Чрезвычайно важно, что возведение жилых и общественных зданий, стен и башен, засыпка болот и прокладка улиц явились одновременно своеобразным способом формирования городской общины. В городе, который не имел под собой античной основы, именно застройка стала наиболее действенным способом создания городской общины. А в Дубровнике, где все эти работы были особенно трудны, они дали и дополнительный психологический результат: приходилось жить на крутой и малодоступной скале, под ногами была не почва, а голый камень, в котором нельзя было пробить колодец. Преодоление этих трудностей заметно сказалось на внутреннем облике горожан, способствуя воспитанию в них упорства, стойкости, жизненной цепкости и энергии. На это впоследствии не раз обращали внимание современники-иностранцы.

Градостроительная история средневекового Задара протекала совершенно иначе. У жителей города было все, что требовалось для жизни. В течение столетий они сохраняли обширное городское пространство (ок. 25 га), позволившее им иметь при домах дворы и даже сады, соблюсти геометрическую схему расположения. улиц, построить множество культовых зданий. Традиции упорядоченной городской жизни здесь были прочными. Никакой серьезной ломки они не пережили. Разве что в VII–X вв. пришел в упадок античный форум и возник новый рыночный центр Задара — «Большая площадь», да начали возводиться, перерезая античный «кардо», дома состоятельных горожан^[484]. В остальном все сохранилось по-старому, и первые столетия средневековья задартинцы не имели серьезных градостроительных забот. Характерно, что и по сей день не установлена хотя бы приблизительно дата возведения одной из самых знаменитых церквей города — трехапсидной ротонды св. Доната (св. Троицы); ее относят к периоду от VI до начала IX в.^[485]

Античное прошлое далматинских городских центров, которое постоянно заявляло о себе при застройке или перестройке городов «старого корня», не менее ощутимо проявляло себя в ходе их этнического развития. И старые и заново основанные города населяли в VII–VIII вв. потомки римлян (Romani) и романизированные местные жители. Конечно, в облике этих жителей, судя по тому отпечатку, который они наложили на местную топонимику, сохранялись черты доримского, иллирийского прошлого. В частности, иллирийским является корень и топонима «Рагуза» (Rausij)^[486]. Однако доминантой в этническом развитии городов продолжала оставаться их «romanita». Антропонимия завещания задарского приора Андрея от 918 г. свидетельствует о ничтожно малом проценте славянского населения в городе: из 30 имен в завещании только два славянских^[487].

На трудные вопросы о времени первых вторжений славян и о характере их воздействия на местное городское население пытался ответить в конце XIX в. К. Иречек. Подвергнув анализу антропонимию множества текстов из материковых и островных архивов, он пришел к выводу, что Дубровник, Трогир, Сплит, Задар, а также Крк, Раб, Котор, Улципь оставались по преимуществу романскими городами еще в XIII в.^[488] Выдвинутая в противовес Иречеку концепция хорватского историка И. Строхала^[489], согласно которой города с самого начала своего возникновения носили хорватский характер, отвергнута как бездоказательная. Однако с 20-х годов XX в. и поныне все чаще предпринимаются попытки лингвистическим путем обосновать более ранний, чем это предполагал К. Иречек, срок славянизации населения далматинских городов. Новые важные выводы на этом пути получила В. Якич-Цестарич, предложившая для классификации имен метод учета не только славянских корней, но и славянских суффиксов: — онья, — еха, — оша, — еша, — ица, — ача. Учитывает она при этом также и романские суффиксы, такие, как — ullus, — ellus, — inus, — anus, — etta и пр. Общий результат ее подсчетов оказался не в пользу романского населения. Выяснилось, что с X по конец XIII в. в опубликованных документах из Задара встречается 524 преобразованных с помощью суффикса имени, из которых 72 имеют романские суффиксы, а 462 — славянские^[490]. Картина славянизации предстает иной, хотя речь идет о городе с очень сильными традициями континуитета. Когда папа Александр III на пути в Венецию в 1177 г. остановился в Задаре, клир и народ встретил его и проводил в собор громкими славословиями и песнопениями «на их славянском языке» (in eorum sclavica lingua)^[491].

Конечно, цифры, касающиеся женского населения, не столь надежны — женщины не выступали в качестве свидетелей. Так, в документах X в. соотношение славянских и неславянских женских имен составляет 1:3. Но и в данном случае очевиден быстрый рост славянского населения в городе; в XI в. указанное соотношение выглядит уже как 8:9, а в XII в. — как 1:1^[492].

