Бритый шумно выдохнул, как бык.
– Слишком высокая цена за потакание телесным слабостям, – заметил Лале.
– Жавора бы с ними, – посоветовал худой, перебирая поводья. – Идём, Винк.
– Только яйца морозить, – буркнул темноволосый. И выдал солёную шутку про то, в какой из ближайших таверн – и как – следует согреться.
Винк молчал.
Убирайтесь, выдохнула Ольжана мысленно. Чего вы ждёте?
Её пальцы дрожали от напряжения. Поднявшийся ветер гнул травы, шелестел кронами деревьев.
– Чтоб ты подох со своей девкой, – сплюнул Винк, багровея.
Он шагнул к Лале и ударил его наотмашь.
Ольжана прикусила губу, чтобы не издать ни звука. Лале покачнулся, и Винк, ухватив его за плечо, швырнул наземь. Ударил снова – кулаком в лицо, ногой в живот. Но потом отошёл и, отдышавшись, грязно выругался. Вспрыгнул на коня, хлестнул поводьями.
Когда цокот копыт затих, Ольжана разжала пальцы и выпрыгнула из кибитки. Наклонилась к Лале, помогла ему подняться.
Ей столько хотелось сказать, но она боялась сделать хуже своими причитаниями. Поэтому, подхватив его под руку, спросила просто:
– Вы как?
Лале опёрся на неё, вытер кровь из разбитого носа.
– В порядке.
Вместе они забрались в кибитку, и Ольжана задёрнула полог. Наворожила вихрастый солнечный огонь – тот спрыгнул с её ладони и повис в воздухе.
– О красноречии у башильеров тоже написан трактат?
– Бросьте. – Лале потрогал складку над губой, потёр окровавленные пальцы. – Красноречивые по лицу не получают.
С его подсказки Ольжана разыскала нужные склянки и тканевые лоскуты, сделала кровоостанавливающие примочки. Лале сидел, согнувшись. Придерживаясь за живот, он восстанавливал дыхание.
– Извините меня, – произнесла Ольжана хрипло. – Я должна была вам помочь, но не знала, как именно.
Она в сердцах сжала лоскут.
– Восемь лет при одном из сильнейших колдунов Вольных господарств – и не суметь справиться с тремя ублюдками на дороге.
Ольжана понимала, что трое противников – это много. Далеко не каждый взрослый ученик Драга Ложи справился бы, оказавшись на её месте, но ей стало так гадко и горько из-за себя, что захотелось кричать.
Глаза Лале в свете чародейского огня были внимательными и усталыми.
– Перестаньте. – Он погладил ухо, задетое первым ударом. – Спасибо, что не обернулись и не улетели. Пришлось бы оправдываться, почему я вёз несвязанную ведьму. Неизвестно, до кого бы из башильеров это дошло.
Он поднёс примочку к ноздрям.
– Ветер – ваша работа?
– Да. – Ольжана стиснула руки и добавила: – Мне очень жаль.
– Да ладно вам. – Он дёрнул плечом. – Меня же не впервые бьют.
Ольжана закупорила склянку.
– Ваш лист, который выбросили… Там было что-то важное?
– А. – Лале отмахнулся. – Письмо от приятеля, не берите в голову. – Указал на огонь. – Главное, чтобы эти, как вы выразились, ублюдки не вернулись. Давайте зажжём лампу от греха подальше.
Лампа у Лале тоже нашлась – медная, с искусной витиеватой резьбой. В сказках с картинками, которые Ольжана читала младшим ученикам Йовара, из таких появлялись джинны.
Она взяла лампу и перебросила в неё огонь.
– Сами-то как? Сильно испугались?
– Ну как сказать… – Ольжана погладила выпуклый медный бочок. – Испугалась так, будто мы с вами встретили трёх верзил, которые хотели ограбить вас и изнасиловать меня.
Лале криво улыбнулся, убрал лоскуты от ноздрей. Промокнул, прижал снова. Осторожно потрогал горбинку на носу.
– Сломан? – спросила Ольжана.
– Кто ж знает. Но дышать могу.
Лале ощупывал губы – видно, на них тоже пришёлся удар, – а на Ольжану вдруг накатила такая нежность, что ей захотелось взять Лале за руку.
– Вы умница, – сказала она.
Лале хмыкнул, посмотрел мрачно.
– Да, повалялся в грязи и выслушал оскорбления от выродков.
– Это не делает вас хуже. – Ольжана наклонилась вперёд. – Как вы говорили! Так спокойно и убедительно, что я сама бы поверила.
