При подходе к истории города как политической структуры закономерно выяснение взаимоотношений между ним и теми государственными образованиями, в состав которых он (формально или по существу) входил. Не исключено, что по отношению к континентальным городам, теснее связанным с Хорватским, Сербским или Боснийским государствами, либо для сравнительно более позднего времени, когда начался процесс централизации, подобного рода анализ может привести к важным научным наблюдениям. Для далматинских же городов, находившихся «на отшибе», и для столь ранней эпохи исследование названного вопроса мало перспективно, и он затрагивается в данной главе лишь попутно.

Прежде всего рассмотрим природные условия данного субрегиона. Далмация обладает рядом черт, которые содействуют сложению специфических форм человеческого общения. Здесь очень тепло, на побережье сходятся несколько природных зон, и население могло прожить, используя на выбор разные занятия — выращивать по два урожая в год, кормиться от моря, разводить скот. Впрочем, все эти занятия требовали активного торгового обмена: скудость здешних почв диктовала необходимость в постоянных закупках хлеба на стороне; интенсивный характер местного земледелия обусловливал нужду земледельца, возделывавшего оливы, лозу, садовые и огородные культуры, в рынке; рано развившиеся рыболовство и солеварение дополнительно стимулировали рыночные интересы. Это отразилось и на характере местных общин, их административные институты не отличались замкнутостью, они были открыты воздействию соседних обществ. Далматинские города развивались в русле богатой административной традиции, идущей из соседних средиземноморских областей, в первую очередь из Италии.

Впрочем, эти связи не ограничивались одной Италией. Природные условия Далмации таковы, что напоминают скорее греческий юг Балканского полуострова, чем Апеннинский полуостров. Здесь много островов, где жизнь местных общин сама природа ограничила узкими рамками, да и на материке округа городов была стеснена ближайшими горами. Так сложилась та миниатюрность местных мирков, которая предполагает естественную связь города с пригородной зоной по образцу, известному еще в античности. Отсюда и некоторая аналогия с полисными порядками, которая возникает у всех, изучающих далматинские города. О ней будет особо сказано в дальнейшем.

Античное население требует внимания при рассмотрении раннесредневековой истории далматинских городов прежде всего потому, что оно представляло здесь живую реальность — античные муниципии, возникшие на восточном побережье Адриатики задолго до нашей эры и дожившие до крушения римской государственности. Почти каждый из тех городов, которых пойдет речь ниже, имел в древности своего античного предшественника. Это: Задар (антич. Ядер), расположенный на небольшом полуострове; Сплит (от античн. Аспалатос), возникший на месте дворца, который некогда построил для себя Диоклетиан; расположенный на крошечном островке Трогир (античн. Трагуриум). Наконец, на юге Далмации находится один из самых известных балканских городов — Дубровник, стяжавший себе в позднее средневековье мировую известность своей торговлей, мощным флотом и яркой культурой.

Упадок этих городов явственно обозначился в годы варварских вторжений. Правда, готы, пройдя вдоль побережья в IV–V вв., обошли города стороной^[479]. Оставаясь независимыми под управлением своих проконсулов в V в. и возвратившись под власть империи при Юстиниане I, местные города переживали кризис, но не исчезли. Упадок был значителен — в главном городе Далмации — в Салоне, где некогда было 40 или даже 60 тыс. жителей, пустовали скамьи цирка, рассчитанного на 18 тыс. зрителей; во дворце Диоклетиана близ Салоны разместились ткацкие мастерские, значительно уменьшилось от этой эпохи число монетных находок. Но все же виллы «possessores magnates» сохранялись, возводились в V–VI вв. и церкви внутри городских стен. Крупные перемены наступят позже — лишь в первой трети VII в.

