Переправщик, пораженный увиденным, распахнул рот.

– Нет! Папа! Что ты делаешь?!

У шута глаза на лоб полезли: «Папа? Это страшилище – отец братьев Гриммсон?»

Монстр с мерзким хлюпаньем оторвался от головы мертвеца и повернулся к переправщику и его пассажиру. Фонарь высветил занимавшую почти все лицо круглую пасть. Огромная пиявка в изодранном пальто и цилиндре колыхалась из стороны в сторону над мертвецом.

Это был тот, о ком в Фли ходили жуткие истории, – мистер Слякоть, Блютэгель.

В отличие от Гуффина, Тедди Гриммсона вид монстра нисколько не испугал – лицо переправщика исказилось от негодования:

– Ты должен пожирать чужаков! Болванов, которых мы к тебе приводим! Ты сожрал Тодди! Плохой… плохой папа!

Гуффин неожиданно понял, к чему были вопросы переправщика: тот узнавал, можно ли скормить пассажира этой твари, чтобы потом они с братцем поживились тем, что он везет. Вот такое у них семейное дело: местных провозят, а чужаков грабят. Вернее, их обескровленные трупы.

Но на этот раз что-то явно пошло не так.

Пиявка поднялась, выдвинула вперед голову. Гуффин отшатнулся – тварь своим ростом превышала даже здоровяка-переправщика.

– Не подходи!

Гриммсон отпустил шута и вскинул револьвер.

– Я выстрелю! Клянусь!

Но монстр, видимо, не понимал или же ему было все равно. Он шагнул к переправщику и его пассажиру так уверенно и бесстрашно, словно револьверное дуло и не глядело ему в голову.

Воспользовавшись тем, что Гриммсон отвлекся, шут начал медленно отодвигаться в сторону.

Блютэгель все приближался, неотступно и неотвратимо; его воронкоподобная пасть то чуть сужалась, то расширялась, словно он пытался ухватить воздух…

Переправщик медлил, револьвер в его руке дрожал.

– Н-не п-подходи…

Когда тварь оказалась в шаге от Тедди Гриммсона, тот все же не выдержал и нажал на спусковой крючок. Раздался глухой стук курка, и… никакого выстрела не последовало.

Гриммсон раз за разом жал на спусковой крючок, но результат был все тем же – оружие насквозь проржавело.

Гуффин меж тем пятился к дорожке, ведущей прочь с переправы, при этом он всем своим существом надеялся, что тварь сожрет коварного переправщика, и тогда он сможет ускользнуть…

Гриммсон яростно постучал по револьверу, пытаясь таким странным образом привести оружие в чувство, и этих мгновений пиявке хватило, чтобы приблизиться к нему.

Переправщик поднял голову…

Пиявка нависла над ним. Ее складчатая шея исходила мелкой дрожью, из круглой черной глотки, расположенной сразу за похожей на рукав пальто пасти, исторглось утробное ворчание.

– Нет! – закричал переправщик, и в следующий миг пиявка набросилась на него. Пасть охватила голову Гриммсона. Какое-то время тот еще дергался и пытался отбиваться, но прошло мгновение, другое, и он затих. Из руки выскользнул револьвер. Тело обвисло и рухнуло на землю.

Блютэгель склонился над ним. Его черная склизкая туша запульсировала и начала раздуваться.

Тем временем Гуффин, не отрывая взгляда от пиявки, пожирающей своего уже второго сына, отходил все дальше и дальше. Он двигался с максимальной осторожностью, чтобы не привлечь внимание твари каким-нибудь неосторожным звуком, и вскоре оказался на мощеной булыжником дорожке, за которой уже виднелись очертания домов на улице Глухих Старух.

И тут колеса его тележки предательски скрипнули…

Блютэгель поднял голову.

– Проклятье…

Пиявка, видимо, решила устроить себе настоящий пир.

Шут бросил мешок на землю; из него тут же раздались треск и плач, но ему сейчас до этого не было дела.

– Ну не надо… – попросил Гуфин. – Давай обойдемся без третьего блюда…

Блютэгель распрямился. Покачиваясь, он направился к застывшему шуту. Напившись крови, пиявка разрослась до невероятных размеров. Монстр вырос еще минимум на три-четыре головы, его колышущееся, исходящее волнами брюхо обвисло почти до самой земли.

Гуффин в отчаянии рылся в кармане.

