- Зачем пришла? – Иван повернул голову, силясь разглядеть лицо Лукерьи.

- Вот, поесть тебе принесла, - тихо ответила та и, не сдерживая слёз, зашептала, растяги-вая слова: - Да что же с тобой сделали-то?.. Горемычный ты мой… Ванюша-а-а…

- Перестань, - Иван недовольно поморщился, попытался сесть, застонал от боли.

- Я щас, Вань, - Лукерья прекратила плакать, лишь изредка шмыгая носом, засуетилась, помогая Ивану. Откинула окровавленную рубашку и осторожно стала прикладывать к ранам чистую тряпицу, смоченную в каком-то отваре.

- Потерпи, потерпи немного, - приговаривала она. Потом добавила: - Рубашку бы сменить.

- Не надо, - отказался Иван, - утром заметят, поймут, что ты была…

Он невесело улыбнулся: - Ну, давай, чего у тебя там, - указал взглядом на корзинку.

Лукерья с готовностью разложила нехитрую снедь. Иван ел, а она смотрела на него с затаённой болью.

- Ну, чего ты, Луша? – ласково спросил он, глядя в её лицо, мёртвенно бледное в лунном полумраке, с расширенными от слёз глазами.

- Вань, - шёпотом отозвалась Лукерья, - не думаешь ты о нас, - она опять тихо всхлипнула и тут же поднесла к глазам конец повязанного на голову платочка. – Смирился бы, Вань!.. Глядишь, барыня-то и простила бы… Свадьбу бы справили… А так… засекут тебя, Ванюша.

- Ну, запричитала! Бог даст, не засекут.

Иван опять лёг на живот, осторожно вытянулся.

- Не засекут, - повторил он. – А в ноги падать я не стану, - строго взглянул на Лукерью и, жалея её, уже ласково добавил: - Не плачь, не пристало тебе плакать… А теперь иди, не ровён час, кто увидит, не сносить тебе головы…

***

В качестве иллюстрации к главе использована картина И.Е.Репина "Проводы новобранца"1878-1879. Русский музей, Санкт-Петербург.

