Окончательно определившись в своих планах на ближайшее будущее, Амалия ощутила такое облегчение, словно с её плеч рухнула целая скальная гряда. Леди даже едва заметно улыбнулась и понюхала зелье, которое всё это время старательно перемешивала. Пахло оно отнюдь не розами и даже не синей плесенью, к вони которой всё же можно было притерпеться, зато цвета было подходящего, да и нужной густоты наконец-то получилось добиться. Осталось малое и при этом самое трудное: заставить герцогиню Вандербилдт выпить семь (именно семь не больше, но и ни в коем случае не меньше!) глотков зелья. Амалия посмотрела на распластанную на кровати старуху. Мда, как любит говорить Арчибальд: «Проще жабу перьями утыкать и летать научить». Конечно, можно было бы попросить о помощи леди Эмили, та как-никак внучкой приходится строптивой леди, да вот беда, у Эми своих хлопот полон рот, ей нужно мужа выхаживать, который (вот ведь герой, голова с дырой!) попал под проклятие, выпущенное леди Кэтрин. И кто бы мог подумать, что хрупкая синеглазая малышка, ничем, кроме своей кукольной красоты не примечательная, окажется чокнутой злобной колдуньей! Амалия недоверчиво покачала головой, слегка нахмурилась, чувствуя странное саднящее беспокойство в душе, словно история кровавых преступлений в Северной звезде разоблачением леди Кэтрин не завершилась.

«Ай, ладно, не буду себе голову делами детективными забивать, на это у нас профессиональный сыщик есть, — Амалия слегка качнула головой, привычно отстраняясь от неприятных ощущений, задвигая их в самый дальний уголок своей души. — Моя задача: леди Элеанору зельем напоить».

Амалия откашлялась, почтительно и в то же время ласково улыбнулась и прошелестела, слегка наклоняясь к герцогине Вандербилдт:

— Миледи, Вам нужно выпить это зелье.

Герцогиня строптиво сжала губы, всем своим видом демонстрируя, что ничего ни есть, ни пить не собирается.

— Всего семь глотков.

Леди Элеанора попыталась отвернуться, но проклятая слабость не дала сделать даже такого простого движения.

— Леди Элеанора, — в голосе Амалии отчётливо звякнула сталь, — Вы должны его выпить. Должны, понимаете?!

Герцогиня Вандербилдт строптиво фыркнула и закрыла глаза.

— Вот зараза! — прошипела Амалия фон Вюнтебург, стискивая кубок так, что украшавшие его камни впились в нежные ладони. — Ладно, боги свидетели, я пыталась быть кроткой и вежливой, не моя вина, что приходится действовать по-другому!

Леди стремительно, словно аудасская кобра, отличающаяся молниеносностью движений, нагнулась к герцогине и с силой зажала ей нос. Не привыкшая к столь фамильярному обращению Элеанора протестующе сверкнула глазами и открыла рот, намереваясь высказать нахалке всё, что благовоспитанная особа может думать о подобных бесчинствах. Амалия же только этого и добивалась, ловко сунула кубок в приоткрывшийся рот и начала осторожно, по капле, вливать герцогине зелье. Почтенная леди протестующее булькнула, но быстро поняла, что если продолжит упрямиться, просто-напросто захлебнётся, а это, согласитесь, и вовсе унизительно.

— Вот и молодец, — устало выдохнула бывшая обитательница модного дома мадам Эверси, ставя кубок на стол и без сил опускаясь в глубокое кресло.

Герцогиня Вандербилдт возмущённо кашлянула, досадуя, что правила этикета не позволяют почтенной леди кривиться и отплёвываться от омерзительного пойла, которое в неё влили, нагло пользуясь временной (а как же иначе?) беспомощностью дамы. Одно порадовало леди Элеанору: тело начинало постепенно оживать. И путь руки и ноги пока ощущались далёкими и чужими, словно от другой плоти приставленные, голова прояснилась, да и голос стал прежним, громким и властным. Последним обстоятельством герцогиня не замедлила воспользоваться, ухнув не хуже выстрелившей с бастиона сигнальной пушки:

— Что вообще происходит?!

Амалия досадливо поморщилась. Обрушившаяся на замок череда смертей, обвинение, выдвинутое против Арчибальда, приготовление зелье, а потом ещё и лечение капризной и упрямой герцогини выпили у леди все силы, объяснять что бы то ни было не хотелось абсолютно, но когда леди Элеанора интересовалась чужими желаниями? И почему, спрашивается, к несносной старухе вернулся в первую очередь голос? Лучше бы она оставалась немой, активно жестикулируя и потрясая неубедительно ссохшимися кулачками. Тем более что благовоспитанным леди сие действие наверняка запрещено.

— Мне повторить вопрос? — проскрежетала герцогиня Вандербилдт, титаническим усилием поворачивая голову в сторону несносной девчонки.

Амалия поняла, что можно распрощаться с тишиной и покоем, мученически вздохнула и негромко, дабы не сорваться на грубость, ответила:

— Из-за сильного потрясения у Вас случился удар. Я дала Вам лекарство, теперь Вам нужно постараться уснуть, дабы зелье как можно быстрее вернуло Вам силы.