Около 614 г. очередная волна славянских вторжений докатилась до Центральной Далмации. Судя по свидетельствам Константина Багрянородного^[480] и сплитского хрониста и историка XIII в. архидиакона Фомы^[481], Салона была взята, подверглась разгрому и грабежу, жители попали в плен или бежали. Бесспорны два обстоятельства, во-первых, после сокрушительного разорения начался новый этап в истории далматинских городов. Во-вторых, города пострадали в неодинаковой степени. Одни, как Ядер или Трагуриум, устояли под натиском врагов и уцелели, другие, как Салона и Эпидавр, были захвачены и разрушены, а часть их жителей бежала. Основанные этими беженцами города (Сплит — салонитанцами; Рагуза, буд. Дубровник, — эпидаврапами) были выстроены совершенно заново. И тем не менее в обоих случаях имело место прямое продолжение античных традиций. Поэтому, по всей вероятности, можно говорить о сохранении в городах того времени, хотя и в разной мере, элементов преемственности с позднеантичным муниципием^[482]. Однако в целях выяснения специфики в развитии разных городов необходимо отличать новооснованные города от городов «старого корня».

К сожалению, сведений о переменах, происшедших в Далмации в VII–VIII вв., крайне мало. Несомненно, впрочем, что города попали в сферу воздействия нескольких внешних сил. В ходе VII–VIII вв. они стали фактически независимыми от Константинополя; в начале IX в. Задар совершенно самостоятельно вступал в сношения с империей Карла Великого. Затем пришла пора постепенного восстановления византийского суверенитета на побережье: в далматинские воды был послан византийский флот и по Ахенскому миру 812 г. с франками города формально вернулись во власть империи. Претендовали на господство здесь и сицилийские арабы, которые в 866–867 гг. в течение 15 месяцев осаждали Дубровник.

В ходе этой осады городская община проявила большую сплоченность. Горожане спасли себя также потому, что заранее окружили город кольцом стен. И позднее, на протяжении столетий, в Дубровнике продолжалась энергичная градостроительная деятельность. Процесс застройки и укрепления городского пространства особенно интересен в его дубровицком варианте, где город возник на пустом месте и его застройка началась с «нулевой отметки».

По сообщению Константина, беженцы из Эпидавра укрылись в «обрывистых местах» (De adm. imp., I, p. 134). Ныне не сомневаются в том, что этих мест было несколько: раскопки на возвышенностях Спилан и Градац (к востоку от современного Дубровника) показали, что эти места были заселены в VII в. Вскоре, однако, как наиболее безопасный был избран скалистый участок в нескольких десятках метров от берега, под современной горой св. Срдж («гора св. Сергия»). Пришельцы заселили вначале даже не все пространство этой скалы— им вполне хватило ее западной оконечности. Обрывистые утесы были укреплены каменными стенами, сложенными насухо, а образовавшаяся небольшая крепость так и была названа — «Каштель». Так возникла первая часть («секстерий») будущего города. Вскоре новоприбывшим стало тесно, и на прилегающем куске острова возник новый квартал. Его в VIII в. окружили уже более прочной стеной, камнем с известью, а с северной стороны — даже крепкими башнями. Это была пологая сторона, открытая в направлении к протоке, точнее, гнилому болоту, отделявшему островок от материка. Город продолжал расширяться — в VIII–IX вв. возник еще один квартал. Теперь их было уже три: Каштель, св. Петр и Пустиерна. Скала была заселена полностью. Сложился «Старый город», отчетливо демонстрирующий и поныне в этих узких пределах свою квартальную структуру: кварталы и секстерии были неодинаковыми, построенными в разное время и по-разному.

В узкой части болотистой протоки в X в. были возведены сначала церковь св. Влаха я при ней приход, предместье Приеко (т. е. «По ту сторону»), а в XI в. началась засыпка протоки. На ее месте появилось сначала поле, а затем и широкая улица — Паца (или Страдун). Немного позднее, в XI–XII вв., по склону горы будут построены жилые дома и проложены улицы, возникнет четвертый секстерий города («Новый город»), в несколько раз больший, чем весь старый город. В этих границах, достигнутых в XII в. (15,5 га), город прекратил свой рост: освоение городской территории закончилось^[483].