На сельской улице было многолюдно, со всех сторон летел женский и детский плач. В этом хаосе выделялись двое – девушка в съехавшем на плечи красном платке и тёмно-русый высокий парень, сжимавший в руках холщёвую котомку.- Ваня, что же теперь будет? – сквозь слёзы спрашивала девушка, с тревогой пытаясь что-то прочесть в его глазах.- Луша, ты…главное дождись меня, - говорил парень. – Я, всё едино, убегу. Убегу, слы-шишь?В карих глазах метнулась упрямая искра.- Приду за тобой, и мы в Сибирь уйдём, - уверенно заключил он.Лукерья прижалась к нему, прошептала:- Да что за Сибирь-то такая? Неужто рай там? Всё одно поймают, ещё хуже будет…Она опять заплакала.Иван погладил её по голове и тихо ответил:- Ну, не рай, знамое дело… Но мужик там от барской воли не зависит, сам хозяйствует, своим умом… Я знаю, мне человек бывалый сказывал. Ты, главное, верь…- А, может, кинулся бы барыне в ноги? – Лукерья с мольбой взглянула на него. – Она бы простила, Вань.- Опять ты за своё! Чего удумала… Нет, уж сколько говорил тебе! – строго отрезал Иван. – Не по мне это…- Вот гордость твоя и сгубила нас… - тихо проговорила Лукерья.- А ну, кончай прощаться! – донёсся голос офицера.Лукерья вцепилась в Ивана и сквозь слёзы твёрдо сказала:- Не пущу!- Да ты что? – Иван мягко отстранил её и внимательно посмотрел в её заплаканное лицо, будто попытался запомнить дорогие черты и выражение небесно-голубых глаз.Помолчав, попросил:- Ты за батей моим присмотри… один он теперь…Порывисто обняв и поцеловав Лукерью, он закинул котомку за плечи и подошёл к отцу, который стоял поодаль.- Ну, ладно, батя… Не поминай лихом, ежели что.Старик смахнул слезу и поцеловал сына в голову. Потом крепко обнял его, осенил крестным знамением и хрипло сказал:- Прощай, сынок, теперь уж не свидимся… мне пора… к матери собираться…- Да ты что, бать?! – воскликнул Иван. – Ты ещё поживи, меня дождись!- Ну, ладно, ладно… Может, и поживу, а ты, Ваня, служи честно, не позорь себя и нас, но и на рожон тоже не лезь.Они ещё раз обнялись, Иван пристроился к группе молодых мужиков, которых, как и его, забирали в рекруты.- Стройся! – скомандовал щеголеватый прапорщик, окидывая их оценивающим, пристальным взглядом.Женщины сильнее заголосили, некоторые кинулись к толпе новобранцев, чтобы ещё раз обнять родных. Но их с сердитыми окриками отогнали, они испуганно столпились невдалеке. Лукерья тоже хотела подбежать к Ивану, но Матвей Ермолаевич удержал её. Прижав растрёпанную голову девушки к своему плечу, он тихо говорил:- Ничего, дочка, ничего… Может, возвернётся ещё Иван. Чай не хороним… А ты не беги к нему сейчас. Офицер шибко сердитый, ударит ненароком или штыком пырнёт. Ему что, у него – приказ, - старик вздохнул и сквозь слёзы посмотрел на сына.Новобранцев рассадили по телегам, и офицер, приказав солдатам удерживать толпу обезумевших от горя баб, велел трогаться. Однако усилия военных были напрасными. Одна молодая крестьянка, прижав к груди младенца, бросилась вслед за телегой, на которой сидел её муж. И тут, словно по команде, все с криком ринулись за ней. Телеги ехали всё быстрее, и постепенно бабы стали отставать. Они в каком-то оцепенении стояли на дороге и сквозь облако рыжей пыли смотрели в след удалявшимся, потом, постепенно приходя в себя, они оглядывались по сторонам и расходились.Лукерья застыла на дороге, прижавшись лицом к плечу Матвея Ермолаевича. Ей казалось, что если она оторвётся от него, то всё повторится сначала – эти безумные крики и слёзы женщин, плач испуганных ребятишек, последние тоскливые взгляды, бросаемые уходящими в солдаты. Наконец, девушка подняла лицо и посмотрела в слезящиеся мутные глаза старика.- Ну, вот, теперь мне и жить незачем, - как-то отрешённо заметила она, словно говорила о ком-то другом.- Бог с тобой, дочка! – Матвей, осторожно поглаживая её голову, торопливо стал убеждать: - И не думай так даже! Ты молодая, красивая… Не возьми греха на душу!Лукерья вздохнула, ничего не ответив, поправила съехавший платок и пошла по дороге, ведущей к барской усадьбе. Старик долго смотрел ей вслед, прикрывая от солнца глаза широкой тёмной ладонью.

__________________________________________________

*Ручница - ручная пищаль, самопал, ранний образец средне- и длинноствольного огнестрельного оружия. В рассматриваемую эпоху ручница уже не использовалась в армии.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Часть I. Глава 10