По отношению к Дубровнику установлено, что уже ок. 1200 г. славянский элемент в нем был весьма значительным, а в состав верхнего слоя города (патрициата) славяне проникли, по-прежнему, еще до 1100 г.^[493] Что же касается Сплита, то он уже в XII в. был по преимуществу хорватским городом^[494], а Трогир, по новейшим данным, стал хорватским уже в XI в.^[495] Таким образом, большинство исследователей называет XII век временем, когда, по самым осторожным подсчетам, произошла окончательная славянизация далматинских городов.

Говоря о путях проникновения в города славянского элемента, по традиции считают, что в основном это были браки горожан-мужчин со славянками из окрестных сел. Не отвергая этого пути славянизации (он, по-видимому, и был основным), следует учитывать еще одну демографическую ситуацию, а именно убыль населения во время эпидемий. Так, известно об эпидемиях «чумы» в 871 и 901 гг. в Дубровнике. Опустошения, чинимые мором, должны были компенсироваться за счет прилива населения извне. В какое-то время, во всяком случае до 1100 г., в состав населения Дубровника единовременно (курсив наш, — М. Ф., А. Ч.) влилась значительная группа славянских поселенцев^[496]. Это, вероятно, и было таким заполнением «демографической пустоты», образовавшейся в результате недавней эпидемии. Наконец, какую-то роль в славянизации играл и прилив в город молодежи из окрестностей — служанок, подмастерьев, а также поденщиков и арендаторов на виноградниках.

Пути этнической и демографической эволюции города ведут, таким образом, отчасти за город — к уяснению его отношений с окрестностями. Эти отношения были связаны прежде всего с использованием горожанами ближайшей к городу земли. Крайне важно определить, как и когда город (или отдельные горожане) начали распоряжаться пригородными землями. Свидетельства частного акта — завещания приора Андрея от 918 г. о принадлежавших ему виноградниках близ города стоят особняком: у Задара, в сущности, не было материковых владений еще в X в.^[497] — он владел главным образом островами, но эти острова не были населены (χοι ητα) (De adm. imp., I, p. 138)^[498]. Поселений на близких к Задару островах действительно могло не быть, поскольку владельцы земли на островах имели местом своего постоянного проживания сам Задар. Здесь складывался такой вариант развития городского строя, при котором значительная часть горожан оказалась связанной с пригородными землями, владела ими и обрабатывала их в качестве своего основного занятия. Наличие аграрной прослойки в составе горожан даже в пору расцвета городской экономики оставалось особенностью далматинских городов^[499]. Именно самый ранний период городской истории может пролить свет на происхождение этой прослойки, которая сыграла весьма существенную роль в создании самого города.

Город рос вначале не только за счет естественного прироста и притока окрестных поселян, но и за счет прямого сселения крестьян из деревень. Город увеличивал таким образом число своих граждан, а крестьяне получали защиту и легкий доступ к городскому рынку. Один пример, правда, из более позднего времени: захватив в 1226 г. в борьбе с Трогиром село Острог, горожане Сплита поспешили разрушить село, разорить его кладбище, а часть жителей увести за свои степы^[500]. Случай с Острогом носит, возможно, исключительный характер. В других случаях дело, вероятно, не доходило до насильственной ликвидации целых поселений, но множество крестьян переселялось под городские стены. Так, в одной из усобиц под Сплитом было сожжено более 500 деревянных, по-видимому, крестьянских домов^[501]. Имел место своеобразный «синойкизм» в раннесредневековых условиях. Этот термин соответствует той аналогии, которую, видимо, можно усмотреть между раннесредневековым далматинским городом и античным полисом. Конечно, эта аналогия не может быть полной, но она связана с вопросом о роли пригородной земли, известной в античности под названием «полисная хора» и имевшей столь важное значение в поддержании полисных порядков. Близкая к городам земля в Далмации выступала в роли такой полисной хоры, и в столетия общей аграризации помогла прокормиться городскому населению. Таким образом, на этом этапе земледельческая округа, как и в полисе, являлась органической составной частью городского коллектива. Безусловно, острова являлись важнейшей опорой раннесредневекового Задара^[502]. Эта констатация, сделанная Н. Клаич, может подкрепить ее тезис о полисных основах городского строя в Далмации.