Свечи таяли и капали воском. Тень на стене то устало распрямлялась, то сутулилась ещё сильнее.

В корыто на полу падали намокшие тряпицы и иглы с затупленными ножами: кровь на них была уже не красная, а вязко-чёрная, словно смола. Такая принадлежала не человеку и не зверю – чудовищу.

Обе руки были заняты. Правая шила, левая придерживала края раны – оттого упавшую прядь волос пришлось убирать неловко, движением предплечья. Но лоб взмок, и прядь никак не убиралась.

Тяжело, конечно, но лишь потому, что долго – наверняка займёт не один день. Работа эта была кропотливая, требующая сноровки и особой внимательности, а что о колдовстве… Если умение ляжет на характер – нет, совсем не тяжело. Напротив, не сыскалось бы дела легче, чем превращать человека в чудовище.

Иногда для этого даже не требовалось плести чары.

Тук-тук-тук.

Сердце билось громко и горячо – того гляди и лопнет.

Грудь пылала, а язык присыхал к нёбу. По ногам хлестала холодная трава. Руки с трудом удерживали ребёнка: Ясек был мал, но здоров и тяжёл, так тяжёл, что Ольжана не знала, сумеет ли его донести, – а над полем неумолимо вставало солнце.

Хрусть. Хр-русть.

Земля замёрзла за ночь, и теперь под подошвами ломалась ледяная корка. Ольжана бежала на восток, и у неё рябило в глазах от розовых и рыжих полос. Всё виделось в розовом и рыжем: заиндевевшая трава, светлеющее небо и холм, на котором стояла родная деревня.

Только лес, оставшийся за их с братом спинами, был чёрным.

Ольжана оглянулась – над деревьями с граем кружили птицы. В их деревне говорили: никогда не знаешь, какое животное в Чернолесье взаправду животное, а не ученик колдуна, живущего в чаще.

Превеликие Персты! Или Тайные Люди, Ольжана не знала, к кому ей взывать. У неё кололо в боку, а на глаза наворачивались слёзы. Колдун из леса сказал: если Ольжана не успеет вернуть брата домой до рассвета, то он его заберёт, – а солнце вставало так быстро…

Ольжана споткнулась и покатилась кубарем по траве. Ясек выскользнул из её хватки, но не заревел, только захныкал – недаром колдун сморил его чарами.

В голове зазвенело. Мир стал расплывчатым, и мгновение Ольжана не понимала, где верх, а где низ. Подтянув к себе брата, она взбрыкнула ногами и попыталась встать – ничего не вышло. Ольжана промучилась всю ночь, надеясь выбраться из леса, а сейчас, когда уже видела свою деревню, понимала, что у неё не осталось сил.

Конечно, всё это было неспроста. Ольжана не понравилась колдуну, назвавшемуся ей Йоваром, хозяином Чернолесья. Он хотел поизмываться над ней и сделать всё, чтобы в его тереме остался Ясек, а не она. «Твой брат, – говорил он ей, – окажется полезнее, чем ты». Ольжану, по словам колдуна, будет трудно обучить, она слишком взрослая – тринадцать лет, а зимой – уже четырнадцать. К тому же она девка, а с девками – тут он сплюнул – всегда много хлопот. Если уж можно выбирать, то кому нужны слуги, с которыми полно мороки?..

«Не на меня злись, – хмыкал Йовар, – а на своего папашу. В следующий раз неповадно будет врываться в мои владения».

А толку злиться?

Ольжана стиснула зубы, перехватила Ясека и поднялась на ноги одним неуклюжим рывком. Ей было до тошноты жарко – хотя здесь, на севере, не стоило бегать осенним утром в простом сарафане. Но ещё в лесу Ольжана стянула свою душегрею и обернула ею брата, чтобы тот не замёрз.

– Нам недалеко осталось. – Она торопилась, неловко подволакивая ногу. – Слышишь?

Ясек, наверное, не слышал, лишь морщился в чародейском сне.

– Чуть-чуть совсем. – Ольжане не хватало воздуха, но ей казалось, что если она замолчит, то развалится на части.