Коллаж автора

Однообразный успокаивающий скрип колёс неожиданно прекратился. Петрушевский отогнал нахлынувшие воспоминания и выглянул из коляски.- Что случилось? – спросил он, видя, что кучер, невысокого роста мужик с рябым лицом, стоит по колено в размокшей колее и что-то недовольно бормочет.- Плохо дело, барин, кажись, ось полетела, - ответил тот и выжидательно посмотрел на Сергея.- И что предлагаешь?- А чего? – мужик почесал затылок, прищурился, посмотрел на колесо и добавил: - На месте поправить никак нельзя…Сергей вылез наружу и, высоко поднимая ноги, хлюпая коричневой глинистой грязью, обошёл коляску вокруг.- Да… - протянул он и пнул ногой засевшее намертво колесо. – До Александровки далеко?- Бобрино проехали, - начал прикидывать кучер, - считай, версты полторы будет, а ежели напрямик, через Михайлову поляну, то и ближе.Петрушевский закурил, сильно затягиваясь, постоял молча, оглядываясь вокруг, потом решил:- Вот что, ты здесь посиди, а я пойду пешком. Потом пришлю за тобой кого-нибудь…- Как же, барин, по грязи-то этакой?! – засуетился мужик. - Я и сам бы…Сергей, не слушая его, запахнул плащ и, надвинув глубже фуражку, зашагал по дороге.Дойдя до Михайловой поляны, Петрушевский остановился, скинул плащ и осмотрелся вокруг, с наслаждением вдохнул свежий лесной воздух. Вспомнилось, как в детстве он боялся бывать здесь. Недобрые слухи ходили об этом месте. Будто ещё в прошлом веке лихие люди из разбитых отрядов Емельки Пугачёва зарыли здесь клад, а один мужик из соседней деревни случайно прознал об этом и решил вырыть золотишко. Но как ушёл в лес, так и сгинул. Потом охотники нашли его мёртвого на этой опушке и схоронили здесь. И повелось с того времени называть поляну именем этого мужика, а старики рассказывали, будто в полночь выходит Михайло из своей могилы, всё клад ищет.Однако наперекор дурной славе, место это было светлое, грибное. Мальчишки из окрестных деревень нет-нет да отваживались прийти сюда за грибами.Наконец, показались блестевшие от солнца крыши усадьбы, утопавшей в нежной зелени сада. Сергей спустился с холма, отворив заднюю калитку, никем незамеченный, вошёл в сад. Здесь всё имело неухоженный, дикий вид. Пышные кусты сирени, заросли шиповника были предоставлены сами себе и мало чем отличались от своих лесных собратьев. Раздвигая руками упругие ветки, Сергей торопливо прошёл по тропинке, ведущей к дому. Сиреневый аромат напомнил ему ту летнюю встречу с Анной, и сейчас Петрушевский страстно желал, чтобы всё повторилось, чтобы в мареве сиреневых красок мелькнули знакомая фигура и глаза. Но вокруг одни лишь птицы нарушали покой растительного царства. Перепархивая с ветки на ветку, они щебетали наперебой, исполняя каждая свою песню.Дойдя до веранды, Сергей увидел Анну. Она стояла у стола, покрытого белой скатертью, и вытирала полотенцем фарфоровое блюдце. Почувствовав, что за ней наблюдают, девушка подняла голову и взглянула в сторону Сергея. Но он шагнул за дерево. Поправив знакомым жестом локон, она вновь занялась своим делом. Её лицо было сосредоточенным, какая-то безысходная печаль поселилась в его чертах. Если раньше Анна часто становилась задумчиво отрешённой, то сейчас это была не просто светлая грусть юной, пробуждающейся души, а именно что-то, заставлявшее её страдать. Понаблюдав за Анной, Сергей ушёл незамеченным, пересилив желание броситься к ней.Он знал, что в этот час тётка обычно отдыхает у себя. И это было как нельзя кстати. Хотелось поскорее поговорить с Анной, поэтому умывшись и оставив плащ, он вернулся к девушке.- Анна, - тихо позвал он, остановившись в дверном проёме.От неожиданности, увидев его, она неловко взмахнула рукой, изящное блюдце выскользнуло и со звоном упало на пол. Сергей бросился к ней и, не в силах произнести ни слова, сжал маленькие руки в своих и стал поочерёдно подносить их к своим губам.- Вы?..- она с удивлением взглянула на него с низу в верх.- Вы никак не ожидали увидеть меня? - окидывая её восхищённым взглядом, с улыбкой заметил он.Его лицо показалось ей болезненно-бледным, казалось, он был чем-то взволнован. Но голос звучал, как всегда уверенно спокойно, лёгкая усмешка слышалась в его тоне. Это был прежний Сергей, однако при виде его сердце девушки почему-то испуганно сжалось.