– Где же ты?! Где?!

Шут до последнего не планировал использовать свое тайное оружие, но, если он сейчас будет тянуть и медлить, следующим сожрут его.

О, вот и оно!

Гуффин выхватил из кармана тонкий зеленый цилиндр. Тот не выглядел хоть сколько-нибудь опасным.

– Спички! Куда же я засунул спички?!

Спички обнаружились в кармане штанов.

Блютэгель приближался, роняя с пальто обрывки ила и листья…

Гуффин, чиркая одну за другой спички о свою щетинистую щеку и ломая их (щека отсырела), попятился, и тут под ногу попалась подлая коряга, которая, вне всякого сомнения, была в сговоре с жуткой тварью.

С визгом шут упал и выронил спичку. Из руки выкатился зеленый цилиндрик…

Сабрина ворочалась в мешке. Она пыталась найти дыру, хотела увидеть, что там происходит, но мешковина перепуталась – кукла хваталась за нее, торопливо перебирала ее пальцами, но все не могла отыскать свое импровизированное окошко…

Она не видела того, что Блютэгель уже нависает над Гуффином. Не видела, как черная голова склоняется к своей жертве…

Гуффин скреб пальцами по земле в попытках дотянуться к своему зеленому цилиндру…

Тень твари наползла на него, огромная фигура закрыла собой фонарь…

Спичка!

Шут схватил цилиндр и зашарил по земле, пытаясь нащупать оброненную спичку, а тварь наклонялась над ним все ниже…

– Нет! – истошно завопил Гуффин. – Оставь меня!

Пиявка навалилась на него, он ощутил исходящую от нее вонь прелости и гнилостной затхлости…

«Все не может закончиться так! – пронзил Гуффина отчаянная мысль. – Не может…»

А в следующее мгновение началось настоящее светопреставление. Раздался пронзительный вой. Берег залил красный свет. У переправы появились люди.

Кто-то кричал:

– Оставь его, пиявка!

Чьи-то руки оттащили шута прочь.

Между ним и Блютэгелем возникла здоровенная фигура.

Незнакомец держал в руках странное устройство – с виду оно походило на обычный керосиновый фонарь, но свет из него выбивался короткими резкими толчками. Из фонаря торчали три медных раструба. Именно они издавали этот пронзительный вой.

– Пошел прочь! – закричал нежданный спаситель. – Убирайся!

Рядом с ним появился еще один мужчина, он был вооружен длинным багром.

Сабрина наконец нашла дыру в мешке и со смесью страха и любопытства выглянула наружу.

Пиявка застыла.

Один из незнакомцев ткнул в нее багром, другой направил свою сирену монстру прямо в рожу.

Перепуганный ярким бьющим светом и воем, вырывающимся из труб, Блютэгель попятился. Человек с фонарем и второй, с багром, наступали на него.

Пиявка отползала, раскачиваясь, из стороны в сторону, ее голова в цилиндре ходила ходуном.

Незнакомцы шаг за шагом теснили тварь к воде – секли ее красным светом вспышек, заливали ее воем из труб, тыкали в нее багром.

В какой-то момент Блютэгель не выдержал. Развернувшись, он бросился к болоту. Всплеск! И буро-зеленая вода поглотила его.

– Ты видишь пиявку?! – один из незнакомцев пытался перекричать вой труб.

– Ушла! – ответил другой. – Она ушла! Выключай!

Рычажок щелкнул, фонарь медленно, словно нехотя, погас, трубы заглохли.

Оба спасителя еще какое-то время глядели на воду, но пиявку видно не было. Волнение на поверхности болота улеглось и даже побеспокоенные кувшинки замерли.

Сидящий на мостовой шут пальцами ковырял в ушах, но в них все еще стоял вой, и лихорадочно моргал – в глазах по-прежнему рябило от вспышек.

Вскоре и слух, и зрение вернулись в норму, Гуффин оперся руками о камни брусчатки и, пошатываясь, поднялся на ноги. Оба незнакомца подошли к нему.

– Жив, приятель? Кажется, сегодня твой счастливый день, – сказал один из них.

– Да уж, – добавил второй. – Чуть не сожрали…

Гуффин кивнул. Испуганно глянув туда, где скрылся Блютэгель, он попытался унять дрожь. Шут был все еще огорошен происходящим и не верил, что все закончилось.