Чтоб его, колдуна! Он сам предложил отцу Ольжаны: если у того есть другие дети, пусть любой из них придёт и займёт место этого младенца. Видно, Йовар надеялся на кого угодно, только не на мягкотелую купеческую дочку – по Ольжане с первого взгляда было видно, до чего же она домашняя девочка.

Её губы были сухими и лопнули, стоило Ольжане утереть их рукавом. Она любила шитьё и сплетни и боялась не то что чёрного леса – своей тени; но это она была старшим ребёнком купца, свернувшим с большака в чащу, и это она подслушала, что отец – воротившийся без Ясека, за ночь постаревший лет на десять – рассказывал опешившей матери.

Солнце показалось наполовину. Ольжана поднималась по холму.

– Этот колдун – дурак, ты знаешь? – Она шумно дышала и смотрела перед собой стеклянным взглядом, а Ясек сопел ей в ответ. – Он решил, что я не успею и отдам тебя ему.

Она криво улыбнулась и перехватила Ясека под спину.

– Но я тебя не отдам.

Юрген даже не удивился, когда отыскал мальчишку на кухне. Где ещё отсиживаться новеньким? Чародейский терем был огромен, но никто бы не решился прятаться в чужих спальнях. Во дворе же часто упражнялись старшие ученики Йовара, напускавшие на себя такой грозный вид, что Юрген сам предпочёл бы держаться от них подальше, если бы был не юношей, а маленьким несмышлёнышем, только попавшим в услужение к колдуну.

– Ну. – Юрген пригнулся, чтобы не задеть дверной проём. – Давай знакомиться.

Их кухня была маленькая – даже чересчур маленькая для избы, где жило и воспитывалось больше десятка чародеев. Здесь редко готовили, за стряпню у них отвечала Букарица, и Юрген решил, что надо будет показать её мальчишке. Только не сейчас – попозже, когда тот слегка привыкнет.

Мальчик сидел за столом. Он был тощий, взлохмаченный и рыжий, уже дочиста выкупанный. Торопливо черпал кашу огромной ложкой, но, когда Юрген вошёл, поперхнулся и замер. Скосил глаза на Бойю, крутящуюся у печи, – кто это, мол? Опасный или не очень? Но Бойя варила зелье и даже ухом не повела. Перекинула за спину чёрную косичку, выбившуюся из высокой причёски из кос и распущенных волос, и вытерла руки о передник – белый, как сорочье брюшко.

– Не пугайся. – Юрген устроился на скамье напротив. – Ешь.

Мальчик продолжил, но настороженно. Навскидку ему было лет восемь – Йовар обрадуется, когда вернётся. Дети легко учатся, и из восьмилетнего ребёнка можно вырастить искусного колдуна. Йовару это важно, ученики для него – глаза и уши с тех пор, как он рассорился с другими главами чародейских дворов и потерял право выходить за пределы родного леса.

– Ну раз ты пришёл, – произнесла Бойя, измельчая травы в ступе, – забирай его и возись с ним сам. Извини, Сава, но у меня других дел полно. Понимаешь, у каждого из нас свои обязанности и раньше за желторотиками присматривала Ольжана, но что прикажешь делать, если её теперь нет? – Бойя развернулась и вскинула тонкую чёрную бровь. – Ха! Попробуй уговорить кого-нибудь заняться новенькими – у нас же тут все важные чародеи, у всех свои серьёзные чародейские дела, одни мы с Юргеном бездельники. Да, Юрген?

Тот улыбнулся. Они с Бойей были единственными, кого новенькие не боялись, – или, может, единственными, кто не хотел их шугать.

Бойя шутливо потрясла большим ножом.

– Возмутительно. К слову, Савушка, я нашла тебе ещё одежду, забери её… Да, вон там, на скамье. Чего ты удивляешься? Посмотри на нас, мы все ходим в чёрном, синем или, ну, скажем, каком-нибудь вересковом… Можно сказать, что это негласные цвета нашего двора.

– Цвета чего? – переспросил Сава, а Юрген вздохнул.

– Я объясню. Спасибо, Бойя. – И добавил, не удержавшись: – Только не трещи, пожалуйста, а то совсем как сорока.

Наверное, по Бойе сразу можно было понять, в кого она превращалась – шумная и тонкокостная, любившая блестящие серебряные украшения едва ли не больше, чем Ольжана.