- Марья Фёдоровна отдыхает … К ужину не выйдет, у неё опять мигрень разыгралась, - словно извиняясь, проговорила она.Его скользящий взгляд смущал её, и она опять замолчала, опустив голову. Потом спохватившись, принялась собирать осколки блюдца, Сергей стал ей помогать. Их руки то и дело соприкосались, и Сергей чувствовал, как дрожат её пальцы.- Я пешком шёл, напрямик, - заговорил он, чтобы прогнать её смущение, - коляска на дороге застряла… я кучера оставил…- Нужно отправить кого-нибудь, - забеспокоилась Анна.- Уже… я уже Митрофану сказал, - улыбнулся он.- Давайте пить чай? – вопросительно посмотрела на него девушка.- Не хочется,- Сергей присел на перила и предложил: - Давайте пройдёмся до нашей беседки. В такой чудесный вечер хочется в сад.- Пожалуй, - тихо согласилась она.Они медленно пошли по садовой дорожке, ведущей к беседке. Сергей не мог не заметить, как изменилась Анна. Нет, внешне она была прежней очаровательной девушкой, почти ребёнком, только коса не спускалась свободно по спине, а была уложена вкруг головы. Но куда подевались мечтательные искорки, горевшие когда-то в её глазах? Теперь только затаённое страдание мелькало в них, маленький рот не болтал без умолку, не рассказывал Сергею о мыслях, возникавших в кудрявой головке. Шагая по тропинке, она не забегала вперёд, как раньше, не бросалась вприпрыжку за каждым необычным цветком, а просто молча шла рядом с Сергеем.- Анна,… я должен поговорить с вами… Обещайте, что выслушаете меня, - после долгого молчания, волнуясь, сказал Петрушевский.Они вошли в беседку. Опускаясь на скамью, дрогнувшим голосом девушка тихо спросила:- Сергей Владимирович, а вы… уверены, что вам нужен этот разговор?Дрожь в голосе Анны была слишком явственной, и Петрушевский не мог её не заметить. Эта дрожь ободрила его, придала решимости.-Да, уверен, – твёрдо ответил он.- Хорошо, я слушаю вас…- вздохнув, согласилась Анна, стараясь не смотреть на него.- Я люблю вас, Анна, - спокойно признался Сергей.Девушка удивлённо посмотрела ему в лицо, словно не поняла его слов.- Сергей Владимирович,…я… правильно поняла вас? – в растерянности переспросила она.- Да, я выразился вполне ясно… И могу повторить вновь и вновь – я вас люблю, - в голосе Сергея опять послышалось волнение.- Сударь, - Анна вскочила, её глаза, потемнев, вспыхнули тем пламенем, которое обычно загоралось в них в минуты сильного беспокойства, - по-видимому, вы не отдаёте себе отчёта в своих словах… Кажется, я не давала вам повода… Впрочем, вероятно, вы вообразили себе что-то… мне не следовало тогда, быть с вами столь…столь откровенной и…близкой, - сбивчиво заговорила она.- Нет, Анна, нет! Вы не поняли меня! — горячо возразил Сергей. Его лицо исказила гримаса отчаяния, казалось, слова Анны причинили ему физическую боль. – Когда в тот свой отпуск, после ранения, я ехал сюда, я хотел убежать от тоски и уныния, которые преследовали меня. Но уже в первый же день я ощутил, что внутреннее состояние, от которого бежал, настигло меня и здесь. И вдруг появились вы!.. Дни, проведённые в вашем обществе, стали для меня единственными мгновениями радости. В вас я нашёл друга, человека, который понимал меня… Вы любите то, что люблю и я, вы отвергаете с категоричностью и настойчивостью ребёнка всё то, что тяготит и меня. Вы возродили меня, заставили радоваться новому дню… И тогда я понял, что не смогу без вас! Только вы – нежное и чистое создание, лишённое этого светского блеска, который сейчас почему-то ценится в женщинах более, чем самая последняя из добродетелей, с вашей удивительной непосредственностью, открытостью – вы нужны мне!Петрушевский замолчал, провёл руками по лицу, откинул со лба чёрную прядь непослушных волос. Растерянная и напуганная его неожиданными признаниями Анна стояла, глядя на него широко раскрытыми глазами. Столько всего читалось в них – от смятения, немого укора, смущения до участия и страха – что Сергей, не выдержав натиска этого взора, опустил глаза и мысленно упрекнул себя за излишнюю эмоциональность, испугавшую девушку.