– Вы подоспели как нельзя вовремя. Эта тварь уже пускала на меня слюни. Если бы вы ее не прогнали…

Гуффин замолчал.

Незнакомцы с самодовольным видом переглянулись. Гуффин многое знал о самодовольстве и начал догадываться, что здесь происходит. По лицам этих весьма отталкивающих типов шут понял, что спасением здесь и не пахнет.

Он подался назад, но тут за его спиной возникла юркая тень. Гуффин повернул было к ней голову, но слишком поздно. В затылок ему врезалась дубинка. В глазах потемнело, и он упал на землю как подкошенный.

– Да, мы подоспели очень вовремя. Хи-хи…

Один из незнакомцев, кряхтя, взвалил на плечо бессознательного шута, другой схватил мешок, ну а третий, коротышка, который исподтишка ударил Гуффина, подобрал с земли зеленый цилиндр и взялся за ручку тележки.

– От нас не ускользнешь, – сказал громила с мешком.

– Да уж, – согласился второй, похлопав Гуффина по спине. – Мы – что та трясина – затянем обратно…

Ну а третий, поволокший тележку к воде и причаленной там лодке, добавил:

– Обратно в Слякоть…

***

В сердце Слякоти, на одиноком островке посреди болота, стоял кривобокий двухэтажный дом с зеленой крышей. Это была харчевня «Мокрица» – известное и уважаемое среди местных заведение.

Парадные двери харчевни выходили прямо на дощатые мостки, у которых всегда теснились лодчонки жителей Слякоти. Почти в любое время в окнах «Мокрицы» горел свет, и по округе разлетались отзвуки музыки, нетрезвые крики да нескладные песни. Часто можно было услышать ругань, оканчивающуюся всплеском, когда местные громилы выбрасывали кого-то из перебравших завсегдатаев прямо в воду, к пиявкам.

Заправлял всем здесь Карл Боттом, которого местные называли не иначе как «Безносый Карл». Человек это был жестокий, черствосердый, обладающий тяжелым, как наковальня за пазухой, характером. С ним не стоило спорить, да и в долг он не наливал. И все же многие жители Фли были только рады отдавать ему последние гроши за кружку «Дурбадура», пойла, состоящего в основном из машинного масла и камышовой настойки, щедро разбавленной болотной водой. Местные готовы были мать родную продать за лишний глоточек «Дурбадура», и кое-кто даже пытался.

Обо всем этом Сабрина узнала из разговоров типов, которые схватили их с Гуффином…

Как и до того, она сидела в своем мешке и боялась шелохнуться. Весла взрывали воду, разгоняя жаб и кувшинки. В лодке, помимо пребывающего без сознания шута и куклы, находились трое: два здоровенных уродливых громилы и мальчишка лет десяти.

В какой-то момент Сабрина все же решилась выглянуть через дыру, чтобы рассмотреть похитителей. Один из громил обладал шишковатой короткостриженой головой, черные мешки под его глазами отвисали едва ли не до подбородка. Другой громила, с редкими зализанными назад волосами, мог похвастаться закрученным кверху едва ли не спиралью кончиком носа. У обоих типов уши представляли собой крошечные сморщенные комочки. Все это было следствием «Дурбадура», к бутылке которого то один, то другой регулярно прикладывались, умудряясь одновременно и грести, и обсасывать горлышко зеленоватой бутылки.

– Мне тоже! – пищал мальчишка. – Тоже хочу глоточек!

– Ну нет, – хохотнул курносый. – Твой дядя запретил тебя напаивать.

– А мне плевать! – раздраженно бросил капризный мальчишка. – Хочу!

– Не раскачивай лодку, Пиглет, можешь свалиться за борт, – проворчал громила с мешками под глазами.

Но мальчишка так просто сдаваться был не намерен:

– Я скажу дяде, что вы меня побили, если не дадите сделать глоточек из бутылки!

Громилы переглянулись и расхохотались.

– Да он нас только похвалит.

– Ну да, надо же, чтобы кто-то воспитывал кроху Пиглета, пока он готовит вечер боев.

Долго Сабрине, что это за бои такие, гадать не пришлось: громилы тут же завели о них речь.

Оказалось, что три раза в неделю Безносый Карл, упомянутый дядя Пиглета, проводил в подвале харчевни бои канавных сомов, и различные любопытствующие прибывали поглазеть на них даже из Тремпл-Толл.

