Пополнив запасы, я отправляюсь к укрытию, собирая по дороге сухие ветки и корни. Сразу много не унести, но можно сделать несколько вылазок – мне хочется развести костер, чтобы согреться в ночи. Наклоняюсь за очередной веткой, и меня уносит немного в сторону. Видимо, перенапряжение: приходится прилагать усилия, чтобы хоть что-то рассмотреть через щель опухших век. Надо дать глазам отдохнуть, а потом еще раз сделать вылазку за хворостом. Придерживаясь одной рукой за склон, а в другой держа ветки, начинаю спуск. Меня подташнивает, головокружение увеличивается, я спотыкаюсь, несколько раз больно падаю на колени, но мне удается донести ветки до укрытия. Надо держаться. Чувствую, как рот наполняется слюной, делать нечего, приходится пить только что собранный сок. Хвороста мало, еще хотя бы один раз. Выхожу наружу, разрываю кофту-подстилку и приматываю к ней веревку, создавая что-то вроде силков, на которые собираю все, что попадается под руку, после чего тяну ношу в укрытие. Из последних сил разжигаю небольшой костер, но это лучше, чем ничего. Я не понимаю, что происходит со мной, почему мне так плохо. Аллергия от укусов насекомых, переутомление или отравление? В горле першит. Рваную кофту-силки снова использую как подстилку и опускаюсь на землю, проваливаясь в беспамятство.

Я несколько раз прихожу в себя, стараясь избавиться от мерзкого першения соком жимолости. Вскоре бутылка оказывается пуста, но снаружи слышится шуршание, как от дождя. Я выползаю из укрытия. Сил на то, чтобы собрать воды, нет, поэтому я просто остаюсь лежать снаружи, раскрыв рот и омываясь каплями влаги, которые приносят толику облегчения. Дождь заканчивается. Дольше оставаться мокрой нельзя, я и так дрожу от холода. Пытаюсь развернуться, но склизкая поверхность склона диктует свои правила. Я соскальзываю вниз.

Падение выходит мягким, меня встречает земля, поросшая травой. Я не могу пошевелиться, я не ощущаю ничего, в том числе и боли. Какая-то неведомая легкость наполняет меня, даря покой и умиротворение. Мой путь не был долгим, но и он подходит к концу. Обнимая землю, я теснее прижимаюсь к ней, желая слиться. Я почти теряю связь с действительностью, когда слуха касается еле уловимое журчание. Предсмертный мираж, или я смогла отыскать воду?

– Ты сдалась? – узнаю голос Ночи. Она не приходила ко мне с момента побега, а теперь решила попрощаться.

– Ты не видишь? – Изможденное тело, смешавшееся с грязью, опустошено.

– Не важно, что я вижу. Главное, что чувствуешь ты.

– Мне было так спокойно, а теперь…

От ее слов внутри что-то начинает кипеть. Она оставила меня в этом пути, а теперь пришла с наставлениями. Эти эмоции разжигают плоть. Я начинаю вновь ощущать тело.

– Ты нашла воду?

– Я слышу журчание.

Ночь пробуждает во мне интерес. Я вслушиваюсь в звуки – это не мираж.

– Тебе не хочется проверить?

– Я не могу сдвинуться с места. – Подтверждаю очевидное, не сменяя своего положения.

– Ты просто скатилась вниз со склона. Есть ушибы, но все цело. Проверь.

Попытка сдвинуться с места сопровождается приступом рвоты:

– Я не могу.

– Если ты сейчас не встанешь, то погибнешь, так и не узнав, могла ли спастись. Иные уже рядом.

– Иные?

Но Ночь уже уходит. Я пытаюсь снова и снова. Отбрасываю попытку приподняться, вместо этого просто ползу вперед. Сантиметр за сантиметром, приближающим к разносящемуся журчанию. Наконец-то рука погружается в воду. Осторожно зачерпываю в ладонь и подношу жидкость ко рту – пресная, сладкая, холодная вода. Вода! Я пью не переставая. С каждым глотком приглушается жжение, которое пожирает меня изнутри. Глаза – надо промыть глаза.

Начинает светать. Туман в голове рассеивается, однако от запаха пота и рвоты меня не перестает тошнить. Стянув с себя одежду, я на четвереньках заползаю в водоем, чтобы развернуться и усесться на каменное дно, затем ложусь на воду, задерживаю дыхание. Холодные потоки омывают тело, смывая всю грязь. Потом очередь доходит до одежды. Счастливая, я выползаю на берег, дрожа от холода. Развернув на камнях одежду, чтобы та просохла, я опускаюсь рядом и накрываю майкой голову. Я снова куда-то падаю, а дальше темнота.