- Но я …оказался трусом, - продолжал он уже спокойнее, - я уехал без объяснений. Испугался … Чего? – вправе спросить вы, – он с горькой усмешкой вновь посмотрел Анне в лицо. – Я не знаю… сам не могу объяснить… Наверное, это смешно прозвучит из моих уст, но я, как мальчишка, бежал от настоящего чувства… Я пытался вернуться к прежней жизни… но все мои мысли были о вас. И тогда я понял, что должен объясниться. Только вы можете решить мою участь…С этими словами он шагнул к Анне. Она, резко подняв опущенную голову и глядя прямо ему в глаза, спокойно спросила:- Чего вы требуете от меня, Сергей Владимирович?Слёзы готовы были хлынуть из её глаз, но одновременно с этим такая неожиданная сила исходила от её взгляда, что, казалось, он исторгает пламя.- Требую? – Сергей мысленно обругал себя за то, что вынужден причинить ей боль, попытался улыбнуться и отвечал, не отводя взора от её глаз: – О, нет! Я не смею требовать… Я лишь прошу вас ответить на мои чувства и составить моё счастье, прошу вашей руки.Повисла напряжённая тишина. Лицо Анны ещё больше побледнело и стало неожиданно спокойным, почти безразличным. Однако в нём появилось что-то, испугавшее Сергея.- Как жестоко, - едва слышно прошептала она, словно обращалась к кому-то третьему. Потом открыто посмотрела на него и звенящим голосом бросила: - Конечно, вы небезразличны мне, однако…Не договорив, остановившись на полуслове, Анна устало провела рукой по лбу и хотела сказать что-то ещё. Но вдруг пошатнулась и упала бы, если бы испуганный Петрушевский не бросился к ней и не подхватил. Он усадил её на скамью, достал из кармана маленькую фляжку и, поднеся к её губам, влил несколько капель коньяка. Анна пришла в себя и закашлялась. Опустившись перед ней на колени, Сергей стал целовать её похолодевшие тонкие пальчики. Опомнившись, Анна испуганно отдёрнула руки и попыталась встать, но он удержал её.- Простите, простите меня, Бога ради! – взволнованно заговорил Сергей. – В своей любви я сделался жестоким, думая только о собственных чувствах…- Нет, нет, - возразила она, - вы не должны так думать… Вашей вины нет! Просто… вечер очень душный… и этот приторный запах сирени…- Но меня извиняет лишь одно, - продолжал Сергей, как будто не замечая её слов, - я действительно люблю вас!- Прошу вас, Сергей Владимирович! – Анна отпрянула от него и, быстро встав, отошла в сторону.Взволнованное лицо Сергея и тон его голоса не на шутку испугали её.- Вы только что признались, что я небезразличен вам, а значит, вы не можете отталкивать меня! – воскликнул он и силой привлёк её к своей груди.Девушка попыталась вырваться из его объятий, но вдруг устало замерла, как загнанная птица покорно ожидая своей участи. Его руки обнимали её с невыразимой нежностью, на миг эти объятия показались ей знакомыми. Да, в своём часто повторяющемся сне, она уже не раз чувствовала их, отдаваясь этой обволакивающей власти, там, во сне руки укрывали её от всех печалей и давали такое желанное и никогда не испытываемое ею в реальности чувство защищённости. Ещё мгновение, и она ощутила робкое пьянящее прикосновение его губ. Едва не теряя сознание, невероятным усилием воли Анна всё-таки смогла оттолкнуть Сергея.- Сергей Владимирович! – с дрожью в голосе заговорила она. – Я верю в вашу порядочность… И прощаю этот… этот минутный порыв. Однако прошу впредь вести себя достойно! Я всегда доверяла вам, надеюсь, смогу верить и дальше.- Анна, я… - начал Сергей.- Нет! – решительно остановила его девушка. – Теперь вы должны выслушать меня, как минуту назад слушала вас я. Действительно, я сказала, что вы небезразличны мне. Это правда…Но разве нам может быть безразличен друг? Ведь вы сами признались, что я стала вам другом. И я очень… очень благодарна вам за всё то, что было у нас тем летом… За наши беседы, споры… за то, что вы позволили мне поделиться моими мыслями. Вы стали единственным человеком, кому интересно, что у меня на душе, о чём я мечтаю, что волнует меня. Ведь это очень важно, чтобы кто-то захотел выслушать тебя. И я готова быть вашим другом… Как самый преданный друг я готова разделить ваши радость и печаль, вашу боль…- Анна! Но вы нужны мне не как друг! – в отчаянии перебил её Сергей, закрывая руками лицо.- Увы, то, что вы требуете от меня невозможно! – ответила Анна.