Леди Элеанора озадаченно нахмурилась, пытаясь осмыслить услышанное. Какое это происшествие потрясло её столь сильно, что душа едва не покинула тело? Ах, да, безголосая леди Кэтрин оказалась ведьмой, да ещё и знакомой этого мальчишки, пиратского сына. А что же было потом? Герцогиня прикрыла глаза, пытаясь замедлить вихрь обрывочных воспоминаний, больше похожих на яркие хаотичные пятна волшебного фонаря, коим детей малых забавляют. Так, Эмили, неблагодарная, бросила свою единственную бабушку в коридоре, а сама побежала к своему муженьку. А ещё… Что же было ещё?

— Леди Кэтрин пыталась меня зарезать?!

Ещё не успев договорить, герцогиня Вандербилдт поняла всю абсурдность своего предположения и сердито поджала губы. Ещё не хватало выставить себя дуррой в глазах этой продажной девицы!

Амалия, которая в прямом смысле слова наслаждалась каждой минутой тишины и покоя, обречённо вздохнула, в очередной раз напомнила себе, что с больными должно разговаривать кротко и терпеливо, даже если пациент на редкость противен и несёт чушь несусветную и мягко проворковала:

— Разумеется, нет. Она все силы вложила в проклятие, теперь лежит бездыханная.

Леди остановилась, на самом кончике языка удержав, что леди Кэтрин вряд ли сможет очнуться, что, впрочем, даже к лучшему. Во-первых, мёртвая ведьма всегда предпочтительнее живой, а во-вторых, по глубокому убеждению Амалии от излишнего милосердия всегда больше вреда, чем пользы. Кэтрин сама виновата в том, что произошло, у неё было так много: молодость, красота, безупречная (относительно, разумеется) репутации, перспектива выгодного замужества, обещанная доля в наследстве. Но нет, юной леди, как это чаще всего и бывает, захотелось ещё больше, алчность и злоба отравили её разум и привели к гибели сначала леди Оливии и лорда Дойлса, а потом и самой Кэтрин.

— Меня хотели зарезать.

Скрипучий голос герцогини Вандербилдт словно плетью хлестнул по Амалии, заставив её испуганно вздрогнуть.

— Что?!

— Меня хотели зарезать, — повторила леди Элеанора и даже слегка кивнула в такт своим словам. — В коридоре. Я видела нож, направленный мне в грудь.

— А больше Вы ничего не видели?

Вопрос прозвучал резко, почти грубо, только вот у Амалии не было ни сил, ни желания вести светский разговор с противной старухой, искренне мнящей себя центром этого мира, а то и всей безграничной жизни.

Герцогиня Вандербилдт хотела было срезать забывшую своё место девку, но потом решила не тратить время и силы на особу, внимания почтенной леди недостойную и тоном не терпящим возражений приказала:

— Приведи ко мне лорда Дэвида.

Амалия не любила, когда ей приказывают. В модном доме мадам Эверлич отношение к ней как к красивой вещи, лишённой собственной воли и желаний доводило девушку едва ли не до слёз, но там выхода другого не было, приходилось стискивать зубы и терпеть, ведь молодой девушке выжить одной без денег, крова и полезных знакомств на улице невозможно. Выйдя замуж за Арчибальда и став леди фон Вюнтебург, Амалия поклялась, что больше никому и никогда не позволит командовать собой и вот, пожалуйста, снова в её жизни появилась противная тётка, для которой нет большего удовольствия, чем унижать и едва ли не прямом смысле слова ноги вытирать о других людей. Амалия зло сузила глаза, её воистину колдовские, завораживающие глаза сверкнули страшным огнём. А что, если всё-таки придушить проклятую старуху? Леди хищно повернулась к герцогине, с внутренним ликованием отметила, что та заметно вздрогнула и напряглась. Значит, боится, не привыкла быть беспомощной и жалкой. Амалия на миг замерла, вспомнив, сколько раз сама сжималась в комочек, неистово моля богов сделать её как можно меньше и незаметней, в идеале, вообще невидимой. Увы, молитвы молодой девушки, да ещё и из модного дома, небес никогда не достигали, а может, у богов находились другие дела, более важные и срочные. Воспоминания о прошлом, словно болотный туман, окутали Амалию, усмирили её гнев, и леди уже совсем другими глазами посмотрела на герцогиню Вандербилдт, увидев не надменную герцогиню, а старую, очень старую женщину, слабую и беспомощную. И пусть у леди Элеаноры много богатств, роскошный замок и родословная, длинной способная поспорить с дорогой от столицы в самый отдалённый уголок империи, но герцогиня никогда не вернёт себе ни молодость, ни здоровье, не ощутит на своих губах страстный поцелуй любви. Старость — удел сам по себе не очень-то благостный, а сопровождаемая одиночеством, сожалениями о давно минувшем и безвозвратном закатная пора жизни превращается в пытку, до коей даже самый изощрённый палач бы не сразу смог бы додуматься. Амалия глубоко вздохнула и впервые с момента появления в замке улыбнулась герцогине Вандербилдт не холодно, как того требовали правила хорошего тона, а мягко и тепло, как своей родственнице (коей леди Элеанора и являлась, пусть и сама не очень-то охотно признавала сей факт):