Вот почему я так хорошо ощутил его нетерпение, огромное желание проникнуть в глубь страны и поскорее приступить к врачебным обязанностям. Из Виктории, находившейся у подножия Камерунских гор, путь его пролегал к высокогорному плато центральной части страны, где он должен был вступить в должность врача в городе Баменда. Там ему предстояло проработать первые несколько лет в полуразрушенной больнице ирландских монахинь, со стенами из высохшей грязи и с пальмовой крышей. Именно здесь он проведет самые счастливые годы своей жизни.

Жилище – Лесная Хижина, как он ее назвал, – было настоящим двухэтажным деревянным домом, правда, тоже с крышей из пальмовых листьев, которую отец немедленно и с большим тщанием взялся переделывать. Внизу, в долине, неподалеку от местных тюрем, раскинулась деревня хауса с глинобитными стенами и высокими воротами, сохранившимися со времен эмирата Адамавы. Чуть в стороне – еще одно поселение, рынок, дворец короля Баменды, местная резиденция окружного комиссара и официальных представителей метрополии (появившихся там только один раз по случаю награждения короля орденом). На одной из фотографий, сделанных отцом, не без юмора показано, как эти джентльмены, эмиссары британского правительства, в тропических шлемах, облаченные в плотные шорты, накрахмаленные рубашки и длинные шерстяные носки, наблюдают за шествием королевских стражей в набедренных повязках и меховых, украшенных перьями головных уборах, которые воинственно потрясают дротиками.

Именно в Баменду привез отец маму сразу после свадьбы, а Лесная Хижина стала их первым домом. Они обставили его мебелью – единственной, которую они когда-либо покупали и которая отныне будет повсюду их сопровождать: столы, вырезанные из стволов ироко, кресла, украшенные традиционными для Западного высокогорья фигурными изображениями леопардов, обезьян и антилоп. На фотографии отца их гостиная в Лесной Хижине выглядит вполне «колониальной»: над колпаком камина (зимой в Баменде холодно) подвешен большой щит, обтянутый кожей бегемота, с двумя скрещенными копьями. Скорее всего, щит достался отцу в наследство от предыдущего жильца, ибо это был вовсе не тот предмет, который мог представлять для него интерес. А вот резная мебель, та, напротив, перекочевала вместе с ним во Францию. Бо́льшую часть детства и подросткового возраста я провел среди этой мебели, частенько усаживаясь на эти табуреты для чтения словарей. Я играл со статуями из черного дерева, с бронзовыми настольными колокольчиками, а раковины каури использовал вместо фишек. Для меня все эти вещицы, резные фигурки и маски, висевшие по стенам, не представляли ничего экзотического. Они были принадлежавшей мне частью Африки, по-своему продлевая мою африканскую жизнь и отчасти объясняя ее. А еще раньше – до моей жизни – они могли бы рассказать о том времени, когда отец и мама жили там, в другом мире, в котором были счастливы. Как бы это поточнее выразиться? Одним словом, я был крайне изумлен и попросту возмущен, когда много лет спустя узнал, что подобные предметы покупали и выставляли люди, ничего не знавшие обо всем этом, для которых они ничего не значили, и даже хуже – для кого все эти маски, статуи и троны были не полными жизни вещами, а мертвой оболочкой, которую у нас часто именуют искусством.

До переезда в Бансо первые, самые нежные годы своей семейной жизни отец и мама проводили не только в Лесной Хижине, но и в странствиях по тропам Камерунского нагорья. Вместе с ними путешествовали работники: слуга Ньонг, Шиндефонди – переводчик и Филиппус – старший носильщик. Филиппус был большим маминым другом. Этот низкорослый человек, наделенный геркулесовской силой, был способен в одиночку сдвинуть ствол дерева, загромождавший дорогу, или носить тяжести, которые никто не мог даже приподнять. Мама рассказывала, что несколько раз он помогал ей перебираться через реку вброд, держа ее над водой на вытянутых руках.

Пускались в путь и неразлучные друзья отца, прирученные им сразу после приезда в Баменду: кони Джеймс и Пегас, оба с белыми «звездочками» во лбу, ласковые и капризные. И еще собака по кличке Шалун, довольно нескладная легавая, которая мчалась впереди всех по тропинкам и неизменно ложилась у ног отца, где бы тот ни остановился, даже когда однажды ему пришлось позировать для официальной фотографии в компании местных королей.

