, она не виновата, что у нас с Полом ничего не вышло. Это не она связала меня двумя детьми, завышенной ипотекой и отсутствием алиментов. Но она тоже не осталась здесь, чтобы мне помочь. И в последнее время, когда детей наконец-то не стало дома, как бы мне ни было неприятно это признавать, я скучала по близости, которую когда-то разделяла с Реджиной.

В течение многих лет я говорила себе, что моя жизнь лучше, чем у нее. Она никогда не была замужем, у нее были собственные дети, и она заполняла каждую секунду своей жизни карьерой. Все это были ошибки, я неоднократно говорила ей. Тем не менее, она, казалось, никогда не сожалела, и я не могла ее винить. Дорогие поездки в отпуск, социальная программа, такая как мой старый список регистрации в родительском комитете, и мужчины. Они были повсюду для Реджи и всегда были.

Но потом, когда ее яйцеклетки засохли, и не осталось ничего — даже дома — чтобы похвастаться, меня часто удивляло, как она, казалось, не заботилась ни о чем из всего этого. Она была сосредоточена, как лазер. В течение многих лет все, о чем она заботилась — это стать партнером. Затем, она им становилась. А я? Что ж, мне надоело это слушать.

В течение многих лет, еще до того, как она вернулась в наш крошечный родной городок в пригороде Рочестера, у меня были ключи от ее квартиры. Это тоже было частью сделки — то, что принадлежало ей, было моим, и наоборот. Но она сменила замки и сказала мне, что ей нужно «личное пространство» месяц назад, после того, как я собрала Эмили и Ханну в колледж. По ее словам, я плохо справлялась с пустым гнездом, и у нее не было лишнего места на диване.

Неблагодарная сука ни разу не сказала мне «спасибо» за обеды, которые я оставляла для нее в холодильнике, или за то, что я всегда была рядом, чтобы спросить ее об ее дне. Ни разу ей не пришло в голову спросить о вещах, которые я сделала, или о том, как я справляюсь с уходом детей. Всегда все было связано с Реджиной. Если бы мы не говорили о ней, что ж, мы бы вообще не разговаривали.

Я наблюдала, как она вжалась в Тристана. Прижав левую руку к его груди, она наклонилась ближе к нему. Может быть, именно из-за него она не хотела, чтобы я слонялась по ее квартире. Из того, что я могла сказать, она что-то шептала ему. А затем, запрокинув голову, она рассмеялась, когда Тристан сделал два шага назад и согнулся. Это было нелепо. Он позволял ей изображать его, и, кроме всего прочего, в корпоративной обстановке. Для партнера такое поведение было прискорбным, но Реджи, с ее безупречными чертами лица, поддерживаемыми ботоксом, всегда могла выйти сухой из воды абсолютно в чем угодно.

Как бы сильно я это ни ненавидела, я должна была признать, что именно это и привлекло меня в ней в первую очередь — ее любовь быть в центре внимания и прирожденная натура светской львицы. Я часто задавалась вопросом, были бы мы вообще друзьями, если бы мистер Уилсон не заставил нас быть приятелями на переменах в четвертом классе. Боже, как я его ненавидела. Если бы он выбрал кого-то менее, ну, совершенного, вся моя жизнь могла бы быть другой. Но идти в ногу с популярной девушкой школы было тем адом, о котором люди читали. Я устала от этого. Всего этого.

Несколько часов спустя…

Я смотрела, как шлюха выходит из дверей галереи под руку с незнакомым мужчиной. Мне хотелось выскочить из машины и спросить ее о Тристане и о том, почему у нее ничего не вышло. Я хотела напомнить ей, что мне никогда не нужен был ботокс и что, возможно, поэтому я ее теряю. Вместо этого я опустилась на свое сиденье и молилась, чтобы она не заметила «тойоту». Это было последнее, что мне было нужно. И снова она обвинила бы меня в том, что я преследую ее, забыв, что выполнение обязательств соглашения — это необходимость. Не то чтобы я заставляла ее заключать со мной эту сделку. Это было взаимно. А я? Я был верна. Я серьезно относилась к обещаниям. Я восприняла эту клятву так же серьезно, как и любую свадебную клятву. Нам тогда было по двадцать лет, а она, казалось, даже не помнила. Если бы мы поженились, то к тому времени уже развелись бы. Часть меня ненавидела ее. А остальная? Что ж…

Мое сердце бешено колотилось о ребра, когда я наблюдала за ними из окна с водительской стороны. И снова она смеялась. Мне было интересно, кем для нее был этот высокий мужчина в круглых очках, чье телосложение делало его похожим на человека, способного управлять машиной. Она больше ничего мне не рассказывала, но не упоминала и даже не намекала ни на кого-то нового. Он мог бы быть еще одним из партнеров. Но гала-концерт в галерее не был событием для фирмы. В любом случае, это не имело значения. Реджи поступит с ним по-своему, ей это надоест, и она вышвырнет его, как новости прошлой недели. Никогда больше она не будет думать о нем.

За все эти годы уродка ни разу не изменила свой статус в социальных сетях. Она была серийной одиночкой и гордилась этим. Тем не менее, она оставила за собой след разбитых сердец и, казалось, никогда по-настоящему не сожалела об этом. Мне было жаль этого парня. Он явно был находкой. Я определила это просто по тому, как он подвел ее к пассажирскому сиденью черного Лексуса, открыл для нее дверь и помог сесть. Нащупывая ключи, я осмотрела парковку в поисках запасного выхода. Было очевидно, что их следующей остановкой будет квартира Реджи, и я хотела опередить их там. Проблема была в том, что мне нужно было выбраться оттуда незамеченной. Что я скажу, когда они появятся? Я могла бы понять это за полчаса езды. Что я знала, так это то, что у меня было полное право встретиться с этим парнем. Это также было частью договоренности — любые мужчины или даты должны были быть одобрены. Реджи тоже забыла об этом. Но, к счастью для нее, я была великолепна по части напоминаний.