«Что в этих рыбах может быть такого интересного?» – спросил бы кто-то, тут же выдав собственное невежество. Начать с того, что габенские канавные сомы – это не совсем рыбы: хоть они и обитают в воде, им ничего не стоит выбраться на землю, чтобы поймать неосторожную собаку, или ребенка, или решившего прикорнуть возле канавы пьяницу. Сомы эти – злобные прожорливые твари, которым только волю дай – схарчат тебя, а ты и не заметишь. Ну а Безносый Карл, хозяин «Мокрицы», для своих боев отбирал лишь самых больших и зловредных. Он морил их голодом, натирал им усы перцем и подрезал плавники, отчего сомы становились настоящими монстрами, которые знали лишь две вещи: разрывать и пожирать.

Оба громилы и даже мальчишка были большими поклонниками боев. У каждого из них даже имелся свой фаворит. За обсуждением, кто кого бы разорвал и сожрал, оставшаяся часть пути и прошла.

Вскоре лодка пристала к ветхому причалу. Мальчишка спрыгнул на мостки и умело привязал ее к торчащему из воды пню. Громилы достали из уключин весла, очистили их от налипших пиявок, а затем выбрались следом. Мешок, ящик и их (пока еще) владелец в зеленом пальто оказались на берегу.

Сабрина выглянула наружу, и открывшаяся картина вызвала у нее оторопь.

Задний двор «Мокрицы» был похож на свалку: у облезлых, покрытых мхом кирпичных стен громоздились груды башмаков и плесневелых чемоданов. В углу, неподалеку от черного входа в харчевню горел костер, на вертеле жарилась здоровенная жаба. Рядком у стен стояли огромные бочки, которые то и дело сотрясались – именно там были заперты сомы.

Из харчевни доносились хриплые, спитые голоса. Разнося по болотам нескладную мелодию, громыхал граммофон, и из открытой настежь двери на землю лился дрожащий рыжий свет. Весь задний двор был заставлен стеклянными банками, в которых сидели болотные светлячки – хозяин харчевни использовал их вместо фонарей. Такие банки стояли и на подоконниках самой «Мокрицы», слегка подсвечивая лица и фигуры завсегдатаев. Те были слишком заняты своими делами, чтобы обращать внимание на то, что происходит на заднем дворе. Ну, или же похищения были здесь чем-то обыденным, и никого ими не удивишь.

Бессознательного Гуффина, который сейчас напоминал потрепанное ветром поникшее огородное пугало, приспешники Безносого усадили на стул у костра. Мешок и ящик поставили рядом.

– Пиглет, приведи босса, – велел один из громил, и мальчишка, сорвавшись с места, опрометью ринулся ко входу в харчевню.

Сабрина ждала и прислушивалась. Громилы стояли поблизости и обсуждали, на какую долю от добытого в болотах могут рассчитывать.

«Если они узнают, что я живая, они начнут меня мучить, – испуганно подумала она. – Нужно прикинуться простой куклой! Нельзя шевелиться! Ни в коем случае нельзя шевелиться!»

До нее донесся взбудораженный голос мальчишки:

– …А потом я как огрел его дубинкой, дядя! А он рухнул прямо в лужу мордой! Ты бы видел! Хи-хи!

– Надеюсь, вы догадались его связать, – ответил, видимо, «дядя».

– Ну да, связали ему ручонки, чтобы не было, как с тем хмырем в прошлый раз.

– Говоришь, он был один? Вы убедились в этом?

Голоса приблизились. Разговор происходил уже прямо над головой Сабрины.

– Ну да. Только он и… кхррм… пиявка.

– Все сделали, как вы велели, босс, – добавил один из громил.

– Ну что ж, – сказал хозяин харчевни, – давайте-ка глянем, что нам принес этот вечер. Начнем с мешка…

Сабрина с ужасом ждала, что же будет.

Громилы развязали мешок и заглянули внутрь.

– Эй, гляньте-ка, босс!

Над мешком склонилось уродливое лицо. Сабрина поняла, почему этого человека называют Безносым: на месте носа у него сидел деревянный протез на проволочных дужках, закрепленных за ушами. Мистер Карл Боттом являл собой лучшую афишу для боев злобных сомов, которые проводились в «Мокрице», – именно один из этих сомов и подарил ему однажды его прозвище.