- Зачем вы обманываете меня и себя? – Петрушевский подошёл к ней и наклонился к её лицу. В его голосе послышалось раздражение, глаза яростно смотрели из-под нахмуренных бровей. – Я же вижу, чувствую, что вы отвечаете мне взаимностью… Ваши глаза… этот глубокий, полный огня взгляд – они не могут лгать. И только ваши губы упрямо твердят мне о дружбе. Но это ложь! В какую игру вы играете? О! Если бы вы были светской куклой, опытной, изощрённой в обольщении, я мог бы подумать, что это кокетство, ловкие сети, в которые вы пытаетесь всё сильнее и сильнее запутать меня. Но ведь вы – не такая! Что творится в этой очаровательной головке? – Сергей, взяв в ладони её лицо, немного встряхнул голову Анны.- Сударь! Вы оскорбляете меня и делаете мне больно! – из глаз девушки хлынули слёзы, но она не имела сил сопротивляться.Эти слёзы отрезвили Петрушевского. Он отпустил лицо Анны, протянул ей платок и заговорил мягким тоном, стараясь сдерживать свои эмоции.- Простите меня!.. Умоляю, если вы действительно считаете меня другом, будьте откровенны со мной!Сергей упал перед ней на колени и склонил голову. Анна молчала, не находя сил ответить, слёзы душили её. Всё это время он продолжал стоять так, словно преступник, ожидая своей участи.- Встаньте, Сергей Владимирович, - наконец, тихо вымолвила девушка. – Я совершенно не имела намерений запутать вас, - она грустно усмехнулась. – К чему скрывать? Да, я тоже… люблю вас…Сергей поднял голову и, словно не веря своему счастью, вновь посмотрел ей в лицо. Оно было спокойным, лишь глаза по-прежнему полнились слезами, время от времени солёные капли срывались из-под полуопущенных ресниц и тонкими ручейками сбегали по бледным щекам. Встав с колен, он принялся вытирать ей слёзы, как в ту летнюю ночь в лесу, когда она увидела страшный сон. И сейчас, как тогда, Анна безропотно позволила ему это. От его заботливых прикосновений ей становилось спокойно, слёзы высохли.- Как я счастлив! – прошептал Сергей. – Ну, всё, всё… хватит плакать, - с улыбкой говорил он. - И зачем было мучить друг друга? Почему вы сразу не открылись мне?- Потому что это… ничего не меняет, - тихо ответила Анна.- Не меняет? Не понимаю…- Петрушевский с тревогой посмотрел ей в глаза, осторожно обнял, боясь вновь испугать, и прижался губами к её виску.- Мы…нам нужно забыть друг друга, - стараясь удержать дрожь в голосе сказала девушка. – Не возражайте! – она прижала палец к его губамПотом высвободилась из его объятий и, немного помолчав, заговорила ровным тоном:- Нам не нужно видеться… Между нами не может, не должно быть ничего…кроме… кроме дружбы. Как между братом и сестрой,- она печально улыбнулась. – Вы сами когда-то называли себя моим братом.- Анна, это же была игра! – Сергей растерянно смотрел на неё. – Вы так стеснялись меня, что я был вынужден придумать эту глупость! – Он вновь прижал её к себе, на этот раз крепче, будто желая навсегда заключить в свои объятия. – Я не хочу принимать ваших слов! Ну, подумайте, если мы любим друг друга, нам ничего не помешает быть вместе! Никакого препятствия не существует! Я утром же иду к тётке просить вашей руки.Сильный раскат грома неожиданно заглушил его слова. Анна вздрогнула и, освободившись от его рук, посмотрела в низкое свинцовое небо. Там беспрерывно, одна за другой, двигались тучи, выстраивались в причудливые фантастические фигуры, исчезающие так же внезапно, как появляющиеся. Они напоминали рассерженных существ, которые в хищном гневе гоняются друг за другом. Вдруг этот мрак, расколов небо пополам, пронзила огненная стрела, и опять прогремело, точно тысячи орудий дали единый залп. Казалось, беседка пошатнулась.- Не бойтесь, это всего лишь гроза, - увидев испуг девушки, успокоил Сергей.В этот момент тяжёлые капли дождя зашлёпали по листве, и через мгновение весь сад стал единым шелестящим организмом, утопающим в потоках первого уже летнего ливня.Губы Анны что-то прошептали в ответ.- Что? Что вы сказали? - переспросил Сергей и шагнул к ней.Отшатнувшись, Анна выкрикнула:- Поздно!.. Слишком поздно…Она стремглав сбежала по ступеням и кинулась к дому. Пытаясь догнать её, Петрушевский бросился за ней. Они разом вбежали в переднюю, но Анна, взлетев по лестнице, успела захлопнуть двери своей комнаты.