В марте 1932 года отец с матерью покинули резиденцию Лесная Хижина в Баменде и поселились в горах, в селении Бансо, где должна была открыться новая больница. Бансо находилось в самом конце «главной», латеритовой дороги, которая функционировала в любое время года. Иными словами, это место, расположенное на пороге края, считавшегося «диким», являлось последним населенным пунктом, на который еще распространялась британская власть. Отец будет там не только единственным врачом, но и единственным европейцем, что, кстати, не так уж сильно его огорчало.

Подвластная ему территория была огромна. Она пролегала от границы с Французским Камеруном на юго-востоке до пределов Адамавы на севере и включала бо́льшую часть племенных поселений и небольших королевств, которым удалось избежать введения там прямого управления Англии после ухода немцев: Канту, Абонг, Нком, Бум, Фумбан, Бали. На карте, которую он сам составил, отец записывал расстояния не в километрах, а в часах и днях пути. Подробная информация на его карте давала истинное представление о размерах этой территории, вот почему она так была для него ценна: броды, глубокие или бурные реки, подъемы, разветвления троп, спуски в долины, которые невозможно преодолеть на лошадях, неприступные скалы. На создаваемых им картах названия образуют нескончаемо длинный список, они повествуют о переходах под палящим солнцем, через травяные равнины или об изнурительном подъеме на горы, пронзающие облака: Кенгавмери, Мбиами, Танья, Нтим, Вапири, Нтем, Вантэ, Мбам, Мфо, Янг, Нгонкар, Нгом, Нбирка, Нгу, тридцать два часа пешком, то есть пять дней, проходя по десять километров в день на сложных участках. Прибавим к этому остановки в деревнях, обустройство стоянок, уход за больными, вакцинацию, переговоры (знаменитые «подарочные» речи) с местными властями, жалобы, которые необходимо выслушивать, ведение журнала, соблюдение строжайшей экономии, нуждающейся в контроле, заказ медикаментов в Лагосе, четкий инструктаж лекарей и санитаров в диспансерах.

Более чем на пятнадцать лет эта страна станет его страной. Возможно, никому другому не удалось прочувствовать ее лучше – пройденную вдоль и поперек, исследованную до мелочей, выстраданную. Страну, в которой он знал каждого жителя, где многим помог явиться на свет, а иных проводил в последний путь. Любимую им, прежде всего. Даже если отец никогда не говорил об этом, никогда ничего не рассказывал, до конца жизни не изгладятся в нем воспоминания об этих холмах, лесах, травяных просторах и, уж конечно, о людях, с которыми он встречался.

В пору, когда он совершал путешествия по северо-западной части страны, настоящих карт еще не появилось. Единственной имевшейся в его распоряжении печатной картой была карта из штаба немецкой армии с масштабом 1:300 000, составленная в 1913 году Мойзелем. Помимо верного отображения основных водотоков – Донга-Кари, притока Бенуэ на севере, и реки Кросс на юге, да еще двух древних городов-крепостей Банио и Кенту, карта страдала неточностями. Например, Абонг, самая северная деревня на территории медицинского округа отца, требовавшая более десяти дней пути, была на немецкой карте отмечена вопросительным знаком.

Фот. 10. Король Мемфои, Бансо

Поселения племен кака и мбембе находились так далеко от прибрежной зоны, что казалось, будто они принадлежали другому государству. Жившие там люди никогда не видели европейцев, кроме стариков, которые с ужасом вспоминали оккупацию немецкой армии, казни и похищения детей. Безусловно, они не имели ни малейшего представления о могуществе таких колониальных держав, как Англия или Франция, и ничего не знали о войне, готовившейся на другом конце мира. И тем не менее это не были области изолированные или дикие (в отличие от Нигерии, и особенно лесистых районов Огоджи, как об этом не раз говорил отец). Напротив, это был процветающий край, где выращивали фруктовые деревья, ямс, просо и разводили скот. Эти королевства находились в зоне влияния ислама, пришедшего туда из северных империй, из Кано, из эмиратов Борну, Агадеса, Адамавы, чему во многом способствовали торговцы вразнос, фулани и воины хауса. На востоке отцовского «участка» находились город-крепость Банио и страна племени бороро, на юге – очаг древней культуры народа бамум, султанат со столицей в Фумбане, жители которого вели постоянный товарообмен и считались признанными мастерами в области художественного литья и чеканки металла; они даже имели свою уникальную письменность, изобретенную в 1900 году султаном Нджойей. В конечном счете европейская колонизация очень мало затронула данный регион. С таким городами, как Дуала, Лагос и Виктория, его словно разделяли долгие годы пути. Горцы Бансо продолжали жить так, как они жили всегда: в замедленном темпе, в гармонии с окружающей их великолепной природой, они возделывали свою землю и пасли стада длиннорогих коров.