– Вы мне льстите.
Лале чувствовал себя неважно. Уязвлённая гордость не прибавляла ему веселья, и Ольжана решила, что похвала не повредит.
– Даже в мыслях не было, – сказала она восхищённо. – Вы так хитро всё придумали. А письмо от настоятеля? Чудо, а не ход. И выдержка у вас железная.
– Да хватит вам. Окажись они смекалистее, никогда бы мне не поверили.
Лале отвернулся, но было видно, что ему приятно.
– Ещё немного, и поедем.
Ольжана кивнула, бережно перехватила лампу. Лале снова согнулся и замер.
– Если хотите, – проговорил он, глядя в пол, – можете потушить.
– Нет, спасибо.
Не скажешь ведь ему, что она боится темноты столько, сколько себя помнит, а после той ночи в Стоегосте страх стал неуправляем. И что огонь, пляшущий на медном носике, отвлекал её от дурных мыслей.
Масло приятно потрескивало в лампе. Лале переводил дух, а Ольжана освещала уголки его кибитки – тяжёлую ткань пологов, вязанки на стенах, тощие подушечки на скамьях…
Зло боится света и прячется в тени.
Там, где свет, нет чудовищ. Ни четырёхлапых, ни двуногих. Ольжана убедила себя в этом много лет назад, когда ей приходилось искать тропы в Чернолесье.
Она провела рукой над огнём, и тот, доверчиво потянувшись, лизнул её пальцы.
Глава V. Соль и серебро
Бойя зажигала свечи в большой трапезной. Вручную, от лучины.
– Не хочешь помочь? – Она взглянула на Чарну. – Всё равно ничего не делаешь.
Чарна выдохнула. Поднялась со скамьи, ухватила свечу и сжала фитиль пальцами.
– Ну конечно. – Бойя скривилась. – Куда уж таким великим колдуньям, как ты, зажигать обычный огонь.
Чарна промолчала и вернула свечу на стол. Взяла следующую. Мельком посмотрела на Бойю, машущую лучинкой, – если она взялась зажигать огонь без колдовства, надеясь успокоиться, то у неё ничего не выходило.
Бойя была одета в своё любимое платье, вересковое, с белым передником. Она всегда хорошо одевалась, но этому платью Чарна завидовала особенно – Хранко привёз для него ткань чуть ли не из Тачераты, вотчины пана Авро, города масочников и карнавалов. Юбки Бойя шила вместе с Букарицей и Ольжаной, самую верхнюю приподнимала и закалывала по бокам, чтобы не мешалась. Ткань лежала на бёдрах красивыми складками. Так бёдра Бойи казались ещё круче, и это-то при удивительно тонкой талии и маленькой груди. Поэтому фигурой Бойя напоминала хорошенькую статуэтку.
Чарна фыркнула и отвернулась.
Бойя потушила лучинку и в сердцах ударила по столу.
– Иофатская сука, – процедила она. – С чего она вообще решила, что это Йовар?
Чарна не сразу сообразила, о ком разговор.
– Если она уверена, что чудовище сотворил чародей Драга Ложи, пусть вспомнит, как её ненавидит Грацек. – Бойя сломала лучинку. – Сидит в своём горном замке и только и думает, как поквитаться с ней за всё, что она сделала. А пан Авро? Может, не такой он уж ей и друг, как она считает? – Царапнула ногтями о стол. – Или один из господарей призвал на помощь заморских чародеев, чтобы её приструнить. Уверена, эта стерва у многих стоит поперёк горла.
– Почему иофатская-то?
Бойя будто только вспомнила, что она здесь не одна. Обернулась, смерила Чарну удивлённо-насмешливым взглядом.
– Потому что она иофатка.
Чарна пожала плечами.
– «Кажимера» звучит как господарское имя.
– Ты шутишь? – Бойя присела на край стола, скрестила руки на груди. – Её настоящее имя – Крунхильд. Кажимерой её стали называть только после того, как выдали замуж за юного господаря, который недолго-то и прожил после свадьбы. Говорят, у неё до сих пор жуткое иофатское произношение.
Чарна нахмурилась.
– Как самая могущественная колдунья Вольных господарств может быть чужеземкой?
– Хороший вопрос. – Бойя усмехнулась. – И не просто чужеземкой, а иофатской королевной, двоюродной племянницей одного из их прежних королей. Ты живёшь здесь столько лет и до сих пор об этом не знаешь?