- Думаешь, у меня произошла адаптация?
- Что-то вроде того. Подойдя к центру силы, ты должен был или сломаться, сгореть, или привыкнуть.
- Это ты сам придумал? - вдруг меня снова охватило раздражение. Как он смел решать, жить мне или умереть?
- Я был уверен, что ты справишься.
Казалось, сейчас Софроний протянет руку и покровительственно похлопает меня по плечу. Но он всего лишь распахнул дверь на открытую площадку.
Сначала я обомлел от ветра и простора. Остров был, как на ладони - пушистая меховая шапка посреди гладкой водной глади. Мне представился стеклянный голубой шар, где сверху - небо, а снизу - вода, а в центре, на крошечном пятачке - мы с Софронием...
Я не сразу понял, что мы не одни.
Площадка на вершине колокольни имела восьмиугольную форму. Никаких колоколов здесь, правда, не было, зато в каждом из восьми углов, на низком стульчике, сидели монахи.
Совсем, как в Клетке... - пронеслось в голове.
На коленях у монахов лежали толстые талмуды, исписанные, по-моему, церковнославянской вязью. Губы шевелились, глаза не отрываясь бегали по буквицам, а пальцы жили своей собственной, отдельной жизнью.
Здесь мне даже глаз прикрывать не потребовалось, чтобы увидеть, как та самая огненная колючая проволока выходит из-под пальцев читающих...
- Что это? - спросил я шепотом у инока.
- Можешь говорить нормально. Они всё равно ничего не слышат, - инок прошел меж двух монахов и выглянул наружу, перегнувшись через резные перильца.
И правда: монахи - старый и седой, как дед Мороз, а другой совсем пацан, такой же, как Софроний - даже не пошевелились.
- Это транс, - сказал инок, глядя вдаль, на что-то, видимое ему одному. - Они читают Псалтирь.
Каждый экземпляр - раритет, написанный от руки, - определил я. - На вид - очень древние.
- Они хранят остров от древнего зла, - теперь догадка казалась очевидной. - Их плетения... Они не дают злу вырваться на волю.
- Моя смена начнётся с заходом солнца, - кивнул Софроний. - Длится она двенадцать часов, без перерывов на обед, чай и туалет. Это похоже на сон, в котором ты всё равно устаёшь, словно и не спишь вовсе. И всё, что там, во сне, происходит - случается и наяву, но только с тобой одним.
Сразу вспомнились навки, бой с василиском и утопленники.
- Я знаю, о чём ты говоришь.
- Я знаю, что ты знаешь, - криво улыбнулся инок. - Иначе я бы тебя сюда не привёл, - отвернувшись к горизонту, он продолжил: - Мне кажется, я здесь уже десять лет. Жизнь - не жизнь, а одно лишь служение.
- Кажется? - переспросил я.
- На самом деле - два года, - инок смотрел на озеро так, словно испытывал отвращение.
- И у меня тоже самое, - я подошел к самым перилам. От высоты и простора невольно закружилась голова. - Шеф говорит, что мы прибыли вчера, а по моим ощущениям прошло дня три, или четыре...
- Просто для нас время течёт по-другому. Всё дело в ключевых точках. Для меня это - келья. Просыпаюсь к заутрене, вечером - смена. И так - каждый день. А как у тебя?
- Спальня в тереме. Каждый раз меня будит семнадцатилетняя девчонка.
- Хорошенькая?
- Не без того.
- Значит, тебе повезло больше, чем мне.
Инок отлепился от перил и пошел к двери на лестницу. Взглядом позвал меня...
- А ты тоже сражаешься с чудовищами? - спросил я, спускаясь за ним.
- В-основном, с бумажными, - чернец передёрнул плечами.
- Это что? Ловушка? Подстава такая? Ловят людей и заставляют крутиться в этой временной петле?
- Это дар, - отрезал инок. - Ему нельзя сопротивляться.
- Но ты можешь уйти, - сказал я в спину Софронию. - Сесть на пароход и вырваться из этой петли...
- Наверное, - чернец пожал тощими плечиками. - Только какой смысл?
- Вот ты где! - как только мы с иноком вышли из колокольни, на меня, как коршун, налетел Алекс. - Ищу тебя, ищу. Думал уже пепел веничком собирать...
- Всё в порядке, - сдержанно ответил я.
Значит, шеф обо мне беспокоился, - мысль была не лишена приятности. - Но всё равно без малейшего сомнения привёз сюда, на святую землю...
- Интересный ты человек, рядовой Стрельников, - из-за угла широкими шагами вышел отец Онуфрий. - Мне ещё в учебке так показалось: на вид - полный ботан. Но стержень имеется.
- Я уже не человек, - почему я его до сих пор боюсь? - И не рядовой.
- Это Господь рассудит, во время Страшного суда, - добродушно улыбнулся сержант Щербак. - А пока что, перед Богом, мы все рядовые.
Странно, но инок Софроний был прав: побывав в эпицентре силы, месте её средоточия и исхода, я совершенно адаптировался. Теперь плетения ощущались, как лёгкая щекотка, да и подошвы не грозили более воспламениться.
- Вы обещали показать, э... место самой катастрофы, - напомнил Алекс.
Батюшка сержант кивнул.
- Обещал - покажу. Идёмте, - он оборотил грозный взор на инока. - Софроний, евангелие тебе в руки. Опять отлыниваешь?
- Вы же сами велели отроку колокольню показать...
- Показал? Молодец. А теперь геть отседова.
Чернец совершенно неподобающе подпрыгнул, и подобрав полы рясы, резво рванул куда-то за угол монастырского здания. Вполне возможно что там, поправив одежду и вновь приняв степенный вид, он пошел уже не торопясь...
Вопреки ожиданиям, мы не вернулись к воротам. Батюшка-сержант повёл нас сквозь весь монастырский двор к противоположной стене, где была небольшая калиточка. Незапертая.
За ней сразу начинался лес. Густой, тёмный еловый бор.
Шли недолго. Батюшка-сержант впереди, мы с Алексом следом. Перед самым выходом к отцу Онуфрию подкатился какой-то сивобородый монашек и принялся бормотать, что не след настоятелю свои ноженьки белые по камням ломать... Сержант на него так глянул, что старика ветром сдуло.
- Дисциплинка у них тут аховая, - делился впечатлениями настоятель. - Отец Кондрат, царствие ему Небесное, добрейшей души человек был. Слишком мягок для такой должности.
- Однако исправно руководил скитом... сколько же? - на ходу ответил Алекс. - Лет сто пятьдесят? Или сто восемьдесят?..
- От того и пострадал, - заявил отец Онуфрий. - В благодати долго жить нельзя. Душа от этого становится слишком лёгкая, прозрачная да возвышенная. А для борьбы со злом твёрдо на ногах стоять надобно. Отец Кондрат, - сержант привычно перекрестился. - Слишком уж на святость свою полагался. Особливо в конце...