Чувствую, как кто-то прикасается к шее, нащупывая пульс, прислушивается к дыханию.

– Живая. – Голос принадлежит мужчине. – Как ты здесь оказалась? Кто ты?

– Лесия. – Я пытаюсь открыть глаза, чтобы рассмотреть говорящего, но опухшие веки этого не позволяют.

– Все будет хорошо. – Мужчина надевает что-то на меня, а потом поднимает на руки.

– Ты иной? – задаю главный вопрос, но ответа не слышу, погружаясь в темноту.

Я снова прихожу в себя, ощущая ритмичное покачивание – меня куда-то несут. Я пытаюсь спросить: «Куда?», но выходит нечто нечленораздельное.

– Потерпи, мы почти пришли, – успокаивает незнакомец.

Мы поднимаемся по ступенькам, звук отворяемой двери и женский голос:

– Роман!

Теперь я знаю имя спасителя.

– Куда мне ее положить? – спрашивает Роман.

Ответа я не слышу, но меня опускают на что-то мягкое, наверное, на кровать.

– Где ты ее нашел? – Вместе с вопросом женщина склоняется надо мной, всматриваясь в лицо. Я вижу только ее темный силуэт, все остальное остается размытым.

– Она лежала возле ручья без одежды. Пришлось надеть на нее свою рубаху.

– Бедная девочка, что же с ней произошло? – Женщина прикладывает ладонь ко лбу. – У нее жар.

– Она назвалась Лесией. Еще она спрашивала про иных, – Роман рассказывает ей об услышанном, в то время как женщина чем-то гремит.

– Помоги дать отвар, – просит она Романа.

Меня приподнимают, подставляя ко рту чашу. Я выпиваю содержимое, приятное и сладкое на вкус.

– Молодец, девочка, – хвалит меня женщина. Я вновь ложусь, а на веки мне опускают смоченную тряпку. – Лесия, что произошло?

– Тот куст, – я говорю медленно и тихо, женщине приходится наклониться, чтобы разобрать слова, – это не жимолость.

– Где он? – уточняет она.

– Ручей, пещера, рядом… – Надеюсь, они смогут отыскать его.

– Хорошо. Выпей еще немного, – меня снова приподнимают, подставляя чашу ко рту, уже что-то горькое. – Надо, девочка, пей.

Меня заставляют проглотить все содержимое и лишь после этого опускают на кровать.

– Я могу идти? – спрашивает Роман.

– Сделай обход, у меня есть подозрения. Лучше отыскать тот куст.

Слышу его отдаляющиеся шаги.

– Поспи, Лесия. Сон поможет. – Она берет меня за руку, разматывая повязку ткани на запястье. – Как интересно… – Ее голос теряется в темноте.

Я прихожу в себя, мне помогают добраться до уборной и обратно, обессиленная, я впадаю в беспамятство. Глаза по-прежнему завязаны. Капельницы сменяются одна за другой. Каждое пробуждение сопровождается чашей горькой жидкости – и так без конца.

Новое пробуждение – глаза открыты. Я кручу головой, стараясь рассмотреть, где нахожусь. Просторная комната освещена естественным светом, который проникает из больших окон по обеим сторонам деревянных стен. Помимо кровати, на которой сижу я, здесь множество шкафов. Внутренности закрытых остаются неизвестными, а полки открытых уставлены разными баночками. Справа от меня между стеной и шкафом натянута нить, унизанная сушеными травами. Слева стоит большой круглый стол со стульями вокруг него.

Напротив две двери. Одна из них отворяется, и в комнату заходит женщина с чашей в руках. Сложно определить ее возраст, но несмотря на имеющиеся признаки старости, я не могу назвать ее бабушкой. Она одета в просторное длинное платье голубого оттенка, а ее седые волосы заплетены в тугую косу, которая свисает до пояса.

– Это вы? – спрашиваю я.

– Не знаю, о чем ты, но пускай буду я. Зови меня Добродеей. – Она улыбается и присаживается рядом на кровать.

Я перевожу взгляд на ее руку и чуть не взвизгиваю от восторга – у нее нет узора!

– Вы иная?